Феликс был довольно неоднозначной личностью. Особенно когда дело касалось танцев. Ну, и всего остального. Например, прогулок. Его воображение всегда его далеко уводило. К примеру, однажды он оказался бабочкой, запертой в тесном пространстве электрической лампочки, а бабочка потом оказалась маньяком, потому что… ну, там такая ужасная история была… в общем, это уже к делу не относится.
Так вот, Феликс. Он был утончённым эстетом и любил танго. У него просто крышу срывало, когда он слышал первые звуки, будь то бандонеон или скрипка. Он тут же становился скрипкой. Или бандонеоном. Но если на нём играли плохо, Феликс тут же становился бабочкой-маньяком. Ну, в самом деле, если берёшь в руки дорогостоящий инструмент, играй на нём хорошо или убери лапы, понял?!!
Один раз Феликсу вздумалось потанцевать прямо на палубе яхты, которая шла под парусами, да ещё с мотором. Капитан очень торопился. А Феликс как раз наоборот, никуда не торопился, а наслаждался моментом. У кэпа как раз радио шарашило на всю мощь, и там додумались Пьяццоллу включить. Нет бы Гарделя или Тройло, может, тогда бы обошлось. Нет, они прямо-таки врубили «Смерть ангела», негодяи. Ну, Феликс, понятно, удержаться не смог. А танцевал он только с Элис. Капитан как увидел, что они вытворяли, с ума сошёл и прыгнул за борт в своём знаменитом «капитанском прыге» – ну, когда вода вся из берегов выходит в виду капитанских габаритов. Ну, нехорошо, право. Несолидно. Капитана, правда, выловили скоро, и он страшно ругался матом, но Феликс этого уже не слышал, они с Элис улетели. Это летом было. Сейчас на палубе не потанцуешь, седьмое марта как-никак. Какая к чёрту яхта.
Но сегодня был День танцев с собственной тенью. Кого Феликс мог пригласить танцевать, как вы думаете?.. А-а, то-то же.
Но он умудрился всё испортить, хоть и был эррстетом.
– Ты – моя тень, – шепнул он Элис на ушко во время особенно сложного па.
Он думал, что комплимент ей делает. Точнее им обоим. Про единство, неразделимость, и всё такое, бла-бла-бла.
– Сам ты тень, – окрысилась Элис и сделала такое ганчо, что у Феликса глаза на лоб полезли, и он сказал что-то такое, что потом ни он сам, ни Элис повторить не смогли.
Просто седьмого марта ещё и День придумывания странных слов.
Выводов у этой истории несколько. Во-первых, осторожнее с ганчо. Во-вторых, осторожнее с комплиментами. Или, наоборот, это как раз во-первых?..
В общем, самое главное, они все живы-здоровы, даже капитан. И у Феликса и Элис по-прежнему всё хорошо.
День случайных направлений
– День поцелуев с зеркалом, – постучался Феликс. – Эй, ты спишь?
– Я всегда или сплю, или не сплю, – проворчала Элис. – И кстати, ты не прав.
– Я всегда или прав, или лев, – усмехнулся Феликс, заходя.
Он сложил руки на груди и облокотился о косяк. Элис тоже облокотилась о косяк и прищурилась.
– Нечего тут мне, – фыркнул Феликс. – Так в чём я неправ?
– Сегодня 6 марта, просто День поцелуев, а День поцелуев с зеркалом третьего августа, – пояснила Элис.
Феликс задумался.
– Ты просто не хочешь целоваться, – вздохнув, сказал он.
– Ну… Я всегда или хочу, или не хочу, вот такая я бяка, – пожав плечами, примирительно ответила Элис. – Ну, что, куда пойдём сегодня?
– Ладно, с поцелуями разберёмся потом, – покладисто сказал Феликс. – С зеркалами тоже. Сегодня ещё День случайных направлений.
– О! – подняла палец Элис. – Отлично, мне нравится.
– НАМ нравится, – поправил Феликс.
Элис усмехнулась.
Они вышли за дверь и направились в случайном направлении… ну, допустим навстречу восходящему солнцу. Тень у них была одна. Общая.
Когда упала последняя капля
Как-то морозным утром Сильно Научная Сова подумала, что давно не навещала старых знакомых. К примеру, она уже давненько не проведывала Клепсидру.
«Ну, у неё-то всегда всё в полном ажуре, хоть настроение себе подниму», – подумала Сова, выкурила трубочку и почапала пешком.
Сова была существом парадоксальным, и от неё можно было ожидать чего угодно.
К примеру, по утрам у неё было преотвратное настроение. А какое оно ещё может быть утром. В одиннадцать. Кошмар. Проснуться – и то подвиг… А уж в гости пойти! Поэтому и пошла.
Зиму Сова тоже терпеть не могла, и тем не менее отправилась в путь. По морозу босиком.
– К ми-илому ходи-ила! – хрипло бурчала Сова себе под нос. Пением это, конечно, назвать было трудно. Но Клепсидра была действительно ей чем-то мила, хотя и подчас раздражала своей неуёмной деятельностью.
Парадокс был ещё и в том, что Клепсидра жила совсем рядом, в нескольких десятках метров. И поэтому Сова к ней не часто наведывалась – наоборот, летала к тем знакомым, которые жили подальше. «Я по ним сильнее соскучиваюсь», – такова была её железная логика.
Но сегодня ожидания Совы поднять себе настроение потерпели фиаско. Клепсидра сидела за пустым столом, перед ней были рассыпаны какие-то кусочки, а сама Клепсидра выглядела… не подавленной, не удручённой, а какой-то потерянной.
– Чего потеряла? – с порога оценив ситуацию, спросила Сова.
– Потеряла что-то очень для меня дорогое, – подумав ровно секунду, ответила Клепсидра таким же потерянным, как и её лицо, голосом.
– Рассказывай, – потребовала Сова.
– Ну… Он сказал, что устал со мной всё время держать спину прямо, и… вот.
– Чего «вот»?!
И Клепсидра указала подбородком на кусочки, лежащие на столе.
Сова была Сильно Научной и привыкла сразу проникать в суть вещей. Он – это тот, кто совсем недавно был с Клепсидрой. У него было много имён, и Сова даже не заморочилась их запоминать, она знала, что всё закончится – скорее рано, чем поздно. Но чтобы вот так?
Она подцепила когтем один из кусочков.
– Напоминает часть позвоночника, – заметила Сова, поправив очки.
– Это и есть позвоночник, – убито сказала Клепсидра. – Он же устал держать спину прямо. Вот позвоночник и выпал.
– Что доказывает мою теорию, – недовольно сказала Сова. – Нельзя потерять того, чего не имеешь. Устают держать спину только бесхребетные, дорогая моя. Или изначально горбатые. И его время вышло, вот и всё. И не надо на меня так смотреть, а то глаза на лоб вылезут.
Клепсидра проморгалась.
– И это вот ты так запросто… даже не выкурив трубку… – ошарашенно произнесла она.
– Да было б с чем чикаться, – небрежно заметила Сильно Научная Сова и зевнула. – Кофе-то хоть есть? А то усну щас.
– Есть, – просветлев, бросилась Клепсидра шуровать на кухне.
– Потеряла она, – ворчала Сова, поудобнее усаживаясь в кресло.
– Да, мне так показалось…
– Показалось, – отрезала Сова. – Говорю же, нельзя потерять того, чего не имеешь.
– Но мы были так похожи, – как показалось Клепсидре, это был убойный аргумент.
– Но у тебя-то хребет есть, – аргумент Совы был ещё убойнее. – Значит, не похожи. Ах, какой несчастье, ах, какие мелкие кусочки… Слушай, я это где-то уже слышала. Да, кажется, и видела.
Они сидели за столом, над которым витал ядрёный аромат кофе, уткнувшиеся каждая в свою чашечку, и молчали. Сова начала была даже похрапывать, но встрепенулась.
– Какая-то ты сегодня, – принялась брюзжать Сова. – Но я сама виновата. Нет ничего дурее, чем ждать, что кто-то будет соответствовать твоим ожиданиям. А я хотела настроение себе поднять своим визитом.
– Ах, знала бы ты, чего мне сейчас хочется, – поникшим голосом сказала Клепсидра.
– Чего же? – напряглась Сова и приготовилась слушать нытьё.
– Шоколада, – грустно сказала Клепсидра. – Горького.
– Тьфу ты, – сказала Сова, доставая из кармана плитку. – Сразу бы так и сказала.
– А ты говоришь – «нет ничего дурее», – просветлела Клепсидра. – Всё же бывают чудеса на свете!
И Сова поняла, что настроение-то налаживается.