Александра Клюшина. Цикл «Взрослые сказки».
Должно быть, это был просто сон. А может, и не просто. Ведь сны снятся к чему-то?.. Хотя, смотря какое мнение принять на веру – что сны имеют большое значение, или что они – так, мешанина из дневных переживаний. Во всяком случае, это ИСТОРИЯ, которая мне приснилась, и я вам ее сейчас расскажу.
Шел однажды по дороге сказочник… Где шел?.. Просто по дороге. Думаю, просто по свету бродил. Сказочники – они такие. А в снах много допущений и недомолвок. Это ведь даже не фильмы. И фильм иной смотришь – недоумеваешь, что к чему. А в снах – кто же тебе скажет, как называется местность, по которой двигался сказочник, да какой у него номер паспорта. А кстати, был ли у него паспорт? По логике, не было. Ничего у него не было, кроме сказок в голове и доброй, немного беззащитной улыбки.
Кстати, он был очень симпатичный. Не красавец, нет. А просто один из тех, чья внешность сразу вызывает расположение. Наверное, как раз из-за улыбки. Когда люди видят беззащитную улыбку, они сразу успокаиваются. Где-то, совсем на дне сознания, у них мелькает: «Ну, слава Богу, этого-то бояться нечего. В случае чего, сам ему так наподдам!..» Но, вообще-то, так думать не стоит. Ведь если человек добрый, это же не значит, что он рохля. Иначе вряд ли ему удалось бы так долго бродить по свету.
Почему мне кажется, что долго? Ну, потому что он все-таки был взрослым. На вид – от тридцати до сорока. Молодой, но видавший виды. И сюртук на нем был видавший виды. Ба, действительно, сюртук… Значит, это было (Было?.. МОГЛО БЫТЬ!) не сейчас. И не здесь, а совсем в другом месте…. И еще у него были мягкие волосы и круглые очки.
Я не знаю его имени. Жалко. Ну ладно, просто Сказочник шел. Там, где он шел, было довольно красиво. Скажем так, повезло ему с местностью. Дорога совсем ровная. Лесок где-то просматривался. И чувствовалось приближение жилья. На близость жилья указывала вот эта самая довольно наезженная дорога. И с погодой ему тоже повезло. Был самый-самый конец весны или самое-самое начало лета. Очень даже приятно в такое время путешествовать – попробуйте.
И еще он был голоден. Мне так кажется. Но он об этом пока не думал. У него в голове крутилась очередная фантазия, и он улыбался ей тихонько, и иногда бормотал себе что-то под нос. Про собственный желудок было думать особо некогда. Но вот краем глаза он скользнул по какому-то предмету недалеко от дороги и машинально прошёл ещё немного, пока осознал, что он что-то заметил. Пришлось даже вернуться на несколько шагов.
Там стояла корзина. Не большая, не маленькая – средняя. Новая, добротная, из светлых прутьев. И в ней лежали яйца. И желудок Сказочника тут же отозвался ворчанием (он даже оглянулся конфузливо). Тут-то он понял (Сказочник, а не желудок!), какая в нём (в желудке, а не в Сказочнике!) сосущая пустота. Тогда Сказочник оглянулся ещё раз – вдруг кто-то, потерявший корзину, ещё маячит на горизонте. Можно было бы отдать. Такая вот первая мысль появилась у Сказочника, несмотря на его голод – видите, какой он был хороший.
Но дорога была пустынной и безлюдной. И тогда Сказочник повнимательнее присмотрелся к своей находке… Корзина-то была как корзина. Овальная, с крепкой ручкой. А вот яйца были не совсем как яйца. Ну, то есть, это были, конечно, яйца! Что я вам голову морочу. Но явно не куриные. И даже не гусиные. Они были просто огромные. Примерно с два Сказочниковых кулака, если их сложить вместе. Вернее, один кулак сжать, а другой ладонью его охватить. И скорлупа их была тоже какой-то необычной. Белая, конечно. Но… что-то в ней было еще. Какой-то нежный фарфоровый блеск.
Сказочник поймал себя на том, что думает вовсе не о яичнице. Он просто любуется. Странно, правда? Но эти удивительные яйца совсем не вызывали у него гастрономического интереса. Нет, есть-то хотелось по-прежнему. Именно эти яйца и напомнили ему о том, как он голоден, но… Он любовался, и все. Он даже взял одно яйцо в руки – холодное-холодное. Ничего себе. Такого, в общем-то, не бывает. Яйцо всегда достаточно нейтральной температуры (если вы достали его не из холодильника) – потому что, по идее, там, внутри, намек на жизнь. И уж это вам решать, что с этим намеком делать. Либо на сковородку, либо высиживать. Мы их обычно едим. Редко кому в голову придет альтернативное решение, верно?..
Сказочник держал в руках яйцо, которое заметно теплело в его руках, и ни о чем не думал. Неизвестно, сколько, и зачем он так стоял. Но только с ним произошло странное. Он вдруг ужасно захотел спать. И как-то внезапно настал вечер…
Вы заметили – в фильмах иногда вечер настаёт совершенно внезапно. Идёт-идёт герой, или едет на машине. Вроде, всё нормально, день, а показывают машину с другого ракурса – и все, пожалуйста, уже вечер. Но вы не обижайтесь, это просто по сюжету так нужно. Или наоборот – только что была глухая ночь, а тут раз! И рассвет. Потому что опять же – сюжет. Куда же от него денешься.
А со снами еще хуже. Какой же в снах сюжет?.. Хотя, кто его знает, кто нам эти сны показывает и для чего. Хм, над этим надо подумать. А может, и не надо.
Да и вообще непонятно, почему Сказочнику спать захотелось. Логически-то что хочешь объяснить можно. К примеру, он мог просто не заметить, что уже настал вечер – как не замечал и своего голода, покуда корзину не увидел. Шел долго, вот и устал, вот и сморило человека. А может быть, причиной тому было яйцо. И то, что его Сказочник в руках держал. Но хватит придумывать всякие глупости, они все равно никакого значения не имеют. Захотел спать, и всё тут.
Место для ночлега не надо было долго искать. Всё равно кроме дороги тут ничего не было. Сказочник просто отошел от неё не очень далеко вправо, нашел куст более или менее приличный (а вообще, чахлый был куст) и устроил себе ложе. Он всегда носил с собой плащ, который, несмотря на потертость и заношенность, был плотный и тёплый. И подушку придумал сверхоригинальную. Эту самую корзину…
Нет, Сказочник был совсем не умом тронутый. Во-первых, корзина была, повторюсь, овальной. Форма для подушки подходящая, голова не скатится. Во-вторых, он, разумеется, не собирался класть голову В САМУ корзину. Ясно же, что никакие яйца этакой тяжести не вынесут – а кому же хочется выгребать поутру из волос мешанину желтка и скорлупы. Бр-р, подумать-то страшно. Все гораздо проще. Сказочник плотно замотал корзину своим шарфом, чтобы яйца не выкатились из нее, когда он положит её набок. Вот так вот, отличная подушка. Жесткая, скажете вы? А на камнях спать не пробовали? А вот Сказочник пробовал. Так что не стоит спорить, корзинка всё же немного получше. А очки он рядышком положил, чтоб сразу найти, проснувшись.
И Сказочника моментально сморило. Вы знаете, есть жаворонки, а есть совы. Сова (вот я, например, сова) может всю ночь букать и гукать, а поутру её не добудишься. А жаворонки, наоборот – ложатся рано, засыпают быстро, встают засветло и с удовольствием. Сказочник засыпал необыкновенно легко. Это, говорят, хорошо. Свидетельствует о душевном спокойствии, лёгком характере и крепких нервах. И ещё он во сне всегда улыбался… Я так думаю. Просто у него такая хорошая улыбка была, что она наверняка и во сне выпрыгивала, не могла удержаться.
И унесло его в странный сон… Эй-эй, скажете вы, хватит с нас и одного странного сна! Сон в сне! Это хуже, чем роман в романе! Да нет, я не настаиваю, хватит, так хватит. Есть же и другие дела кроме чтения. Только что же я могу поделать, если Сказочника ДЕЙСТВИТЕЛЬНО унесло в странный сон?! Как же иначе объяснить, что он с этой своей корзинкой оказался на берегу моря?!
Может, даже это было и не море, а океан. Потому что, хотя море и простирается до самого горизонта, то ЭТА гладь воды, казалось, простирается до конца мира. (А где конец мира? Вы не знаете? Я тоже. Да потом, ну какой у мира конец – земля-то круглая! А с другой стороны – это же сон…). А, может быть, совсем наоборот, ЭТА вода не была ни морем, ни океаном – потому что океан излучает такую грозную мощь, что при одном взгляде на него кожа покрывается мурашками от сопоставления его мощи и своей слабости. И любуешься им, заворожённый величием спящего зверя.
Так вот, ЭТА вода, хотя и простиралась дальше горизонта, была совершенно безопасной, как в детском бассейне. Голубая-голубая. Весёлая-весёлая. Сверху на неё лилось золото солнечного света, и блики прыгали по мелким рябеньким волнушкам, как ямочки по щекам смеющихся детей.
Было совсем тепло, солнечно и радостно. Сказочник сидел на берегу этой самой голубой воды, а рядом стояла корзинка с яйцами. И было такое ощущение, что сейчас что-то будет! Радость переполняла ВСЁ ВОКРУГ так, что не могла не вырваться за пределы мира! И она, представьте, вырвалась! Как?..
Корзина… она словно раздалась вширь и распалась на две стороны, как скорлупа ореха. Во снах чего только не бывает. И что-то пришло в движение. А это просто яйца начали трескаться. Из них кто-то вылуплялся! И Сказочник во все глаза смотрел, кто же это будет.
Что-то нежно-персиковое. Что-то округленькое. И вылуплялось оно так бодро и целенаправленно, словно знало о мире, куда рождалось впервые, абсолютно всё, и жаждало деятельности.
Это были… младенчики! Пухленькие, спеленькие, белокуро-кудрявенькие – такие, каких обычно изображают на картинах. Вылуплялись себе и копошились в белых обломках скорлупы – крем-брюле и сливочное мороженое на зелёной траве.
Сказочник как стоял, так и сел.
– НИЧЕГО СЕБЕ! – сказал он, и почему-то стал озабоченно считать этих младенчиков – точно наседка своих цыплят…
Позвольте! Он же и был этой самой наседкой, если вдуматься! Кто, по-вашему, грел эту корзинку с яйцами своим теплом?! А куры где на яйцах сидят – не в корзинках?!
И Сказочник захохотал, как мальчишка. Если бы у него бы шляпа, он бы подкинул её вверх! И она кувыркалась бы в поднебесье!
Сказочник насчитал семь младенчиков. Традиционное сказочно-счастливое число. И все они были девчонками! ВОТ ЭТО ДА!
– Да вы ангелята! – осенило Сказочника.
Вообще, это было немного странно. Везде-везде на картинах ангелята были мальчиками. Даже если все нужные места прикрыты облачками, все равно ясно, что мальчики. Об исторической подоплеке нечего даже и говорить, тоже всё ясно. А тут вдруг – девчонки. Чуть ли не кощунство – с исторической-то точки зрения. А если вдуматься – ну её, эту историческую точку! Они же вылупились! Они живые! Вот они – хихикают, пищат, ползают, щебечут!
А тут вообще начались чудеса. Сказочник перестал чувствовать своё тело! Точно исчез. Но он никуда не исчез. Он (как бы это сказать?!) продолжал БЫТЬ, но уже немного не собой. Он был какой-то сущностью, которая ощущала ответственность за эти поразительные создания.
И вдруг без всякого перехода (это же сон!) они все, включая самого Сказочника, оказались в этой самой ласковой голубой воде!
Сначала Сказочник страшно испугался – утонут девчонки, как есть утонут! Но они продолжали хихикать и щебетать, и совершенно естественно себя вели в этой самой воде – кувыркались и ныряли вокруг Сказочника, точно розовые дельфинятки.
Ах, какое удивительное это было зрелище! Какое сказочное. Вот уж и впрямь, как сон… А Сказочник действительно чувствовал себя как наседка-воспитательница – точно крылья над ними растопырил… Крылья!
— Летите! – закричал он. – Взлетайте, ангелятки, хватит брязгаться!
И они послушались! Они делали попытки выпрыгнуть из воды! Но ничего не выходило. Сказочник и сам пробовал. Думал, раз сон (он-то, конечно, догадывался, что это сон!), то все получится. Да нет, из воды не взлететь. Никак. Не верите, попробуйте сами. С суши-то оно лучше, привычнее. Сказочник часто летал во сне, и знал, что это довольно просто.
И девчонки-ангелятки оказались сообразительными – одна за другой выкарабкивались они на берег. И чудеса продолжились – из их спин начали проклевываться крылышки. Белые и сверкающие, как нетронутый снег на вершинах гор! Маленькие, но как раз такие, чтобы поднять в воздух крепенькое пухлое тельце!
И они вспорхнули разом! И закружились в небе хороводом! И у каждой в руках оказался крошечный серебряный лук, и они, хохоча, стреляли во все стороны сверкающими стрелами, и это был настоящий фейерверк! Такие девчачьи купидончики, как это ни покажется странным.
— Не упадите! – закричал почему-то Сказочник, стоя уже на берегу в своем теле и совершенно сухом сюртуке… Только что сам им говорил – взлетайте, мол, а взлетели – и нате вам, «не упадите!». Как нудный родитель. Нет, нудный ВЫСИЖИВАТЕЛЬ. Просто он очень за них беспокоился.
И они ему ответили! Они щебетали на каком-то совершенно своем младенческом птичьем языке, но он все понял! Они очень любили его. Они любили весь мир. Они сами были – любовью. Для них это было естественно – любить весь мир. А как же иначе?! Любить мир, играть с ним, шутить над ним, шутить вместе с ним. И мир ответит тем же. А КАК ЖЕ ИНАЧЕ?! Сказочник и сам так пытался жить. Он пытался быль сделать сказкой…
И тут он проснулся.
— Какой хороший сон, – такими были его первые слова.
Он счастливо потянулся и сел. Сощурившись, огляделся вокруг и надел очки. Всё было по-прежнему. Дорога, хорошая погода, тихо. Солнце встало, но было ещё невысоко. Он совсем не замёрз ночью – плащ был замечательным.
Впрочем, пора было вставать, раз уж проснулся, и двигаться дальше. Умыться и попить из бутылки с водой. И шарф с корзинки снять…
О-па. Корзина была пуста.
Но не ужас, о нет – совершенно блаженная волна накрыла Сказочника с головой. Такое ощущение бывает по утрам у детей, если накануне у них был день рождения, и им подарили что-то очень-очень долгожданное – котёнка или велосипед, неважно. И вот они засыпают с ощущением счастья, а потом спокойно спят, перенесясь из этого мира в какой-то другой, а потом возвращаются – потихонечку, лениво зевая, почти всё забыв об этом мире… И в следующую секунду внутри сладко ёкает: «А у меня есть КОТЁНОК!!!». Так было и со Сказочником.
Вот что подумал бы обычный человек? Разумеется, «яйца спёрли!!!». А Сказочник сразу подумал: «Так это был не сон…». Он же был все-таки Сказочник.
И поэтому улыбка не покидала его губ все время, покуда он шагал до городка (или селения?) и не увидел первый дом. Ему казалось, что девчонки-ангелятки парят над ним хороводиком и постреливают, хихикая, из своих маленьких серебряных луков. Иногда он даже слышал их звонкие голоса… Впрочем, это, наверное, просто пели птицы. Замечательное было утро. А ещё каркнула ворона, сидящая на ветке дерева прямо у крыльца первого же дома.
Почему считается, что карканье ворон приносит беду? Обычная птица. Большая, старая, почти седая, если птицы седеют. Сказочник негромко рассмеялся – ему показалось, что клюв вороны оседлали очки – круглые, как у него самого. Хотя, конечно, это были пёрышки. Но забавно.
Дом был очень милым. И городок (или селение?..) было очень милым и чистым. Палисаднички и маленькие заборчики. Вполне пасторальная картинка. Не хватало только пасущихся на лугах овечек.
Всякий раз, прежде чем постучаться в какой-либо дом, Сказочник чувствовал мимолетную неловкость. Казалось бы, что особенного. Пустят – хорошо, нет – пойдем дальше. Но Сказочник знал, что своим появлением он так или иначе вторгается в чью-то жизнь, нарушает её ход. Особенно остро это ощущение поселилось в нём после нескольких раз, когда его впускали и даже пытались кормить, но всем видом показывали, что он тут совершенно лишний, но раз уж пришел, то входи, конечно, мил человек, видишь, не гоним, вот такие мы люди душевные, ишь, шляется тут, ешь-ешь, не стесняйся, давай, объедай семью-то, если совести хватит, – как, вы уже уходите?.. Впрочем, чаще или просто отказывали в приюте или принимали с искренним радушием. Но ведь каждый раз было неизвестно – а что будет сейчас?..
Поэтому рука Сказочника, которая поднялась позвонить в висевший возле двери колокольчик, ненадолго замерла. Впрочем, он, конечно, позвонил – не стоять же вечность у двери, ещё невесть что подумают. А Сказочник подумал вот что: «Сейчас спрошу про корзинку – не они ли потеряли. И не прячется ли у них дома выводок маленьких вылупившихся ангелят». И он снова чуть не рассмеялся.
За дверью явно была жизнь. Смутные звуки вроде разноголосицы и далекого звяканья тарелок. Но после звонка все замерло. Точно он неосторожным движением спугнул призраков, и они исчезли, будто и не было. Тянулись секунды. Потом раздался шорох, шелест платья и осторожные шаги. Тихие-тихие, но казалось, что движется не один человек. Очень это было странно.
И дверь открылась. Не особенно широко. На него смотрела женщина, а сзади неё стояли ещё люди – так что ему вовсе не показалось, что там, в доме, несколько человек. У всех были очень настороженные глаза. И все молчали. Сказочник поёжился, ему стало совсем неуютно.
— Вы кто? – тихо спросила наконец открывшая ему женщина.
— Я… путник, – сказал Сказочник и нервно сглотнул. – Я Сказочник. Хожу…вот.
Он чувствовал себя глупо. Что-то происходило, но он не понимал, что именно, и оттого нервничал. А дверь открылась шире, и он как-то сразу всех разглядел, потому что все они толпились тут же рядом. Их было, представьте, семеро.
Открывшей женщине было лет тридцать, у неё было серьезное грустное лицо и внимательные глаза. Коричневое бархатное платье с отделкой коричневым же кружевом. Рядом стояли, прижавшись друг к другу, муж и жена. Сразу было видно, что это были именно муж и жена. Он – бородатый, болезненный, а она похожа на ту, что открыла дверь, но младше нее. Сестра, наверное. Седая женщина чуть поодаль. Молодая пара – девушка, тоже похожая на первую женщину, и светловолосый парень, сжавший челюсти. А из-за их спин выглядывала девчонка лет тринадцати – наверное, самая младшая сестра. Ее можно было бы назвать лукавой, если бы взгляд в этот момент не был таким перепуганным. Все худощавые. Скорее всего, большая семья.
Я так длинно это рассказываю, а там прошло секунды три, не больше. Просто Сказочник быстро подмечал мелкие детали. Как бы он иначе рассказывал свои истории?
— Сказочник? – точно в полузабытье переспросила женщина и быстро глянула ему за плечо. Не успел он обернуться и тоже посмотреть, что там могло быть такого, как она схватила его за рукав, быстро втянула внутрь и захлопнула дверь.
У всех вырвался заметный вздох облегчения, а Сказочнику вдруг показалось, что его похитили.
— Проходите, проходите скорее, – бормотала женщина, почти таща его куда-то вверх по широким скрипящим ступеням, и он заметил крупные капли пота на ее висках. Следом молча поднимались остальные, а светловолосый парень заметно хромал, и правый башмак его глухо стучал о деревянные ступени.
Они оказались в просторной светлой комнате с большим накрытым столом. Скорее всего, это была столовая, и, скорее всего, Сказочник оторвал всю семью от завтрака. Это, конечно, не особенно приятно, когда всю семью отрывают от завтрака, но согласитесь: звяканье дверного колокольчика – это вовсе не повод всем срываться с места и таращиться на гостя в ужасе, точно он выходец с того света.
— Завтракать будете с нами? – так же тихо спросила хозяйка (да, именно она, а не седая женщина, была хозяйкой) и, тут же махнув рукой со слабой улыбкой, точно коря себя за глупый вопрос, пошла за новым прибором.
Сказочник не успел опомниться, как рядом с ним оказалась самая младшая из семьи, с тазиком, кувшином и маленьким полотенчиком.
— Руки помыть надо, – шепнула она, и так стрельнула на гостя глазами, что он уверился – да, лукавинка!
Остальные уже бесшумно расселись по своим местам, а проворные руки хозяйки уже порхали над столом, наливая гостю молоко в коричневую кружку, накладывая в тарелку что-то рассыпчатое, источавшее до одури вкусный аромат. Сказочник судорожно втянул ноздрями воздух, желудок его отозвался протяжным стоном, но он не схватил тут же ложку, как бы ему этого ни хотелось. Он зажмурился и помотал головой.
— Простите, – сказал он. – Я… чувствую — что-то не так. Что-то случилось. Нет?
Все застыли, а потом как-то медленно переглянулись. Точно он сморозил неприличную чушь. Хозяйка, сидевшая рядом, казалось, боялась поднять на него глаза.
— Как? – наконец спросила она. – Вы ничего не знаете?
— Нет. Правда, не знаю, не обижайтесь…
— Так у нас же война, – сказала самая младшая, и на нее все зашикали. А хозяйка кивнула.
— Ка…кая война? – переспросил Сказочник.
Это было так дико. Он давно шел от жилища к жилищу, всё было тихо, всё было обычно. Сегодня даже погода такая хорошая, птицы. И сон такой добрый, волшебный… А война – ведь это выстрелы, дым, топот, грязь и кровь, женский плач по убитым. Вдруг ему пришла мысль, что он ещё не проснулся. Такой сон в сне. Но он тут же устыдился своей мысли. Хорош сон! Ведь эта семья дала ему кров. Дала помыть руки. Дала еды. Хотя война, а он незнакомец. И хозяйка… хозяйка ему очень понравилась. Сразу. И он ей тоже сразу. Он не первый день бродил по свету, он чувствовал.
— Давно… война? – слова дались ему с трудом.
— Давно, – кивнула хозяйка и добавила, словно удивляясь своим же словам: – Все привыкли уже.
Вот почему они открыли ему всей семьей, а не попрятались в подпол от звонка. Вот почему были такими настороженными и хмурыми. Потому что если давно… Потому что если все привыкли… Они просто смирились?
— Не привыкли! – гневно возразила Лукавинка, и на нее снова все зашикали. Но на этот раз она упрямо топнула ножкой: – Он хороший. Вы что, не видите – он хороший!
— Не кричи только, – сказала хозяйка, убирая за ухо тонкую прядь русых волос. – Лучше помоги собрать чай. А вы ешьте. Как же вы ничего не знали?.. Ешьте, вы голодный.
И голод взял свое. А каша была такая вкусная. В ней попадались соленые гнездышки мягкого сала, такие крошечные, такие… такие… сказочные. Тарелка быстро опустела.
— Спасибо, – сказал он.
Она улыбнулась.
— Мы живем на оккупированной территории, – важно, чуть ли не по слогам, сказала Лукавинка. – Я знаю. Нам говорил учитель. Но это было давно, сейчас школу закрыли.
— Я с этим ребенком с ума сойду, – вздохнула седая женщина.
— Не сойдешь, бабуля, я тебя люблю, – беспечно ответила Лукавинка, и все немного оживились, оттаяли, зазвякали чашками с ароматным травяным чаем. – А можно, я еще спрошу? Неопасное?
— О, – сказала девушка постарше и закатила глаза. Ее парень со светлыми волосами усмехнулся.
— Спроси, – сказал Сказочник.
— А чего у вас корзинка пустая?
— Ну как же тебе не стыдно совать нос в чужие корзинки?! – упрекнула седая женщина, всплеснув руками.
— А это и есть моя новая сказка, – подмигнул Сказочник. – Хочешь, я расскажу?
Девочка подпрыгнула, но очень-очень осторожно, и почти бесшумно захлопала в ладоши.
— Все, все, все хотят!!! – шепотом закричала она.
И он рассказал. Всё рассказал. И про свою находку на дороге, и про подушку, которая лучше, чем камень, и про крем-брюле и сливочное мороженое на зеленой траве, про золотые солнечные блики на голубых волнушках и про сверкающие белые крылышки. И про серебряные луки. И про сияющую радость. И про любовь.
— Знаете, что я хотел спросить у вас, перед тем, как к вам постучать? – закончил он рассказ. – Не к вам ли прилетели ангелята. И не ваша ли эта корзинка. Во всяком случае… во всяком случае, ТЕПЕРЬ она ваша. Вас семеро. Всем по купидончику.
По лицу старой женщины текли слезы. Она, не скрываясь, вытерла их ладонями.
— Какая добрая сказка, – сказала она. – Как нам теперь не хватает добрых сказок. Как мы давно так вот не сидели…
— Это… в общем-то, знаете, это не совсем сказка… – сказал Сказочник, но, смешавшись, махнул рукой и смущенно усмехнулся.
— А мне кажется, я выросла из такого купидончика, – присмирев, сказала Лукавинка.
— Ещё не выросла, – улыбнулась ей девушка. – Вон, ещё крылышки торчат!
— Где?! – немедленно извернулась себе за спину Лукавинка, и все засмеялись.
Хозяйка смотрела на Сказочника задумчиво.
— Вы и вправду ничего-ничего не знали, – сказала она. – Странно, очень странно. Вы… настолько нездешний…
Она немного смутилась, но нахмурилась и продолжила:
— Вы ОЧЕНЬ нездешний. Точно вправду из какого-то безоблачного сна вынырнули. Нырнуть бы нам всем в этот ваш сон, как в детский бассейн. И не выныривать… Наша земля горит. Не именно в нашем городке – вообще, НАША. И наши мужчины давно ушли воевать. Моего мужа два года как убили. Остались те, кто воевать не мог…
— Чёртовы калеки остались! – сказал светловолосый парень, снова сжав челюсти. Он говорил, конечно, про свою хромую ногу. Он стукнул бы кулаками по столу, но девушка быстро обхватила его обеими руками и быстро зашептала ему что-то на ухо. Он затих. А бородатый болезненный мужчина сидел белый как мел. Жена согревала его руки своими.
— Где-то там, далеко, всё ещё война. И нас ещё не победили. И не победят. Где им, – хозяйка улыбнулась неожиданно хищно. – А вы знаете, у нас ведь сегодня праздничек. Чёрный праздник. Называется «День незваных гостей». Ровно три года, как началась война. Вот мы сразу и вскинулись от вашего звонка в дверь… А знаете, почему мы вообще празднуем? Есть поверье, что война кончится именно в тот день, в какой и началась. Да, мы привыкли. Но это так, поверху. Мы… просто ждем. Каждый год ждем, что этот праздник окажется действительно праздником.
— Каждый год, – эхом отозвались все.
— Вон кнопка рвется воевать, – хозяйка кивнула на Лукавинку. – Почему бы, собственно, и нет. Я могу, конечно, хоть сейчас взять рогатину и хотя бы попытаться приколоть любого офицера – к примеру, того, что живет на квартире через улицу… Но не находите ли вы, что последствия будут, мягко говоря…А так хочется иногда!
— Мамочка, тише, не надо! – Лукавинка подбежала и обняла ее.
— «Мамочка»?! – не удержался Сказочник.
— А вы, конечно, думали – сестра, – кивнула хозяйка. – Все так думают. А мои сестры – вот и вот!
И она кивнула на девушку светловолосого и жену бородатого.
— Да, у меня мамочка самая-самая молоденькая, – довольно сказала Лукавинка, заправляя ей за уши непослушные тонкие пряди. – Самая-самая красивенькая!
«Самая», – согласились глаза Сказочника. Хозяйка заметила это и скулы её чуть покраснели.
— И мы обе не будем смиряться, – тихо и упрямо сказала Лукавинка. – Там, внутри себя, не будем. Никто не будет. У нас у всех внутри, наверное, давно уже живут ангелята любви. И у каждого ангелёнка – лук со стрелой. Вот так.
— Тебе надо сидеть взаперти, – не выдержала бабушка.
— Не надо, – возразила Лукавинка. – Я что, глупая совсем – не знаю, при ком что можно говорить?! Вот придет опять этот… Я такой дурой прикинусь, мало не покажется!
— Она с огнем играет, – обессилено пожаловалась Сказочнику бабушка.
— А… кто придет? – спросил Сказочник.
— Офицер, – прошипела Лукавинка. – С квартиры через улицу. Урод. Я б его еще уродливее сделала… Расселились тут везде, как у себя дома!
— К нам было тоже сунулись, – снова пожаловалась бабушка. – Да у нас, сами видите. Куча мала. Правда, почти одно бабьё… вот и взялся ходить… этот. Не урод он, конечно… но урод.
— Много не вЫходит, – мрачно сказал светловолосый. – С одной ногой упрыгает, если что. Будем квиты…
Но подруга его вновь зашептала ему что-то на ухо. Парень кивнул, но стал еще мрачнее.
Сказочник сразу остро понял, К КОМУ пытается ходить офицер. И остро же пожалел, что он Сказочник, а не Воин. Впрочем, это было поправимое дело. Вполне поправимое.
— Вы расскажете мне, как туда добраться? – спросил он сразу у всей семьи.
И семья сразу поняла, о чем он спрашивает.
— Вы что, вы что! – замахала руками бабушка. – Да вас убьют сразу, не успеете вы до конца города дойти!
— Ну не убили же до сих пор, – возразил Сказочник.
— Вы будете воевать за наших?! – вскинулась Лукавинка, сжав кулачки.
— Тебе бы мальчишкой родиться, пострел, – первый раз подал голос бородатый мужчина и закашлялся, сгибаясь пополам. Жена его сразу поднялась и стала поднимать его: «Держись за меня. Пошли-пошли. Немедленно в постель!».
— Что с ним? – быстрым шепотом спросил у хозяйки Сказочник.
— Лёгкие, – в тон ему ответила она, глядя на него во все глаза. – Ему недолго уже осталось, увы… Вы туда не доберетесь. Я не знаю, откуда вы пришли, но вы… не отсюда. Так что… так что это будет чистой воды самоубийство. Вы будете жить с нами.
— Прятаться, да? – спросил Сказочник с улыбкой, глядя в глаза хозяйке сквозь свои круглые очки.
Она, не выдержав, опустила взгляд.
— Простите, – сказала она. – Я… просто действительно не знаю, что делать.
— Надо подумать, – просто сказал Сказочник.
Они думали, и разговаривали, и обменивались какими-то новостями – все вместе, удивляя друг друга, – и играли во всевозможные настольные тихие игры – жадно, взахлёб, дорвавшись до забытых давным-давно ощущений покоя и безмятежности, когда жизнь была просто жизнью, – и снова думали, и обедали, а потом пришел вечер, и похромал домой светловолосый парень, а они так ничего путного и не придумали.
— Утро вечера мудренее, – наконец сказала хозяйка, и скулы её снова тронул тихий отсвет румянца.
— Утро начнется часа в три, – сказал Сказочник. – То есть, для меня… Прошу вас, послушайте. Это именно то время, когда сон особенно крепок. Даже у патрульных. Не думаю, что трехлетней давности оккупанты об этот час еще будут шляться патрулями по улицам. Город маленький, и я пересеку его быстро. А там посмотрим.
— А там посмотрим, – еле слышным голосом, подобным легкому эху, отозвалась она, не поднимая глаз.
Комната, которую отвели гостю, когда-то была супружеской спальней. Теперь хозяйка жила в ней одна, и даже огромную двуспальную кровать переставили в комнату младшей сестры, где теперь жила и Лукавинка.
— Где двое, там и трое, – сказала хозяйка. – Потеснимся.
И они рассмеялись – совсем как три девчонки, которые только и ждут, когда в их комнате погасят свет и можно будет забраться под общее одеяло, рассказывая друг другу страшным шепотом истории про удавленников и таинственный синий свет на старой мельнице…
…Хозяйка, постучавшись, вошла с подсвечником на три свечи.
— Вот, это вам, – сказала она и легко улыбнулась.
Она поставила подсвечник на маленький комод, и пламя свечей плеснулось мягким красноватым светом.
— Спасибо вам большое… за все, – сказал Сказочник.
Она медлила уходить. Ее тонкая русая прядь, снова выбившаяся из-за уха, отсвечивала огненным.
— Какой ты… без очков, – сказала она, не поднимая головы. – Обними меня, пожалуйста.
Он волновался как мальчишка. Оказалось, это так здорово! Сердце колотилось где-то в горле, а горло схватило от нежности. Давно с ним такого не было. Ну, было, конечно – но не так. Он обнял ее, и почувствовал, как её сердце тоже заходится стуком. В их сердцах трепетали ангелята любви – эта мысль пришла им в голову одновременно, но они не знали об этой одновременности. А, может быть, знали.
— Какие у тебя теплые руки, – сказала она.
— Какие у тебя холодные руки, – сказал он.
Поскольку это тоже прозвучало в унисон, оба тихо рассмеялись, немного успокоившись. Она спрятала лицо между его шеей и плечом, и он почувствовал, что лицо её пылает. Она была такая тоненькая. Длинная ложбинка на её спине была бархатной. «Ты такой худой и такой… каменный», – сказала она, скользя пальцами по его плечам. «Я засушенный Геракл», – сказал он, и она снова тихо засмеялась. Ей так не хватало тепла. Очень давно. Она не сказала, КАК давно. Он сам понял. Он отогревал её. И она загоралась в его руках. И он был горд, что зажег её. Он же был мужчина. И он её любил. Он сразу понял, что на этот раз его ангеленок любви хорошо прицелился. И попал. Это была ЕГО женщина. Поэтому он не спрашивал, почему она плачет. Он знал. «Я никогда не был таким счастливым», – сказал он. «Я никогда не была такой спокойной», – сказала она. Умиротворенная, она улыбалась сквозь слезы на его плече. «Я твоя последняя сказка, да?..» «Ты – моя жизнь…»
…Он чуть не проспал. Это был один-единственный миг, когда сон балансирует на грани с пробуждением, и эта грань такая тонкая, и такой соблазн мягко скатиться с этой грани обратно в объятия Морфея, что он чуть было совсем не поддался соблазну… но не слишком ли много соблазнов для жизни, в которой отчетливо тянет гарью военных костров.
Миг прошел, и глаза Сказочника широко распахнулись навстречу ночи, которая вот-вот станет утром, и у него уже не было права обнять ту, что безмятежно и тихо дышала рядом. Теперь надо было спешить, чтобы не погубить всех. На это у него тем более не было права.
В эту ночь, вернее, в оставшиеся ее часы, Сказочнику не снилось совсем ничего. Сон – это всегда немножечко мечта, даже если в нем присутствуют уж очень динамичные моменты. Значит, это именно то, чего тебе не хватает. Ему-то лучше знать – тому, кто насылает сны. А вот Сказочнику показались, что его мечта – та Синяя Птица, за которой он безуспешно гнался всю жизнь – села ему на плечо. И гнаться стало ни за кем не надо. Теперь надо было не гнаться, а драться. А перед дракой надо отдыхать без всяких снов.
Всего-то сборов – бесшумно одеться, да не забыть очки. И – не удержался – последний взгляд на хозяйку дома. Она спокойно дышала, освещаемая последним отблеском умирающих свечных огарков. Защемило сердце, и он, быстро отвернувшись, тихо и решительно покинул комнату. Поэтому и не видел, что глаза женщины открылись ему вслед. Мука была в этих глазах…
Он покинул сонное гнездо и, словно тень, скользнул вдоль улицы. Было тихо (если не считать пения соловьев), тепло и мирно. Так хотелось усмехнуться недоверчиво: «Война?! Да бросьте». Это уже не война, когда разжиревшие в своей безнаказанности захватчики храпят в чужих постелях. Это уже черт знает что. Ему надо добраться (а ему рассказали, как) до полей сражений и самому выяснить, что там происходит. Ну вот и большой амбар у самого выхода из города. Радуясь, как все славно получилось, Сказочник завернул за угол амбара, и тут его что-то сильно ударило прямо в затылок – так сильно, что сразу наступила чернота.
***
Голова болела страшно – взрывалась изнутри белыми вспышками. Сказочник с трудом понял, что пришел в сознание, но глаз не открывал. Было невозможно открыть глаза – если в его голове такой яркий безжалостный свет, то что же творится снаружи?! Снаружи белый слепящий ад, который испепелит его в то же мгновение… Сказочник коротко простонал и непроизвольно потянулся потрогать источник этих белых пульсирующих вспышек. Ладонь стала липкой – такой же липкой, как и волосы на затылке.
— Больно? – совсем рядом произнес тихий участливый голос.
И Сказочник разлепил веки. Мутно замаячившие перед ним два силуэта неохотно слились в один. Силуэт оказался ладным красавцем – таким ладным, что впору на картинку. Парадный мундир сидел на нем как влитой, сапоги вычищены на славу, кокарда на фуражке точнехонько над переносицей, аккуратно подстриженные усы, ясные глаза. Ах, какой славный офицер, загляденье. Даже несмотря на то, что без очков все вокруг слегка расплывалось.
— Шоколадная обертка, — невольно прохрипел Сказочник и мучительно скривился от новой вспышки в затылке.
Офицер был не только красивым, но и на диво понятливым, и сравнение с оберткой от шоколада ему явно не понравилось. Короткий кивок, и Сказочник получил еще и пинок по ребрам — весьма чувствительный. «Ух ты, он все-таки не один», — успел подумать Сказочник, сгибаясь пополам. Давненько его так не лупили. Да пожалуй, и никогда, даже в школе. Что там школьные драки, возня одна…
Тонкий всхлип заставил его вздрогнуть. Взгляд метнулся на поиски… и окаменел. Вот они, все семеро. Все семеро! Стоят тесным кругом, держась за руки. Лукавинка плачет. Его любимая женщина не поднимает глаз. Он погубил всех… Дурак, тщеславный идиот, беспечный простодушный олух, убийца… Наградив себя этими, и еще многими, эпитетами – про себя – Сказочник заставил себя почти равнодушно отвернуться от семьи и снова перевел взгляд на офицера. И на нескольких рядом с ним – видимо, чином помладше. Сплюнул липкой густой слюной, спросил хрипло:
— Что я нарушил?
— Вот сейчас и выясним, — почти весело отозвался тот. Именно ТОТ, с квартиры через улицу. – И почему же мы гуляем по улицам в комендантский час?
Сказочник совершенно не умел врать. Как это? – спросите вы. – Он же, почитай, всю жизнь врет – сказочник же! Но одно дело сочинять добрые фантазии, а другое дело – врать… Это совершенно разные вещи. Можно сказать, диаметрально противоположные.
Сказочник пожал плечами. Сказать ему было нечего, да лучше было и не говорить. Когда не умеешь врать, лучше молчать…
— Хорошо, — обрадовался чему-то офицер. – Перефразирую вопрос – откуда мы гуляем в комендантский час?
«Он за мной проследил, — понял Сказочник. – Иначе спросил бы, куда, а не откуда».
И Сказочник засмеялся. Это было так нелогично, но все же лучше, чем изворачиваться. И смеялся Сказочник совершенно искренне. Несмотря на то, что страшно болела голова и сломанное ребро.
— Вы знаете, — сквозь смех и кашель произнес Сказочник, — вам ворона нагадила на эполет…
Офицер дернул усом и скосил взгляд на плечо. Его эполет был девственно чист. Да и если б там что-то и было, не разглядеть было бы без очков-то. Ворона все-таки, а не корова… Сказочник его попросту надул. Выставленный дураком красавец-офицер осатанел и так дернул головой, отдавая безмолвный приказ, что его щегольская фуражка чуть не слетела на засыпанный соломинками пол амбара.
Через несколько минут, повинуясь тому же кивку, младшие чины отвалились от Сказочника пиявками. Они явно устали. Офицер полюбовался работой и остался доволен.
— Это тебе за честь мундира, — любезно бросил он в сторону Сказочника. Тот молчал. В том, как офицер удивленно поднял тонкую бровь, просквозило уважение. Потом он повернулся в сторону семерых:
— А теперь вопрос к вам – как давно вы водите меня за нос? Как давно вы обманываете мое доверие?
Хозяйка подняла на офицера совершенно белое надменное лицо:
— Что вы имеете в виду?
— Я так вам верил, — интимно и бархатно признался офицер, но взгляд его оставался холодным, как у ящера. – А вы лазутчика пригрели. Как же так, милая?
— Она тебе не милая, ты, урод! – сорвалась с места Лукавинка. Она подлетела к офицеру в парадном кителе и изо всех сил пнула его под коленку. Тот, не удержавшись, скривился и охнул – как известно, это довольно болезненный удар. Эхом застонала бабушка, в ужасе глядя на внучку, а та уже вернулась в круг, воинственно сопя.
Младшие чины забеспокоились и завозились, но офицер предупреждающе поднял руку:
— Тихо, господа, мы с дамами не воюем — даже если они воюют с нами. Обычно мы с дамами другое делаем, но… по законам военного времени…
— Вы мне не ответили, офицер, — резко повторила Хозяйка дома. – Что это за намеки? Точно жеманство старой кокетки!
Офицер дернул усом вторично – слишком уж часто его унижали за сегодняшний вечер.
— Подозрительно красивое совпадение, — пересилив гнев, сказал он. – Появление этого… шута горохового, и…
— И – что? – презрительно поторопила Хозяйка.
Офицер, разглядывая ее, вдруг улыбнулся.
— Все же я вам не скажу. Не обязан. Я враг вам – так? Так вот, по законам военного времени я не обязан вам отвечать. Я обязан вас расстрелять.
Шепот прокатился над семьей, точно волна прошуршала по гальке, но тут Хозяйка вскинула руку, как давеча офицер.
— Не доставляйте ему удовольствия, — приказала она своему маленькому отряду. – Пусть хранит свой мерзкий секрет.
Улыбка непонятного удовлетворения появилась на красивом лице офицера:
— Пожалуй, сохраню. Это будет моей небольшой личной победой.
И тут мягкое сияние разлилось над головами семерых.
— Смотри, мама, — в безмерном удивлении прошептала Лукавинка. – Это же ангелята… Ангелята любви! Сказочник говорил правду…
Офицеры, как один, задрали головы кверху, и увидели, как тонкие лучики утреннего солнца паутинками пробиваются сквозь прорехи крыши. Они не увидели больше ничего. А над головой семерых резвились семь девчонок-купидончиков. Они кувыркались в воздухе – ликующие, торжествующие — крем-брюле в молочном утреннем перламутре. И у каждой в руке – маленький сверкающий лук, а за спиной – колчан с серебряными стрелами. И семья смотрела на купидончиков и улыбалась, как один человек. Семь-я.
— Ты видишь их, любимый? – одними губами спросила Хозяйка у Сказочника.
И он услышал ее. И увидел их. Несмотря на то, что был без очков, а один глаз скрылся под большой кровавой опухолью.
— Мы опаздываем, господин ротмистр, — обеспокоено произнес один из младших чинов, заглядывая в лицо старшего по званию. – Прикажете кончать с этим?..
Он пританцовывал на месте, и в глубине его глаз метался страх.
— Мамочка, — широко раскрывая глаза, прошептала Лукавинка. – Какой же он дурак, этот офицер… Пусть подавится своим секретом – я сама догадалась. ОНИ сказали мне, ангелята! Наши победили, вчера победили, и идут сюда. И сбылось пророчество – война кончилась в тот же день, что началась! А Сказочник… Это был Вестник! Хоть и сам не знал, но это неважно! Важно то, что мы, мы все, победили!
Голосок Лукавинки окреп и звенел туго натянутой тетивой. И купидончики, как один, натянули тетивы своих маленьких луков. И где-то далеко шли победители – шли домой праздновать победу. И беззвучно разевая рот, что-то кричал бледный перекошенный офицер. Купидончики выпустили стрелы. И… семь лепестков раскинулись на полу амбара.
— Ты им сказал, ты!! – кричал офицер, подскакивая к лежащему Сказочнику. – Ты лазутчик, ты давно им был, это ты, это из-за тебя…
Куда только делся его лоск. Сказочник, жалея господина ротмистра, поманил его слабым движением руки.
— Это из-за меня, — тихо-тихо сказал он разбитыми лепешками губ. – Я и тебя придумал… Скажи мне только одно…
Тот в бешенстве нагнулся совсем близко – иначе не расслышал бы вопроса.
— Скажи… — прошептал Сказочник в самое офицерское ухо. – Только честно… Ты что, выщипываешь брови?! Уж очень они тонкие…
И единственный глаз его смеялся.
***
Может быть, на самом деле их всех расстреляли. Война есть война. А, может быть, расстреляли одного Сказочника, и этот сверкающий хороводик девчонок-купидончиков и даже то, как вся семья из семерых человек моментально раскинулась в пыли, было предсмертным видением Сказочника? Ведь война есть война… А, может быть, это просто был его очередной сон? Ведь в самом деле, ну какая война, если все так долго было тихо, пока он путешествовал и переносил из городка в городок свои истории?.. У снов своя логика. А, может быть, он сам, добрый Сказочник, снился Лукавинке, которая не хотела смириться?.. Девчонкам так нужны сказки. Особенно когда война. И одиноким хозяйкам так нужны сны о любви. Хотя бы сны…
…И он проснулся в кресле у камина. Он был стар, совсем стар. Глаза его подслеповато моргали на огонь, он видел вместо него мутное красно-жёлтое пятно. Чьи-то заботливые руки поправили плед на его коленях, заправили за ухо непослушную седую прядь.
— Проснулся, дедуль? – нежный шёпот. – Будешь чайку? Мы только сели.
Внучка, Лукавинка. Как хорошо, что у него есть такая замечательная внучка.
— А мне сон приснился. Новая сказка, – сказал он тихо и прокашлялся. – Только знаешь… Я не разобрался ещё, сон это или вправду такое когда-то случилось – или со мной, или с кем-то ещё. У меня, знаешь ли, теперь часто так бывает, – словно оправдываясь, добавил он. – Во сне мне снится ещё один сон, а потом я просыпаюсь и думаю – может быть, всё, что я вижу – это всего лишь продолжение сна?.. Это потому что я уже такой старикан. Древний, как ящер.
— Это потому что ты – Сказочник, дедулька ты мой любимый, – обняла, тихонько чмокнула в морщинистую щёку. – Расскажи обязательно свой сон, свою сказку. Ты чего сначала хочешь – рассказать, или чайку попить?
«Как я счастлив», – подумал он, закрывая глаза.
…А может, это все-таки был мой собственный сон. Откуда я знаю. Будь у меня уверенность, что я тоже не снюсь кому-нибудь, пока вам это рассказываю…
Да, еще вот что. Помните, какого размера были яйца с ангелятами? Попробуйте сжать одну ладонь в кулак, а другой ладонью его охватить. Да, вот так. Вот такого размера ваше сердце. Правда-правда, нам это давным-давно сказал в школе учитель биологии. К чему это я?
Ах, да. Может быть, в вашем сердце тоже живет ангеленок любви?
Мне хотелось бы так думать.