Каких-то пару столетий назад не существовало не только этой площади, а и сама занимаемая ею территория вообще выглядела далеко не так, как в наши дни. Тогда ее рассекала река Сула, протекавшая возле современного здания областного суда и проложившая русло в северо-западном направлении. На левом берегу Сулы высились на валу деревянные стены с башнями и воротами костромской крепости — т. н. «Нового города», сооруженного в 1619 году, за которыми шумело торжище, на правом — огород помещиков Борщовых, сенной торг и, севернее, яблоневый сад купцов Волковых.
В 1773 году пожар уничтожил крепостные сооружения «Нового города» — их, за ненадобностью, уже не восстанавливали. При составлении плана Костромы опытные петербургские архитекторы точно учли выгоды данного места на стыке двух традиционных городских «концов» в непосредственной близости к Волге и приняли важное решение — именно здесь распланировать главную площадь города. Предварительно для этого понадобилось заключить Сулу в прочные дубовые колоды и упрятать ее под землю да срыть земляные валы «Нового города». Площадь была запроектирована как многогранник, разомкнутый в сторону Волги, к ней стягивались семь радиальных улиц, восьмая же являла собою отлогий и широкий спуск к реке.
Становление Екатеринославской площади, названной именем тогдашней российской императрицы Екатерины II, началось со второй половины 1780-х годов. Созидала ее целая плеяда талантливых зодчих, работавших с высокоразвитым чувством преемственности, ценивших наследие предшественников, стремившихся постичь их творческие замыслы и воздвигнуть на площади единый архитектурный ансамбль.
Первым из этих зодчих был Степан Андреевич Воротилов (1741 —1792). Родился он в посаде Большие Соли Костромского уезда в семье бедного мещанина. За свою жизнь, движимый любознательностью, сменил множество профессий, в каждой из которых достиг совершенства: с детства занимался с отцом рыбной ловлей, затем портняжничал, овладел кузнечным ремеслом, потом определился в «каменную работу». «Прилежно вникая в свою обязанность,— вспоминал современник и земляк Воротилова,— сам собою научился рисовать и чертить планы, наконец, около тридцатого года жизни своей по природному влечению без помощи посторонних учителей и наставников, сам по себе, со вниманием читая геометрию и алгебру, научился архитектуре, в чем успел и очень усовершенствовал себя на самой практике». Этот самородок вел большие строительные работы по собственным проектам не в одной Костроме и ее округе, но также в Ярославле, Рязани и др. «Что ж касается до его характера,— продолжал биограф,— то он был единственный человек в своем роде… Из дел его очень видна честность и бескорыстие. С рабочими обращался кротко и благосклонно, рассчитывал их хорошо. Объезжая подряды свои и работы, в разных местах бывавшие, и усматривая неисправность в работе, многократно при себе приказывал переламывать, хотя и на свой счет перекласть снова. В кругу семейства своего жил, как надлежит разумному хозяину, которому все домашние охотно повиновались».
И действительно, воротиловские постройки отличаются особой добротностью. Степан Андреевич принял на себя строительство Гостиного двора, состоявшего из двух каменных торговых корпусов, положивших начало застройки площади и оконтуривавших ее со стороны Волги. В течение веков Кострома являлась крупным центром русской торговли. В XVII в. в ней насчитывалось 714 лавок, образующих 21 торговый ряд, а еще 148 лавок стояли вразброс. Столь значительное количество торгующих помещений, понятно, не могло уместиться в «Новом городе» — часть их ютилась под городскими стенами и по склону Молочной горы. Почти все лавки сгорели в 1773 году, торговцы временно понастроили всяческие полки и т. д., сносившиеся по мере сооружения каменных рядов.
В основу был положен «образцовый» проект торговых рядов, подписанный владимирским губернским архитектором Карлом Клером. Строительство началось в 1789 году. При постройке левого (если встать лицом к Волге) корпуса Гостиного двора Воротилову пришлось решать задачу, как вписать в него церковь Спаса. Эта церковь, одна из древнейших в Костроме, первоначально была деревянной, а в 1766 году на ее месте воздвигли каменный храм. До конца XVII в. церковь стояла на погосте, который затем перенесли в конец Русиной улицы (теперь Октябрьская площадь), а возле храма насадили сад, и храм стал именоваться «Спас в садах» (колокольню этой церкви, существенно обогатившую силуэт всей площади, построил в начале XIX в. местный архитектор-самоучка А.В.Красильников).
Строительство левого корпуса, именуемого также «Красными рядами», т. к. в нем торговали «красным» товаром (тканями, кожаными изделиями, мехами, даже книгами), шло довольно быстро. В марте 1791 года городская дума извещала, что готовы 33 лавки, 19 достраиваются, а на 11 заготовлены материалы — всего в корпусе предполагалось разместить 86 лавок. Работы завершились к 1793 году.
Медленнее сооружался правый корпус, названный «Большими Мучными рядами» — в 1791 году из 52 запроектированных лавок, предназначенных для оптовой и розничной торговли мукой, фуражом и льном, были вчерне готовы 26. Отчасти это объясняется тем, что земля под рядами по северной стороне принадлежала петербургскому вельможе графу А.Р.Воронцову и с ним вплоть до 1794 года велась переписка об уступке ее городу.
Невысокие стелющиеся аркады обоих рядов, представляющих собою замкнутые четырехугольники размерами 110×160 м в Красных и 122×163 м в Мучных рядах и замысленных Воротиловым как два крыла единого комплекса, сразу задали тон не только застройке, но и оформлению облика всей площади. Между рядами был устроен плац, к концу XVIII в. замощенный булыжником. Это, с одной стороны, открывало оба здания для одновременного осмотра, а с другой — как бы включало в ансамбль площади Волгу. Посадка на месте плаца высоких деревьев происходила уже в 1940-е годы.
Контрастируя с обычно немноголюдной площадью, галереи Гостиного двора с их гладким полом из каменных плит, нарядными вывесками, витринами и зазывалами служили не только центром оживленной торговой жизни волжского города, но и местом прогулок и встреч обывателей. К Мучным рядам по утрам слетались тучи птиц, особенно голубей — каждый лабазник перед открытием лавки обязательно выносил им совок зерна.
В 1797 году должность первого костромского губернского архитектора занял Николай Иванович Метлин (1770—1822). Коренной москвич, сын архитектора, обучавшийся зодчеству на практике, он еще в Москве вел некоторые строительные работы, главным образом в Китай-городе. С назначением в Кострому Метлин обрел желанную независимость. В 1806 году под его наблюдением началось строительство «Здания присутственных мест», предназначенного для размещения большинства губернских учреждений. Стройка велась на месте и частично на фундаментах прежнего каменного соляного магазина, у стены «Нового города». Как и обычно для казенных зданий, использовался «образцовый» проект, составленный А.Д.Захаровым.
Однако Метлин отнесся к данному проекту творчески. Во-первых, он развернул здание к площади не фасадом, а торцом, во-вторых, несколько уменьшил его в объеме из-за тесноты участка. Тем не менее это смелое решение не привело к обеднению облика площади. Построенное в стиле классицизма, «Здание присутственных мест» и с торца выглядит весьма внушительно: с низким цокольным этажом, оживленным квадратными окнами, вдвое более высоким первым этажом, сплошь рустованным, и вторым этажом еще больших размеров.
Особую роль не только для «Здания присутственных мест» играет оформление центрального входа. Первоначально Метлин возвел шестиколонный портик с фронтоном, поднятый на стилобат, и широкую наружную лестницу из известняка. Но он не учёл непрочности материала — ступени выщербились, а зимой на них появлялась наледь Чиновники и посетители стали бояться ходить по высокой и крутой лестнице, т. к. не раз, поскользнувшись, кубарем катились с нее вниз. В 1814 году Николай Иванович предложил «имеющуюся из белого камня лестницу наружную, протоптанную от многой ходьбы ногами, от неудобности ходить обшить досками».
Конечно, это был временный выход, да и выглядела такая лестница некрасиво. В 1832 году нижегородский архитектор И.Ефимов частично перестраивает фасад здания -наружную лестницу перенес внутрь, разобрал старый портик и сделал новый нетрадиционной композиции — с четырьмя ионическими колоннами, попарно поставленными на прорезанные арками подиумы, поддерживающими фронтон.
Выдвинутый далеко на тротуар, портик отчетливо просматривается с площади и служит ее украшению, в то же время он находится на одной оси с портиками Красных рядов, выходящими в сторону Волги, что включает здание присутственных мест в единый с ними ансамбль.
Известный писатель А.Ф.Писемский, сам служивший в середине прошлого века некоторое время асессором размещавшегося здесь губернского правления, описал здание присутственных мест в ряде произведений. Например, тут на самом верху «в маленьких и сильно грязноватых комнатах», занимаемых Приказом общественного призрения, обитал долгие годы герой повести «Старческий грех» бухгалтер Иосаф Иосафыч Ферапонтов.
Здание присутственных мест было достроено и занято под учреждения в 1809 году. А еще ранее, в сентябре 1808 года, богатый костромской хлебник, владелец пяти домов (в т. ч. и двухэтажного кирпичного на самой площади) Илья Рогаткин и его тесть купец Иван Ботников подали прошение о разрешении им постройки большого трехэтажного каменного дома по лицу Екатеринославской площади между Павловской (ныне пр.Мира) и Еленинской (Ленина) улицами. Сообразуясь с потребностями прижимистых заказчиков, Н.И.Метлин составил проект здания с фасадом, обходящимся минимумом декора: утяжеленный первый этаж является как бы постаментом для двух верхних, антаблемент имеет лишь основные членения.
К 1810 году дом был уже заложен, но из-за Отечественной войны 1812 года строительство затянулось до 1815 года. В своей половине, выходившей на Павловскую улицу, Рогаткин открыл постоялый двор, главным образом для приезжавших на базар в Больших мучных рядах крестьян. В 1834 году эту часть здания приобрел подпоручик А.А.Лопухин, устроивший вдобавок к постоялому двору питейный дом в нижнем этаже. Постоялый двор Лопухина пользовался дурной славой. В августе 1841 года в нем останавливался путешествовавший по России известный историк М.П.Погодин. Он записал в дневнике, что был поселен в отвратительной комнате, где не мог заснуть ни на минуту, атакованный полчищами клопов. Все тело его вспухло, он только и восклицал: «О, Русь!» — и принужден был «спасаться в тарантасе».
В конце апреля 1848 года здесь же прожил несколько дней драматург А.Н.Островский, совершавший с семейством отца первую поездку из Москвы в усадьбу Щелыково. В путевых записках он поясняет, что выбора у них не было, т. к. лучшие гостиницы города сгорели в сентябрьский пожар 1847 года. Теперь о том, что в доме жил, пусть и недолго, Островский, напоминает мемориальная доска.
Одновременно с ним останавливался на ночлег на постоялом дворе Лопухина М.Е.Салтыков-Щедрин, проезжавший в сопровождении жандармского офицера из Петербурга в вятскую ссылку за публикацию первых своих повестей, вызвавших державный гнев Николая I. В Костроме великий сатирик тоже обозрел еще свежие следы грандиозного пожара, о котором немало писали и газеты. Это событие, сопровождаемое анекдотическими действиями растерявшихся местных администраторов, нашло отображение в «Истории одного города» при описании пожара в Глупове.
В конце XIX в. Лопухину продали свою часть дома генеральше Колзаковой — там в предреволюционные времена размещалась гостиница «Россия», содержавшаяся Костровой, и кинотеатр «Муленруж», а после Октября — организации партии большевиков. Тогда здание называлось Домом коммунистов, а с его балкона, выходившего на площадь, выступали перед горожанами видные деятели партии и государства, приезжавшие в Кострому.
По-иному складывалась судьба второй, «ботниковской» части дома. Она довольно сильно пострадала от пожара 1847 года, и полуразоренпые Ботниковы в 1855 году продали ее А.Н.Григорову (1799—1870), отстроившему дом заново и поселившемуся в нем. Сохранилось описание интерьера этого дома: комнат «в нижнем этаже 6, во 2-м — 5 и в 3-м — 7. Все комнаты отапливаются посредством двух механических печей, устроенных в нижнем этаже, от которых проведены во все этажи душники. Полы досчатые, окрашенные в 1-м и 3-м этажах под паркет масляной краской, а во 2-м этаже дубового паркета. Во 2-й этаж от входа ведет чугунная лестница, а в 3-й этаж — деревянная, окрашенная масляною краской, с балюстрадой. Стены в бельэтаже в трех комнатах отделаны под мрамор, а в остальных этажах и трех комнатах бельэтажа оклеены лучшими французскими обоями». Во дворе находились каменное здание «людской», погреб, конюшня, амбар, каретный сарай с сеновалом и баня с прачечной.
Новый владелец оставил по себе в Костроме благодарную и долгую память. Туляк по рождению, занесенный волной 1812 года в принадлежавшую матери костромскую усадьбу Березовку, он получил хорошее домашнее образование, в 1821 году вступил в военную службу юнкером в 20-ю артиллерийскую бригаду и вскоре был произведен в офицеры. Бригада дислоцировалась на Украине, в городе Тульчине — центре Южного тайного общества. Там Александр Николаевич сблизился с многими декабристами, в частности с юным графом С.Н.Булгари, разделяя их убеждения. Однако, женившись и выйдя в отставку, он поселился в купленном им имении Александровское Кинешемского уезда — расправа над декабристами обошла его стороной. Прожив много лет в деревне, Григоров перебрался в Кострому, где его избрали совестным судьей. В 1855 году умер брат его жены миллионер и меценат П.В.Голубков, оставивший Григоровым громадное состояние, значительную часть которого Александр Николаевич пожертвовал на благотворительные цели и общественные нужды Костромы. В 1858 году им была на собственные средства основана и материально обеспечена первая в России женская гимназия, получившая название «Григоровской».
После смерти А.Н.Григорова дом унаследовала его дочь Людмила, в замужестве Пенская. Рано овдовев, она в основном проживала в кинешемской усадьбе с семьей брата, дом же в Костроме сдавала под контрольную палату. Это учреждение возникло в 1864 году, в эпоху буржуазных реформ, и осуществляло надзор за финансовой деятельностью банков и т. д. А в годы нэпа здание занимал ресторан «Белый медведь».
Земля по углу площади с улицей Шагова и проспектом Мира издавна принадлежала богатому дворянскому роду Борщовых, имевших здесь деревянный дом с огородом (рядом до перевода в конце ХУНТ в. на Павловскую площадь находилась и «конная площадка»). Из них наибольшую известность снискал Сергей Семенович Боршов (1754—1837). Маститый воин суворовской эпохи, генерал-лейтенант, он в Отечественную войну 1812 года занимал важный и ответственный пост генерал-провиантмейстера (начальника снабжения) русской армии. Назначенный после завершения войны сенатором, Борщов хотел возведением роскошного особняка в самом центре Костромы как бы подчеркнуть перед земляками свое высокое служебное положение.
Строительство началось в 1819 году — в основу положен т. н. «образцовый проект № 10», частично измененный наблюдавшим за работами Н.И.Метлиным. Сооружение этого единственного в Костроме жилого здания дворцового типа было в основном закончено к 1822 году. «Крупный масштаб и представительность обусловило его восприятие как общественного здания,— отметил известный искусствовед В.Н.Иванов.— Он органично вошел в архитектурный ансамбль центра. Повышенная за счет антресольного этажа центральная часть главного фасада особняка выделена восьмиколонным портиком коринфского ордера. Колоннада поставлена на постамент и выглядит монументально и торжественно. В интерьере особняка заслуживает внимания чугунная лестница, ведущая на второй этаж из главного вестибюля. Парадные двусветные залы, занимающие часть дома, составляют анфиладу».
В 1820—1830-х годах в доме не раз гостила младшая сестра хозяина Наталья Семеновна (1759—1843). Умная и красивая девушка, она воспитывалась в Смольном институте и в 1774 году была увековечена в стихах А.П.Сумарокова «Письмо к девицам Нелидовой и Борщовой», а через два года запечатлена на портрете Д.Г.Левицкого (хранится в Русском музее). Закончив в 1776 году «с шифром» институт, Борщова жила при царском дворе, являясь с 1809 года гофмейстриной над фрейлинами и «кавалерственной дамой». Она дважды была замужем: за К.С.Мусиным-Пушкиным и за генералом бароном В. фон дер Ховеном.
В Русском же музее находится пастельный портрет дочери Борщова Александры Сергеевны, в замужестве Бибиковой, выполненный А.Г.Венециановым около 1808 года.
После смерти С.С.Борщова дом унаследовал его сын Михаил Сергеевич. Тот, будучи камергером, постоянно жил в столице, Кострому же навещал редко. В 1847 году здание сильно пострадало во время пожара. Борщов не пожелал тратиться на его восстановление и в марте 1849 года продал дом александровскому купцу А.А.Первушину, который капитально его отремонтировал и открыл в нем лучшую в городе гостиницу «Лондон». Такое название часто обыгрывалось местными шутниками. А.Н.Островский в пьесе «Бесприданница» изобразил Кострому под именем Бряхимова, а «Лондон» переделал в «Париж». Молодой и богатый купчик Вожеватов предлагает впервые попавшему в волжский город актеру Робинзону:
Вожеватов (тихо). Хочешь ехать в Париж?
Робинзон. Как в Париж ? Когда ?
Вожеватов. Сегодня вечером… Как же такому артисту да в
Париже не побывать. После Парижа тебе какая цена-то будет!
Робинзон. Руку!
Вожеватов. Едешь?
Робинзон. Еду!
Позднее Робинзон напоминает: «Так ты в Париж обещал со мной ехать» — и огорчается, что не знает французского языка.
Вожеватов. Да и не надо совсем, и никто там не говорит
по-французски,
Робинзон. Столица Франции…
Вожеватов. Да какая столица! Что ты, в уме ли! О каком
Париже ты думаешь? Трактир у нас на площади есть «Париж», вот я куда хотел с
тобой ехать.
На губернской ярмарке.
Летом 1858 года приехал и остановился в одном из номеров гостиницы Первушина поэт Н.А.Некрасов, предполагавший поохотиться в окрестностях Костромы. Ему требовалось найти спутника по охоте, который мог бы показать богатые дичью места. Утром Николай Алексеевич пил чай, сидя у окна и глядя на площадь. Он увидел вышедшего из Еленинской улицы и направлявшегося на рынок в Больших Мучных рядах человека, увешанного связками битой птицы. Некрасов послал за ним слугу, и тот вскоре привел охотника, оказавшегося крестьянином из деревни Шода Костромского уезда Гаврилой Яковлевичем Захаровым. Их долгая беседа продолжилась застольем — охотник так и заночевал в номере у Некрасова, а на другой день на нанятых тройках лошадей они отправились в Шоду, по пути останавливаясь и удачно охотясь на пернатую дичь.
Позднее Гаврила стал постоянным спутником Николая Алексеевича в его экспедициях по костромским лесам и болотам. Сметливый и наблюдательный егерь многое порассказал писателю о примечательных местных событиях, очевидцем которых бывал,— один из его рассказов об убийстве здешним лесником двух захожих торговцев поэт положил в основу сюжета своей знаменитой поэмы «Коробейники», изданной им в 1861 году с посвящением «другу-приятелю».
Впрочем Н.А.Некрасов был не первым известным поэтом, жившим в «доме Борщова». Здание, лучшее в городе, являлось резиденцией коронованных особ при их проездах через Кострому. В 1834 году в нем останавливался Николай I, в 1837 году — наследник престола, будущий император Александр II. Последнего в поездке по России сопровождал его воспитатель поэт В.А.Жуковский. За недолгое пребывание в Костроме Василий Андреевич не только осмотрел местные достопримечательности и познакомился со здешними литераторами, но и принял и поддержал видного краеведа Михаила Яковлевича Диева, подвергшегося преследованиям со стороны костромского архиерея за то, что будучи священником массу времени и сил уделял историческим и этнографическим изысканиям.
В 1865 году произошел пожар в новопостроенном здании городского театра на Павловской улице. Его восстанавливали два года, в продолжении которых труппа давала представления в доме Первушина.
После отмены крепостного права в России был проведен ряд буржуазных реформ. Наиболее последовательная из них — судебная, осуществленная в 1864 году. Вместо старого сословного суда — цитадели взяточничества и крючкотворства — учреждался новый, гласный суд с участием присяжных заседателей. Реформа вводилась в стране постепенно — лишь в мае 1871 года в Костроме был открыт окружной суд для разбора уголовных и гражданских дел всех сословий. Заждавшиеся костромичи приготовили для него щедрый подарок — на собранные среди населения деньги купили и передали суду дом Первушина.
С конца прошлого века в окружном суде все чаще разбираются дела участников революционного движения. В связи с этим в 1906 году боевая дружина Костромского комитета РСДРП совершила налет на здание суда с целью захвата следственных материалов своих арестованных товарищей.
Здание Костромского окружного суда нашло отображение и в русской литературе. В нем долгие годы служил писцом герой известного произведения А.М.Ремизова «Неуемный бубен, или Повесть об Иване Семеновиче Стратилатове», большой ценитель и собиратель «старины». Его прообразом был мелкий чиновник окружного суда и активный член губернской ученой архивной комиссии Александр Павлович Полетаев, с которым часто бывавший в Костроме писатель познакомился у своего друга И.А.Рязановского, кстати, тоже служившего по судебному ведомству.
В конце 1917 года окружной суд был ликвидирован, и в здании разместилось множество разных учреждений. Тогда оно отапливалось печами — в каждой почти комнате стояла «буржуйка» (город переживал топливный кризис), труба которой выводилась в форточку, — на фотографии дом походил на ощетинившегося ежа.
Культурная революция вызвала в Костроме повальное увлечение театром. Действовала даже опера, но особую популярность среди костромичей приобрела балетная студия — кто-то сочинил шутливые стихи, кончавшиеся словами:
Ушли в балет …
Городские власти уже соглашались предоставить здание под театр оперы и балета. Однако к тому времени республика перешла на рельсы нэпа, важное значение приобрел принцип самоокупаемости, а в городе с 70-тысячным населением такой театр без крупных дотаций существовать бы все-таки не смог. От театра пришлось отказаться.
Одно из красивейших зданий города. Здесь останавливались поэты В.Жуковский, Н.Некрасов и другие гости Костромы
Рядом с внушительным и репрезентативным «домом Борщова» как-то особенно скромно выглядит расположенный по другую сторону улицы Шагова и на углу ее с площадью двухэтажный кирпичный дом с балконом. Он стоит на месте древней Благовещенской церкви, выступавшей и на нынешнюю площадь. Церковь сгорела в 1773 году и восстановлена на новом месте, но сохранила за собой небольшой участок земли на пепелище. Этот участок трапециевидной формы рачительный протоиерей Благовещенской церкви Федор Иванович Островский, родной дед великого драматурга, решил пустить под застройку и в конце 1808 года подал прошение о возведении там двухэтажного здания для проживания церковного причта. План здания, искусно преодолев трудности его «привязки» к неудобному участку, составил друг Федора Ивановича А.В.Красильников (о нем см. ниже).
Начало строительства долго откладывалось — еще в 1810 году там стояла деревянная хлебная лавка купца О.Акатова. И только в описи домовладений 1828 года значится дом причта Благовещенской церкви с пометой «новый», т. е. построенный два-три года назад.
В конце прошлого столетия дом был арендован купцом Д.Хоревым, открывшим в нем трактир «Пассаж». Он обслуживал и соседний окружной суд — по тогдашним правилам, после судебного разбирательства присяжные заседатели удалялись в особое помещение и не могли покидать его до вынесения обвинительного либо оправдательного вердикта. Прения же нередко затягивались на много часов — в таких случаях половые из трактира приносили «затворникам» судки с обедом.
После победы Октябрьской революции здание занимала губернская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем — на балконе тогда был установлен пулемет. Во главе Костромской губчека стояли видные партийные работники, профессиональные революционеры Ян Кульпе, М.В.Задорин и др. Губчека находилась здесь до самой ликвидации в 1922 году.
В середине 1820-х годов завершилось оформление последней, северной стороны площади, что было связано с имением П.И.Фурсова.
Петр Иванович Фурсов родился в 1796 году в семье мелкого чиновника московских департаментов Сената. В раннем детстве он был отвезен в Петербург и определен в Академию художеств на казенное содержание. Окруженный чужими людьми, предоставленный по существу самому себе, Фурсов вел богемную жизнь с разгулами и дебошами, заболев тяжелым недугом, погубившим немало талантливых русских людей. Поэтому и его успехи в академии, где он обучался архитектуре, оставляли желать лучшего. В 1817 году Петр Иванович был выпущен из Академии художеств и вернулся в Москву, где перебивался случайными заработками или помогал другим архитекторам. В 1822 году, узнав, что за смертью Н.И.Метлина в Костроме вакантно место губернского архитектора, он подал прошение и получил назначение на эту должность.
Вот тут-то в благоприятных условиях — в Костроме велись большие строительные работы — и развернулся незаурядный талант зодчего.
Творение губернского архитектора Петра Фурсова
Уже в октябре 1823 года им был составлен проект гауптвахты, сооружение которой завершилось в 1826 году. В городе с времен Средневековья традиционно размещался сильный гарнизон — сначала стрельцы, пушкари и пищальники, затем, в XVIII в., Старо-Ингерманландский мушкетерский полк и др. Буйство и кутежи офицеров считались в ту пору в порядке вещей, поэтому городское общество содержало гауптвахту. Деревянная гауптвахта первоначально находилась на берегу Волги, вблизи Московской заставы. Она обветшала, и Фурсов решил перенести ее на площадь (то была смелая идея, т. к. здания подобного назначения старались не держать «на виду», но с тем, чтобы она служила украшением городского центра). Прежде на ее месте был яблоневый сад фабрикантов Волковых.
Несмотря на небольшие размеры, сооружению присуща монументальность. Акцент сделан на шестиколонный портик строгого дорического ордера на фоне глубокой полуциркульной ниши — экседры, чем достигается пластичность и светотеневой эффект.
Зодчий сам остался доволен своим творением и в мае 1826 года рапортовал, что «построено во всех частях наилучшим образом… верно сочиненному для сего плану, фасаду и профилю». Вместе с тем он указывал, что «для украшения площади и вновь построенного здания необходимо… устроить ограду при острых углах, входящих в площадь, через что здание получит связь с другими строениями и… сей полигон получит надлежащую картину». Действительно, решетчатая деревянная ограда вскоре была возведена.
Перед гауптвахтой были установлены два фонаря и повешен колокол для вызова караула «в ружье». В начале марта 1917 года здесь содержались последний костромской губернатор И.В.Хозиков, полицмейстер и др., а в годы гражданской войны — пленные колчаковские офицеры.
Гауптвахта особенно выигрывает от соседства с другим замечательным творением П.И.Фурсова — пожарной каланчой.
Скученная деревянная Кострома — в 1904 году в городе 84% всех домов были деревянные, а 53% с деревянными (тес, дранка) крышами — не раз страдала от опустошительных пожаров, о чем повествуют летописи и свидетельствуют архивные документы. Страшный пожар в мае 1773 года уничтожил по существу весь город. Для борьбы с огнем еще в XVIII в. было учреждено пожарное депо и выстроены деревянные каланчи, но последние подчас и сами загорались. Поэтому в предписании губернатора объявлялось: «Не мешает здесь приличной каланчи, которая бы вместе и служила городу украшением и оградила каждого обывателя безопасностью во время пожарных случаев».
Проекты каланчи и гауптвахты Фурсов составлял почти одновременно, а в контракте на постройку оговаривалось, что все работы должны вестись «по данному плану и фасаду без малейшего отклонения… по показанию господина губернского архитектора».
Каланча решена в виде античного храма почти кубического объема с шестиколонным портиком. Над карнизом основного здания возведен аттиковый этаж, как бы смягчающий переход к восьмигранному дозорному столбу, сужавшемуся кверху. Общая высота каланчи 35 метров. Ее архитектурное решение не только соответствовало функциональным задачам сооружения, но и помогло органично включить каланчу в композицию ансамбля площади в качестве выразительной вертикали, контрастирующей со стелющимися аркадами рядов.
Писатель А.Ф.Писемский, лично знавший архитектора, сформулировал впечатление, которое производят постройки П.И.Фурсова. В романе «Люди сороковых годов» выведен «даровитейший архитектор, академического еще воспитания, пьянчуга, нищий, не любимый ни начальством, ни публикой. После него в губернском городе до сих пор остались две-три постройки, в которых вы сейчас же замечали что-то особенное, и вам делалось хорошо, как обыкновенно это бывает, когда вы остановитесь, например, перед постройками Растрелли».
Творения костромича своеобразно действовали даже на таких нечутких к искусству людей, как Николай I. В своих мемуарах «Из прошлого» известный публицист Н.П.Колюпанов, рассказывая о посещении императором в 1834 году Костромы, сообщает, что он «долго стоял и любовался каланчой, а затем сказал: «Такой у меня в Петербурге нет».
Детище архитектора Петра Фурсова
В каланче проживали и некоторые служители пожарной команды. В 1874 году здесь в семье пожарного родился Василий Николаевич Соколов — активный участник революционного движения, член ВКП(б) с 1898 года, агент «Искры», крупный партийный и советский работник. В книге «Партбилет № 0046340» он интересно рассказал о детстве в Костроме.
С окончанием постройки в 1826 году гауптвахты и каланчи оформление центральной площади по периметру было завершено — всего на это потребовалось около сорока лет. Уже тогда она вызывала восхищенные отзывы современников. Так, П.П.Сумароков в книге «Прогулки по 12 губерниям с историческими и статистическими замечаниями в 1838 году» писал: «Кострома… расположена на гладкой равнине, при Волге. Строения благовидные, и на всех улицах хорошие мостовые, великая опрятность. Площадь, о которой упомянули, окружена каменными домами, лавками, каланча с фронтоном, колоннами, легкой архитектуры, занимает один ее бок, и посредине стоит деревянный, на время, памятник с надписью: «Площадь Сусанина». Площадь эта походит на распущенный веер, к ней прилегают 9 улиц, и при одной точке видишь всех их протяжения. Мало таких приятных, веселых по наружности городов в России. Кострома — как щеголевато отделанная игрушка».
Однако в 1830-х годах облик площади еще не сформировался окончательно — она выглядела слишком пустынной. Не хватало какого-то сооружения, которое бы объединило в единый ансамбль все восемь полуокруживших площадь зданий. Таковым необходимым сооружением оказался памятник Ивану Сусанину.
Впервые идею увековечения исторического подвига костромского крестьянина Ивана Осиповича Сусанина, который в начале 1613 года завел отряд врагов в непроходимые дебри, пожертвовав жизнью во имя спасения родины, выдвинул местный педагог и литератор Юрий Никитич Бартенев, хороший знакомый А.С.Пушкина и Н.В.Гоголя. Во время приезда Николая I удалось получить его согласие на установку памятника народному герою, в ознаменование чего указом от 8 июня 1835 года Екатеринославская площадь была переименована в Сусанинскую.
Создание памятника было поручено даровитому скульптору Василию Ивановичу Демут-Малиновскому, прославившемуся работами по убранству арки Главного штаба в Петербурге. 7 августа 1841 года состоялась закладка памятника, доставленного из столицы уже в сентябре 1843 года. Смерть скульптора в 1846 году замедлила ход работ, и монумент был открыт в торжественной обстановке только 14 марта 1851 года. Он представлял из себя круглую гранитную колонну, поставленную на четырехугольном гранитном пьедестале, обложенном по сторонам металлическими досками, с рельефным изображением сцены гибели героя на одной из них. Наверху колонны — бронзовый бюст юного царя Михаила в «шапке Мономаха», у подножия, на пьедестале,— выразительная коленопреклоненная фигура Ивана Сусанина. Памятник имел вес 17 тыс. пудов, а высоту — 7 саженей.
Монумент, обращенный в сторону Волги и обнесенный низкой чугунной решеткой художественного литья с фонарными столбами по углам, как бы «стягивал» к себе пространство Сусанинской площади, вымощенной в 1843 году мелким булыжником, и превосходно вписывался в ее ансамбль. Однако символика этого памятника с коленопреклоненной жертвенной позой старого крестьянина была чужда и неприемлема для передовых кругов России да и широких масс: их идеал воплощения облика несгибаемого патриота выразил в поэме «Кому на Руси жить хорошо» Н.А.Некрасов:
| Стоит, из меди кованный, | Мужик на площади. |
| Точь-в-точь Савелий-дедушка | — Чей памятник? — «Сусанина». |
Савелий же, по словам поэта,— «богатырь святорусский», крестьянин-бунтарь. Поскольку после Октябрьской революции претворенная в памятнике идея оказалась несозвучной новой эпохе, он был снесен.
В конце XIX в. площади-плацы стали уступать место площадям-скверам. Коснулось это веяние и Костромы. 11 июня 1897 г. городская дума постановила: «Уничтожить Сусанинскую площадь и вместо нее устроить сквер, согласно представленному плану, с таким расчетом, чтобы памятник Сусанину приходился в начале сквера и кругом сквера проходили бы достаточной ширины улицы». Сусанинский сквер *, занявший участок в 3,5 тыс. кв. м., первоначально имел полуовальную форму, его пересекали восемь сходящихся в центре дорожек. В сквере посадили 556 кустов акации и 1902 куста спирии — их периодически низко подстригали (деревья здесь появились уже в 1930-е годы). Сквер окружала красивая металлическая ограда высотою в 80 см.
19 октября 1905 года в Сусанинском сквере собралась молодежь, в основном учащиеся, т. к. только что обнародованный царский манифест декларировал свободу митингов. К собравшимся обратились ораторы-большевики. Однако полиция распустила среди местных торговцев и съехавшихся с товаром (день был базарным) крестьян слухи, что митингующие намерены сломать памятник Сусанину, а потом громить лавки и рынок. Возбужденная темная толпа с оглоблями, цепями и т. д. стала стекаться к скверу. Митинг пришлось прервать, а его участники в колонне двинулись на Царевскую улицу. Там на них набросились преследователи и учинили дикую расправу.
После февраля 1917 года митинги в сквере возобновились. Поэтому в канун первой годовщины Октября Сусанинская площадь была переименована в площадь Революции.