Глава шестая
В воскресение вечером они выбрались в город.
«Подышать», как сообщил Максим, заговорщицки ей подмигнув. Фая ожидала приятной прогулки по Крещатику, парку, или что-нибудь вроде этого. Она не отказалась бы сходить в хороший кабак, но гривны, что сейчас тратились, были ее, поэтому ожидать от Максима приглашения в ресторан не приходилось. Хотя специально этим вопросом никто из них не задавался, но Максим, похоже, был довольно щепетильным в денежных делах.
Они прошли по Владимирской мимо Софии, оставляя древний собор в стороне, купили в небольшом магазинчике хлеба, копченого мяса, запаянного в пленку и бутылку воды – «тебя надо откармливать» – сообщил Максим. Фая про себя предположила, что две трети продуктов он слопает сам.
Дважды пришлось сворачивать в жуткого вида проходные дворы и нависающие арки. Обшарпанный старинный дом, что открылся в результате, не произвел на Фаю впечатления с точки зрения архитектуры, но Максим, улыбаясь, распахнул перед ней двери парадного. Огромная лестница, огибавшая центральный квадрат, в такие проемы в старых фильмах любили выбрасываться арестованные ЧК белогвардейцы. Мощные стены и, несмотря на запустение, впечатляющие двери коммунальных квартир.
– Здесь какой-то твой друг живет? – Фая поежилась.
– Нет. Иди за мной, только тихо.
Они поднялись на самый верх, где массивная железная дверь перегораживала чердачную лесенку. Максим потянулся к висячему замку и аккуратно снял давным-давно подпиленную дужку. Стараясь не лязгать, он отворил металлическую дверцу и жестом предложил Файке проходить вперед. На мгновение замявшись, девушка шагнула на ступеньки, сваренные из обрезков арматуры, и вскоре они были на чердаке.
В дальнем углу переполошено метались голуби, целясь удрать в небольшое квадратное окошко. Они квохтали, гуркали и с куриной суетливостью перемещались. Здесь, пожалуй, еще можно было отыскать какую-нибудь древнюю рукопись – столько вокруг лежало пыли. Высокая коническая крыша над головой чем-то напоминала костел, столбы закатного света играли пылинками и мелким птичьим пером, взвесью потревоженных шагов плавающей в воздухе. В крестовидном переплете окна, на котором еще встречались следы облупившейся краски, серела последняя стеклянная четвертушка.
Фая восхищенно покачала головой.
– Здорово. А почему надо было идти тихо? Мы что, собираемся белье воровать?
– Ну, белье здесь, наверное, никогда и не сушили. Хотя хлам на этом чердаке лежит. Коляски старые, велосипед… – Максим усмехнулся какому-то воспоминанию. – Понимаешь, в этих коммуналках иногда очень нервные соседи попадаются. А объяснить, зачем мне надо на чердак, я и тебе толком не смогу.
– А ты попробуй.
Максим задумался. Затем торжественно сообщил.
– Хочу показать тебе Киев. Мой Киев.
– Здорово, – еще раз повторила Файка. Она провела пальцем по серому квадрату стекла. Палец сразу стал мохнатым и черным, а на окошке обозначилась чистая полоса.
– А у тебя с местными были проблемы?
– Да нет, особых не было. Один только раз кто-то милицию вызвал, когда я с крыши по пожарной лестнице слезал.
– И что?
– Ничего. Посидел в дежурке часа четыре, прополоскали мозги, и отпустили. Даже по шее не съездили.
– Действительно, – посочувствовала Фая, – и вспомнить нечего.
Они прошли через весь чердак, ступая только по растрескавшимся от времени балкам перекрытий, между которыми глубокими квадратами лежала смешанная с птичьим пометом пыль. Затем Максим открыл еще одно, более широкое окошко и, галантно предложив даме руку, потянул Файку собственно на крышу.
Сразу пахнуло ветром и весной.
Высокий тополь, что рос возле самого подъезда, шелестел молодой листвой так близко, что казалось, только протяни руку… Нет, пожалуй, чуть дальше, рукой не дотянешься, но уважающий себя каскадер непременно перепрыгнул бы на верхние развилки его кроны. Эффектно и, пожалуй, безопасно. Для каскадера.
Вид на город открывался просто потрясающий.
Они оказались в укромном закутке, зависшем над самым центром Киева – их участок крыши ниоткуда не просматривался. Почти все окрестные дома были ниже, только один поднимался вровень с их высоткой, но на его крыше, разумеется, не было наблюдателей. Будничная суета осталась внизу, хотя и находилась совсем рядом. Там куда-то шли прохожие, спешили, сигналили машины, но эти ручейки горожан уже не имели к ним никакого отношения. Все вокруг дышало абсолютным покоем. Само время здесь остановилось, застоялось, казалось, даже чувствовался еле ощутимый запах тления. Сюда, вероятно, годами никто не поднимался – лепные украшения на широкой ограде уже начинали осыпаться, во внутреннем ее углу выросла живописная березка, рядом пробивалась трава и что-то вроде васильков. Сюда так и хотелось сесть, свесив ноги в проем каменной ограды. После некоторого колебания Файка так и сделала, предварительно простелив себе полиэтиленовый пакет.
– Ле-по-та. – по слогам, немножко нравоучительно сообщил Максим, усаживаясь рядом, и Файка молча – что бывало с ней редко – с ним согласилась.
Вскоре экскурсовод уже расстелил на камнях газету и аккуратно резал мясо складным, остро отточенным ножом. Файка подозревала, что есть Максиму не очень-то и хочется, но сам факт наличия вкусной еды действовал на его психику раздражающе. Если что-то можно было съесть, он обычно так и делал. Уже через десять минут это ее наблюдение полностью подтвердилось, как и недавний прогноз насчет дележки.
И все же это было восхитительно. Кроме того, он, похоже, редко наедался мяса.
На работу Максим собрался только в понедельник.
Тщательное бритье и рубашка с высоким воротником – дабы избежать лишних вопросов, настоящий крепкий кофе и бутерброд с сыром, в котором не хватало только сыра.
– Я пошел. Будь умницей и никому не открывай.
Файка кивнула и потянулась, сидя на кровати. Руки ее запрокинулись за голову, широкие рукава рубашки соблазнительно соскользнули. Разумеется, она это сделала не нарочно. Максим только крякнул, глядя на изогнувшуюся в прощальной позе восточную женщину, которую ему предстояло покинуть на целый день.
– Если что, ключ вот, на буфете. Но ты не выходи никуда, лучше отдохни.
– Я не устала, – промурлыкала Файка.
– Ничего. Не надо никуда ходить. До того домика, где я тебя нашел, отсюда пешком минут пятнадцать.
– Да ладно. Нужна я кому, город из-за меня прочесывать.
– Нет, я серьезно. Конечно, это перебор, и никто тут улицы патрулировать не будет, но мало ли что… Ты говоришь, твой папа на миллионы долларов дела раскручивал, так что всякое может быть.
Файка соскочила с постели – рубаха сидела на ней вроде очень короткого платьица, и скользнула к нему, обвив руками шею.
– Ну хорошо, я постараюсь. В магазин-то можно будет сбегать? У нас один хлеб остался.
– Не стоит. Что нужно, я сам по дороге куплю.
– Что мне нужно ты не купишь.
– Куплю.
– Максим, ну что за глупости? Что мне теперь, всю жизнь на цепочке расхаживать?
– Нет, конечно. Но пока никуда не ходи, ладно? Я тебя прошу, я волноваться буду.
– Да ерунда это. Конечно, они меня ищут, могут даже ждать где-нибудь, но не возле твоей квартиры. Ты же сам говорил, что никого из них не знаешь.
– Ну и что.
– Да если б они ее вычислили, ты бы с кляпом во рту проснулся. Или с ножом между лопатками. Никто не стал бы дожидаться, пока ты на работу выберешься, прогульщик несчастный.
– И все равно, мне так будет спокойнее. Пообещай, что будешь дома и будешь умницей.
Файка кивнула и поцеловала его в губы.
– Хорошо. Я буду умницей.
Дождавшись, пока затихнут шаги на лестнице – Максим спускался, аки слон, Фая поднялась, оделась, наскоро подвела губы и взяла с буфета ключ.
Настроение Максима было настолько лучезарно, что он рискнул сделать комплимент мрачной женщине, проверявшей пропуска на входе.
– Алла, ты сегодня неплохо выглядишь.
– Соплив ты еще, мне тыкать, – последовал немедленный ответ, но лаборант не обиделся на столь явную агрессию.
– Как скажете, сударыня. Если вы претендуете на роль всеми уважаемой бабушки… – последние слова он выдохнул, уже поднимаясь вверх по лестнице. Что-то еще было сказано ему вослед, что-то вроде «пионер недоношенный», но конкретику Максим уже не выяснял. Настроение из лучезарного стало обычным. Можно было приступать к работе.
Черные круги, обозначившиеся под глазами лаборанта, неплохо подтверждали версию болезни. Впрочем, наилучшим аргументом была справка, надлежащим образом подписанная и заверенная персональной печатью Арнольдовны – соседки Максима по подъезду и местного участкового врача. Прежде Максим старался не злоупотреблять, поэтому никаких нареканий справка не вызвала. Где надо, зарегистрировали, где надо, отметили, посочувствовали и даже спросили, как здоровье. Затем на него обвалилась рабочая суета, копившаяся четыре его «больничных» дня, и на какое-то время лаборант просто забыл о Файке. Реактивы, грязные и чистые пробирки, результаты облучений, пропавший куда-то раствор, который, как потом выяснилось, по недосмотру выплеснули, химикалии под роспись, химикалии без росписи, попытка дяди Вовы получить два литра спиртосодержащей эмульсии вместо положенных по технологии двухсот грамм, и опыты, опыты, опыты…
Потом, ближе к обеду, Файка вспомнилась.
К вечеру над зданием института кружила целая стая серых городских ворон.
……………