Ивану Иванычу Иванову приснился кошмарный сон. Будто идет он по родному городу, по его до боли знакомым улицам, и с удивлением смотрит вокруг. А везде, куда ни кинь взгляд, огромные транспаранты, плакаты и растяжки через улицу. Преимущественно в красно-сине-белой гамме, но и другие цвета попадаются (зеленый, например). Только содержание их было каким-то странным, и оттого тревожащим душу…
«Почему Крякин?» — с напором спрашивал огромный транспарант. «Потому что Вякин!» — уверенно отвечала ему кислотно-желтая листовка с фонарного столба. «Мокин твой друг!» — мощно провозглашал плакат, прибитый к фасаду какого-то здания. «Шпокин о тебе подумал!!» — апокалипсически вещали цветовые короба.
Спина Ивана Иваныча немедленно покрылась мурашками, а руки — гусиной кожей, что испугало его еще больше. «Что это со мной?» — в страхе пробормотал Иван Иваныч. — «Может, это Шпокин обо мне сейчас подумал?.. Или Мокин…».
Иван Иваныч, слегка запутавшись, перевел взгляд куда-то налево и обомлел. На заборе пестрела картинка. На ней была изображена группа разнополых и разновозрастных граждан, под носом у каждого из которых чья-то рука (явно из хулиганских побуждений!) пририсовала огромные усы. Даже младенцу в колясочке и бабушке с авоськой. Над толпой развевался лозунг: «Действуй, Сюсин!!!».
Иван Иваныч содрогнулся. Если этот Сюсин еще и действовать начнет…
А тут на него две девушки наступать начали, у каждой увесистая пачка газет, и они этими газетами прямо Ивану Иванычу в лицо тычут: «Мы за Трындаданова! Вы хотите, чтобы у вас был дом — полная трындада?!». «Не-ет», — проблеял тот, и увильнул в какую-то подворотню. Спотыкаясь о мусорные кучи и ломая ноги в колдобинах, он поплутал немножко, и с облегчением вынырнул снова на улицу…
Вопль застрял в его горле — прямо на него смотрело чудовище. Его голову украшала пышная дамская прическа, ниже которой имелся картофелеобразный нос, увенчанный очками, один глаз болтался на щеке, да и сама щека-то была изрядно покромсана, а одето чудовище было почему-то в военный мундир… Спустя секунду Иван Иваныч, конечно, понял, что это просто афишная тумба, на которую как попало были приклеены полуоторванные фотографии, перекрывающие одна другую, но это открытие стоило ему сотни-другой седых волос…
И вдруг все необъяснимым образом пришло в движение.
На заборах, домах, тумбах и столбах сами собой, точно призраки, стали появляться все новые и новые незнакомые лица! Тут и там, как грибы, вырастали все новые и новые имена! Девушки с газетами, казалось, начали размножаться почкованием и, перекрикивая друг друга, наполняли воздух немыслимой мешаниной разнокалиберных воззваний!
Даже прохожие исчезли, а остались только бумажно шуршащие буквы фамилий, плоские изображения неизвестных и огромные, в полнеба, призывы, которые призывали уже непонятно к чему… «Все на… Все на…» — эхом раздавалось вокруг.
И все это, гомоня и множась, стало наступать на Ивана Иваныча Иванова, точно желая раздавить его своей массой. «Дурдом…» — жалобно пискнул он, и начал уменьшаться. Он стремительно рос вниз, чувствуя себя совершенно оглушенным и растерянным. И никто-никто вокруг не мог подсказать ему, что же делать, какое же принять единственно верное решение, чтобы вырваться из этого хаоса, и чтобы все стало, наконец, хорошо… Словно однажды в детстве, когда он потерялся в огромном универмаге… «Ма-а-ма-а!» — зажмурившись, в ужасе закричал Иван Иваныч, и от этого крика проснулся.
… «ФРУНЗЕ!» — громко раздалось из динамиков. Он чуть не проехал свою остановку. Внезапно вырванный из сна, он немедленно забыл его содержание. Сердце, постепенно успокаиваясь, все еще продолжало громыхать в грудной клетке. Иван Иваныч выглянул в окно троллейбуса, облегченно перевел дух и улыбнулся. Все было таким привычным — и фамилии кандидатов, и их лица, ставшие уже почти родными… И те, которые еще не успели, но обязательно станут… «Все на выборы», — промелькнула растяжка. Но что-то неприятно щекотало под ложечкой. Что-то это все ему очень напоминало. Только вот что?..