Житие Преподобного Паисия Галичского

В монографии впервые проводится комплексное источниковедческое исследование Жития преподобного Паисия Галичского — памятника региональной древнерусской книжности конца XVII в. На основании привлечения агиографических, археологических, актовых, богослужебных, иконографических и др. источников в книге делается вывод о времени создания Жития, его возможном авторе. Автор также поднимает проблемы достоверности отражения в Житии исторических реалий конца XIV- XV вв., связанных с жизнью прп. Паисия, и ставит вопрос о существовании летописной традиции в Галиче в это время. В приложениях дается весь круг памятников древнерусской книжности, связанных с именем прп. Паисия Галичского.

Книга может быть рекомендована для преподавателей высших и средних учебных заведений, а также для студентов, специализирующихся по истории Русской Церкви и источниковедению отечественной истории эпохи феодализма, а также для всех интересующихся древнерусской региональной книжностью и историей Православия.

I$ВN 978-5-7429-0429-8

©Авдеев А. Г..2009

© Оформление. Издательство Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, 2009

 

ПО БЛАГОСЛОВЕНИЮ АРХИЕПИСКОПА КОСТРОМСКОГО И ГАЛИЧСКОГО АЛЕКСАНДРА

Предлагаемая вниманию читателей монография Александра Григорьевича Авдеева, многие годы плодотворно занимающегося историей Галичской земли, посвящена неподобному Паисию — общецерковно чтимому угоднику Божию, включенному в Собор Костромских святых.

Труд, предпринятый автором в целях изучения жития и подвига преподобного, можно сравнить с работой реставратора старинной иконы. Освобождая древний лик от позднейших наслоений и записей, воссоздавая утраченные фрагменты в строгом соответствии с традицией и церковными правилами, используя различные — в том числе и самые современные технические методы, реставратор возвращает нам образ в его первоначальной красоте как святыню и как артефакт минувших веков; предстоя возрожден ной иконе, мы не только возносим свой ум от дольнего к Горнему, но и переживаем духовное соприкосновение с прошлым.

Исследования А. Г. Авдеева — основывающиеся на документальных, литургических, иконографических; краеведческих и археологических материалах, путем кропотливого анализа отсекающее лишнее и восполняющее недостающее — в смысле сказанного выше можно назвать «словесной иконой»: со страниц книги перед нами встает подлинно исторический образ преподобного Паисия в его духовной высоте и чистоте, содержащиеся в монографии, позволяют нам ощутить себя современниками святого, свидетелями его многотрудного пути от земного отечества к Небесному Царству. Особую ценность труду А. Г. Авдеева придает публикация источников, впервые вводимых в научный оборот. Нельзя не обратить внимание и на описание археологических раскопок, проведенных автором в ныне возрожденном из руин запустения Паисиево-Галичском монастыре Костромской епарии и давших поистене удивительный результат.

Уверен, что монография А. Г. Авдеева — православного ученого, очень много сделавшего для исследования истории Костромского края, — обретет своего читателя, будет полезна не только специалистам, но и всем интересующимся прошлым нашего Отечества и Русской Православной Церкви.

Архиепископ Костромской и Галичский.

 

Светлой памяти моих родителей — Лидии Николаевны Авдеевой и Григория Назаровича Остапца ПОСВЯЩАЮ

ВВЕДЕНИЕ

Одним из перспективных направлений в источниковедении Древней Руси является изучение памятников региональной агиографии XVII в., и актуальность исследования Жития прп. Паисия Галичского видится в том, что тем самым в научный оборот вводится малоизученный источник по истории Галича XIV-XV вв.

Сравнительно недавно Е. К. Ромодановская ввела в науку понятие «областная книжность», которое включает в себя в том числе и памятники агиографии, созданные в определенном регионе Древней Руси [1] . Однако С. А. Семячко выразила сомнение в правомерности существования термина «региональная агиография». Исследовательница полагает, что данное понятие является «некой условностью… не поддающейся пока однозначному определению» [2]. По ее мнению, это понятие не исчерпывается ни местом рождения и/или духовного подвига святого, ни местом создания жития, ни, наконец, географической отнесенностью монастыря, так как территориальные границы уездов и епархий менялись во времени. На мой взгляд, вопрос о правомерности выделения региональной агиографии все же включает в себя весь комплекс данных понятий. При этом необходимо выделить следующие структурообразующие ее части:

1. территориальную, то есть соотнесенность духовного подвига святого с каноническим подчинением уезда в определенный отрезок времени;
2. традиционную, то есть изначальную включенность духовного подвига святого в традиции регионального почитания, практически не зависящего от изменений административных и епархиальных границ [3];
3. авторскую, то есть проживание агиографа в данном регионе;
4. духовную, через которую памятник агиографии превращался в средство взаимосвязи региона с идеалом Святой Руси — вертикальной, через которую регион поднимался к этому идеалу, и горизонтальной — через соотнесение данного региона со Святой Русью в целом.

История Галича в эпоху формирования Русского централизованного государства весьма слабо освещена источниками. Если ход феодальной войны 1425-1453 гг., где галичские князья играли ведущую роль, летописи излагают подробно, то внутренняя история княжества их внимания почти не привлекала. Акты XIV-XV вв. малочисленны [4] и в основном отражают историю Галичского края после 1450 г. Гораздо большее значение имеют жития галичских святых XIV-XV вв. — прпп. Авраамия и Паисия Галичских. Первый пришел в Галич на рубеже 50-60-х гг. XIV в. и до кончины в 1375 г. основал здесь несколько общежительных монастырей. Его Житие написано игуменом Покровского Городецкого монастыря Протасием между 1547 и 1553 гг. [5]

Время жизни прп. Паисия охватывает самый драматический период истории Галичского княжества — с последних десятилетий XIV в. до начала 60-х гг. XV столетня. Созданное на исходе XVII в., его Житие принадлежит к тем агиографическим памятникам Русского Севера, где «биографическое содержание получило решительное преобладание над ораторским» [6]. Составитель Жития, живший в эпоху, которая принесла понимание конкретности прошлого [7], использовал большое количество разных по жанру источников. Все персонажи Жития, даже неизвестные по именам, будь то жена боярина или «весь Московский парод всякаго чипа и возраста», жили в XV в. и остаются такими же людьми своей эпохи, как прп. Паиснй, князь Дмитрий Красный или боярин Иоанн Овин. То же можно сказать и об отраженных в Житии событиях. Но эта конкретика имеет характерную для агиографии избирательность — то, что имело значение, описывалось подробно, о менее важных событиях говорилось кратко, для связи времени и места действия. Все это заставляет заняться выявлением достоверности исторического содержания Жития, что и является целью исследования.

Эту задачу облегчает то, что Житие прп. Паисия Галичского относится к тем немногочисленным памятникам древнерусской агиографии, которые окружены необходимым для всестороннего исследования комплексом источников разных типов, имеющих самостоятельное значение. К ним относятся устные предания, систематизированные и записанные в первой половине XVII в., фрагменты галичских летописей, актовый материал и археологические артефакты, полученные во время раскопок автора в Паисиевом монастыре в 1995-1996 гг.

1 См.: Ромодановская Е.К. К врпросу об изучении средневековых областных литератур // Общественная мысль и традиции русской духовной культуры в исторических и литературных памятниках XVI-XX вв.

2 Семячко С.А. Проблемы изучения региональных агиографических традиций (На примере вологодской агиографии) // Русская агиография: Исследования. Публикации. Полемика. СПб., 2005. С. 125.

3 Например, при выделении в начале XVII в. из состава Галичского уезда Унжеиского уезда прп. Макарий Желтоводский и Унжеиский, завершивший земной пугь в основанном им Мака рве вс ком Унженском монастыре, остался одним из наиболее почитаемых святых Галичского уезда, да и позднее включался в сонм галичских святых.

4 См. их перечень: Антонов А.В. Перечни актов Переславских, Ярославских, Ярославских, Костромских и Галичских монастырей и церквей XIV — начала XVII в.

5 Об уточнении даты создания Жития см.: Авдеев А.Г. Галичские книжники. Из цикла «Древние Галичане» // Галичский край: Летописи. Воспоминания. Фотодокументы. Мемуары. Хронология событий. Галич Литературный. Рассказы. Стихи. Галич, 1995. С. 44-48.

6 Ключевский В. О. Источники русской истории // Соч.: В 9 т. Т. VII. М., 1989. С. 76; см. также: Дмитриев Л. А. Житийные повести Русского Севера как памятники литературы ХШ-ХУИ вв. Эволюция жанра легендарно-биографическнх сказаний. Л.. 1973: здесь говорится об усложнении в XVII в. событийной канвы в житиях севернорусских подвижников.

7 См.: Лихачев Д. С. Человек в литературе Древней Руси // Избр. работы: В 3 т. Т. 3. Л., 1987. С. 105.

1. Краткая характеристика Жития преподобного Паисия

Служение прп. Паисия органически сочетало общественный подвиг спасения христиан с подвижничеством — достижением постом и молитвой высот духовного совершенства. В истории русской святости оно лежит на стыке двух эпох. Младший современник прп. Сергия Радонежского, прп. Паисий начал служение, когда многие русские монастыри (в том числе и Успенский Овиновский) еще не держались строгих общежительных уставов, а исполненная повседневного подвига святость, рожденная пустынножительством, только начинала завоевывать умы. Преставился подвижник в преддверии золотого века русской святости, осененного великими именами прпп. Нила
Сорского и Иосифа Волоцкого. Галич лежал вдали от Северной Фиваиды — обителей, основанных в глухих белозерских и вологодских чащах и суровом Беломорском крае. Поэтому деятельность прп. Паисия осталась в тени подвигов препп. Павла Обнорского, Сергия Ну ромского, Дионисия Ошевенского, Кирилла Белозерского, Зосимы и Савватня Соловецких, давших общерусский пример монашеского делания. Для Галича роль при. Паисия особенно велика. Он молитвенный предстоятель за город, и день его памяти с начала 90-х гг. XX в. стал престольным праздником Галича.

Житие носит название «Сказание вкратце о преподобием отце нашем архимандрите Паисеи, галическом чюдотворце, и о обители его, в нейже он бе архимандритом, и о образе Пресвятыя Богородицы, иже прннесоша два аггела, и чесо ради образ той и обитель прозвася Овиновская». Хотя оно традиционно именуется житием, но в рамки агиографического жанра не укладывается, сочетая в себе черты жития и сказания об иконе [1]. Структура Жития прп. Паисня Галичского подчиняется сложившемуся еще в Византии типу преподобнического жития, но от него наследует только краткий рассказ о происхождении прп. Паисия и о его блаженной кончине. Такие важнейшие для преподобнического жития эпизоды, как детство, принятие пострига, борьба с искушениями и даже организация подвижником иноческого жития, в обители отсутствуют [2]. Основное место в Житии занимают чудеса от Овиновского образа Божней Матери.

Составитель разделил текст на семь частей. Первая (вступление и рассказ об обретении образа) не озаглавлена, остальные имеют названия: «О черном священнице Иакове, како во время пожару икону Божня Матере из церкве сквозе пламень нзнесе и неврежден бысть от огня силою Богородичною»», «О княжении в Галиче князя Георгия Димитриевичя и о преосвященном Фотии митрополите Московском, како приходил в Галичь и благословил землю Галическую», «О приходе великаго князя Василия Василиевичя Московскаго на град Галичь и взятии града Галнчя и чудотворнаго образа Пресвятыя Богородицы Овнновскня и о принесении того образа к Москве, и како тоя же нощи обретеся образ той в Галиче во предиречеиней обители в церкви», «О вотчинах, ихже даде во обитель Пресвятыя Богородицы Димитрий Ярцов, и о устроении во обители общаго жития», «О написании с чудотворнаго образа новыя иконы Пресвятыя Богородицы, и о украшении ея, и о хождении преподобнаго Паисия с тою новописанною иконою к Москве», «О преставлении преподобнаго отца нашего Паисиа архимандрита, Галицкаго чюдотворца». Некоторые списки оканчиваются «Чудом преподобнаго Паисия окнигчии Гаврииле, како преподобный Паисий избави его от беснования».

1 Семячко С. А. Из комментария к тексту «Летописца Воскресенского Солигалицкого монастыря» (К характеристике вымышленной летописи) // ТОДРЛ. Т. ХШИ. СПб., 1993; Семячко С. А. К вопросу… С. 261-262.

2 О структуре преподобнического жития см.: Кусков В.В. Литература высоких нравственных идеалов // Древнерусские предания XI-XVI вв.

2. Историография проблемы

Честь открытия Жития прп. Паисия принадлежит известному «Колумбу Костромских древностей» — протоиерею М. Я. Диеву, который в первой половине 30-х гг. XIX в. занимался поисками памятников древнерусской письменности, созданных в Костромском крае [1]. Принадлежащий ему список Жития он включил во «второй набор» «Древней Костромской Вивлиофики» [2] — монументальное собрание источников по истории Костромского края, названное по аналогии с «Древней Российской Вивлнофикой» Н. И. Новикова. Со слов прот. М. Я. Дпева известный духовный писатель А. Н. Муравьев опубликовал краткий пересказ Жития [3].
В.  О. Ключевский, первым давший научную характеристик)’ Жития, более чем на 100 лет определил отсутствие устойчивого научного интереса к нему. Его выводы, сделанные при поверхностном знакомстве с Житием, свелись к тому, что это — «очень позднее произведение», изобилующее пропусками и ошибками. «Исторические сведения автора о времени Паисия… скудны», — отметил он [4], что и стало основой малого внимания историков к этому произведению.
Первым исследователем Жития можно считать галичанина И. А. Алякрнтского: в конце XIX в. он сделал список с этого произведения и снабдил его обширными комментариями [5]. Сведений о нем найти не удалось; отмечу лишь, что в XIX в. такая фамилия была частой среди костромского духовенства [6]. И. А. Алякритский был знаком с несколькими списками Жития и первым отметил их «поразительное сходство по содержанию)[7]. Кроме того, он пытался установить хронологию Жития, опираясь на «Историю Государства Российского» II. М. Карамзина, и на основе известных ему галичских преданий объяснил упоминаемые в Житии местные реалии.
Первую публикацию Жития осуществил некий М. П-ий в 1898 г.[8] Ею пользовались Е. Е. Голубинcкий [9] и С. Смирнов [10]. Последний сделал неверный вывод, будто прп. Паисий был духовником галичского князя Дмитрия Юрьевича Красного.
Дореволюционные галичские краеведы [11] знали о существовании Жития, но либо использовали его без должной источниковедческой критики, либо заимствовали друг у друга извлеченную из него информацию.

В советское время после закрытия Паисиева монастыря имя прп. Паисия, как и других галичских подвижников, на многие десятилетия исчезло из краеведческой литературы [12]. В 1930-е гг. публикацию Жития использовал лишь Н. II. Воронин, привлекший его в качестве источника по характеристике «древоделей» — крестьянских плотницких артелей [13]. После длительного перерыва к древнейшему списку Жития конца XVII в. [14], со времен В. О. Ключевского считавшемуся единственным, обратился И. У. Будовниц, исследовавший эпизод о переходе вотчин Дмитрия Ярцова к Успенскому Овнновскому монастырю. Исследователь признал, что Житие сохранило достоверные сведения о деятельности прп. Паисия, в особенности там, где сообщается о роли подвижника в превращении монастыря из ктиторского в общежительный [15]. В духе насаждавшегося в то время воинствующего атеизма И. У. Будовниц интерпретировал данный эпизод как типичный пример того, как «энергичный, настойчивый и алчный игумен» превратил ктиторский монастырь «в независимое владение, которым фактически он самолично распоряжался». Этот же эпизод отметила Л. И. Ивина, признавшая представителей боярского родаОвиновых — ктиторов Паисиевой обители — реальными историческими лицами [16]. В последнем не сомневался и А. А. Зимин, также опиравшийся на рукопись Жития [17]. Оба исследователя отмечали, что, несмотря на поздний характер, оно содержит достоверную информацию по истории Галича в первой половине XV в. В этом же ряду стоит работа А. В. Антонова и К. В. Баранова, где сведения Жития использованы для датировки древнейших актов из архива Паисиева монастыря [18]. В начале 90-х гг. XX в. вопросами взаимоотношения Жития с летописцем Воскресенского Сол и галичского монастыря занималась С. А. Семячко [19].
Таким образом, несмотря на то что Житие прп. Паисия было хорошо известно историкам п краеведам, комплексного его исследования не проводилось. Изучались два аспекта. Первый — это подвижничсская деятельность при. Паисия, представлявшая интерес в религиозно-назидательном плане. Второй аспект связан с традиционным н советской историографии направлением исследования социальной и экономической истории Древней Руси.

В декабре 2001 г. на Историческом факультете МГУ им. М. В. Ломоносова автором этих строк была защищена кандидатская диссертация, специально посвященная источниковедческим проблемам Жития при. Паисия Галичского [20]. Она подытожила многолетние исследования автора по истории и археологии Галича и Галичского уезда [21].
Переработанный текст диссертации и предлагается вниманию читателей.

В 2006 г. А. И. Григоров опубликовал монографию, посвященную генеалогии рода Овнновых, в котором Житие прп. Паисия было использовано как один из основных источников по истории этого рода [22]. Несмотря на ценный генеалогический материал, собранный автором, его работа отражает одну из негативных тенденций, сло
жившихся в отечественном краеведении в последнее десятилетне, когда авторами обширных сочинений по региональной истории ста
новятся люди, не имеющие навыков исторического исследования и не обладающие источниковедческой методикой и историческим кругозором. Упомянутый труд палеографически неграмотен и не учитывает важнейших исторических исследований по истории Руси XIV-XV вв. и генеалогии русского боярства [23]. Анализ исторических источников (и в их числе Жития прп. Паисия) А. И. Григоров чаще всего заменяет обильным — на десяти страницах — их цитированием, а ничем не подтвержденные собственные домыслы зачастую выдает за непреложные исторические факты.
Та же тревожная тенденция в краеведении проявляется и в издан
ной в 2008 г. научно-популярной биографии князя Звенигородского Юрия Дмитриевича [24]. Ее автор, К. П. Ковалев-Случевский, в главе «Пророчества преподобного Паисия» пересказывает Житие по пуб
лнкации А. И. Григорова. Однако любопытные комментарии, сопро вождающие пересказ, не находят подтверждения ни в тексте Жития, ни в сохранившихся устных преданиях, ни в трудах историков, и из них тем более не ясно, о чем же «пророчествовал» галичский подвижник.

21 См.: Авдеев А. Г. 1) Археологические разведки в Галиче Мерьском // АО- 1994. М., 1995. С. 64; 2) Галичские книжники (Из цикла «Древние галичане») / / Галиче кий край. Летописи. Воспоминания. Фотодокументы. Мемуары. Хронология событий. Галич литературный. Рассказы. Стихи. Галич, 1995. С. 41-53;

22 Григоров А. И. Материалы по истории русских фамилий. Т. 1: Овиновм. Приложения. М., 2006.

23 См., наир.: Зимин А. А. Формирование боярской аристократии в России во второй половине XV- первой трети XVI в. М., 1988.

24 Ковалев-Случевский К. П. Юрий Звенигородский, великий князь Московс
кий. М., 2008. С. 249-254.

1 Полетаев П. Протоиерей М. Я. Дисв и его историко-археологические и этнографические труды. Кострома, 1891. С. 31-32, 35.

2 РНБ ОР. Собрание А. А. Титова. № -1008. Л. «55-83. «Первый набор- «Древней Костромской Вивлмофики» хранится в книжном собрании Государственного областного историко-архитектурного музея-заповедника «Ипатьевский монастырь». КОК. № 247838.

3 См Муравьев А.Н. Жития святых Российской церкви, также Иверских и Славянских, и местно чтимых подвижников благочестия. СПб., 1858. Месяц май.

4 Ключевский В. О. Древнерусские жития святых как исторический источник. М., 1871. С. 357.

5 ГКМ. Фонд К. В. Пал и лова. № 30. Л. 10. Благодарю директора Галичского краеведческого мрея Т. А. Смирнову за предоставленную возможность изучения этого списка.

6 Шереметевский В.В. Русский провинциальный некрополь. Т. I. М., 1914. С. 24.

7. ГКМ. Ф.К.В. Палилова. №36. Л.

8 Православный собеседник. 1898. Июль-август. С. 11-40; отд. издание: Житие преподобного Паисия Галичского по рукописи первой половины XVIII в. Казань, 1898.

9 Голубинский Е. Е. История канонизации святых в Русской Церкви. М., 1903. С. 149; ср.: РГАД\. Ф. 188. Д. 1241. Л. 44 об.

10 Смирнов С. Древне-русский духовник: исследование по истории церковного быта. М., 1913. С. 247.

11 Мухин В. Вос поминания об обители преподобного Паисия близь города Галича (Костромской губернии), о самом Галиче и о находящихся в нем и близь него храмах и обителях. М., 1884; П<1лилов К. Житие преподобного Паисия Галичского (23 мая), с описанием обители его имени, близь города Галича Костромской губернии. М., 1896; Святые угодники Божни и подвижники Костромские, их жизнь, подвиги, кончина и чудеса. Кострома, 1879. С. 47-51, 124-125; Сытин С. Древний город Галич Костромской губернии: Рассказы о его прошлом и настоящем. Бытовые очерки и обычаи жителей. Историческое, географическое положение. Промышленность и торговля. М.. 1905. С. 49-53.

12 См., напр.: Белов Л., Касторский В., Сокохов Н. Галич. К 800-летию Галича. Кострома, 1959.

13 Воронин Н. Н. Очерки по истории русского зодчества XVI-XVII вв. // ИГАИМК. Вып. 92. М.; Л., 1934. С. 116. Прим. 1.

14 РГБ ОР. Ф. 299 (собрание Н.С. Тихонравова). № 57.

15 Будовниц И.У. Монастыри на Руси иборьба с ними крестьян в XIV-XVI вв. (По «житиям святых»). М., 1966. С. 200-203.

16 Ивина Л. И. Внутреннее освоение земель России в XVI в.: Историко-географическое исследование по материалам монастырей. Л., 1985. С. 158. Прим. 19; ср.: Веселовский С. Б. Ономастикой. М.. 1974. С. 226.

17 Зимин А.А. Витязь на распутье: Феодальная война в России XV в. М., 1991. С. 18, 220-221. Прим. 59.

18 Антонов А.В. Баранов К.В. Акты XV-XVI века из архивов русских монастырей и церквей // РД. Вып. 3. М., 1998. С. 7-8.

19 Семячко С. А. Из комментария к тексту «Летописца Воскресенского Солигалицкого монастыря» (К характеристике вымышленной летописи) // ТОДРЛ. Т. ХШИ. СПб., 1993; Семячко С. А. К вопросу… С. 261-262.

20 Авдеев А. Г. Галиче кая земля в XII-XV веках (По Житию преподобного Паисия Галичского): Автореферат днсс…. канд. ист. наук. М., 2001.

3. Основы методики исследования

С начала XX в. ведущей тенденцией в трудах историков стало стремление к комплексному анализу источников [1]. Отойдя от понимания источниковедения как вспомогательной дисциплины и исторического источника как документа, содержащего преимущественно письменную информацию, они признали необходимость расширения методов интерпретации источников. Этому способствовало увеличение источниковой базы для практически всех периодов человеческой истории и появление новых источников (берестяные грамоты, кино-, фоно- и фотодокументы и др.). С другой стороны, «в XX в. стали очевидны глобальный характер и взаимосвязанность всех социальных процессов» [2].
Усложнились не только методы обработки известных категорий источников, созданы не только новые отрасли источниковедения, пересмотрена роль источниковедческих дисциплин в целом. Новые проблематика и методики исторических исследований вывели за рамки «вспомогательных» такие дисциплины, как нумизматика, эпиграфика, геральдика, палеография, метрология и др., чьи задачи виделись лишь в предоставлении историку дополнительной информации, не позволяющей решать задачи базового исследования. Эти дисциплины уже рассматриваются как специальные со своими методами, приемами и целями исследования [3]. Усиливается тяга к интеграции исторического источниковедения с иными науками. Быстрый количественный рост массовых категорий источников сделал насущной необходимость использования математических и компьютерных методов их анализа [4].
Перемены коснулись и такой, казалось бы, сугубо вещеведческой дисциплины, как археология. Показателен спор о том, чем же эта наука является — вспомогательной или самостоятельной исторической дисциплиной и что является ее объектом — материальная культура или вещественные источники, заключающие историческую информацию. Рождается понятие археологического источниковедения [5]. В славяно-русской археологии проявляется тенденция к интеграции гуманитарных и естественных наук. Новые направления исследований касаются комплексного изучения регионов с целью реконструкции их исторического ландшафта, статистической обработки массовых категорий находок и создания электронных банков данных, а вещеведческие исследования уже невозможны без изысканий в области истории культуры, искусства и религии [6].

Для отечественной историографии показательно и то. что с конца 80-х гг. XX в. в изучение русского Средневековья активно включились историки-богословы. Теологическое исследование житий святых и трудов церковных иерархов, естественно, имеет свои задачи и специфику, а результаты подчас позволяют глубже и точнее определить место и роль источника, исходя из его конфессиональных особенностей. Возрождается церковная археология [7]. Но интеграция исторического источниковедения и богословия, столь необходимая для комплексного анализа источников, идет медленно. Пока слабо решенными остаются вопросы о принципах датировки церковных служб святым и об их влиянии на житийную литературу [8], не говоря уж о совместной с историками разработке вопросов развития древнерусских агиографии, иконографии, литургики, канонического права.
Выделение источниковедческих дисциплин в область специального исторического знания поставило в качестве первоочередной задачу интеграции исторического и источниковедческого исследований и синтеза разных категорий источников в едином исследовании. Именно в этом видит главную задачу исторической пауки, применительно к истории Древней Руси, академик В. Л. Янин. «Что касается исторического источниковедения, — писал он, — то именно ему следовало бы усвоить в качестве главной цели заботу о синтезировании всех видов источников н разработку новых плодотворных методов, возникающих при взаимодействии… дочерних дисциплин истории. Цельное здание истории может твердо стоять только на цельном фундаменте источниковедения» [9].

Параллельно шло переосмысление задач исторического исследования. В противовес позитивистскому пониманию истории как науки о прошлом и марксизму, видящему двигателем исторического процесса классовую борьбу и в этой связи ставящему задачу исследования истории социальной, один из основателей школы «Анналов» М. Блок провозгласил, что «предметом истории является человек» [10]. Отталкиваясь от этой идеи, его последователи считают главной задачей исследование не истории войн и социальных смут, нарушавших естественный ход событий, но воссоздание «истории повседневности» — «тотальной истории» всех сторон жизни человека и общества, включая материальную (технику, экономику, повседневную жизнь) и духовную культуру, «не устанавливая между ними ни отношений детерминизма, ни даже иерархии» [11]. Во главу угла они ставят изучение менталитета и структуры общества на каждом этапе его развития. «Единственный способ ощутить… повседневное существование человека», — писал Ф. Бродель, — это «изучить вещи — пищу, жилища, одежду, предметы роскоши, орудия, денежные средства, планы деревень и городов» [12]. И хотя в отечественной историографии в советское время применительно к западноевропейскому Средневековью плодотворность такого подхода показали М. М. Бахтин и А. Я. Гуревич, основоположником этого направления с полным правом следует считать И. Е. Забелина, посвятившего большинство трудов «русской повседневности» XV-XVII вв.
Преимущество этого метода в том, что историк исследует не влияние социальной истории на общество, а, наоборот, человека в культурной и социальной истории, подходя к эпохе не извне, а изнутри, беря за основу ментальность и образ мира ее творцов. Говоря иначе, общество на определенной ступени развития познаётся на основе изучения сил инерционных — традиций и привычек сознания, менявшихся медленно и исподволь, но оказывавших решающее влияние на формирование социальной среды эпохи. И жития святых — излюбленный предмет чтения средневекового человека — испытали решающее воздействие этой ментальности. В произведениях этого жанра мы находим наиболее полное отражение тех черт образа мира человека Средневековья (говоря словами Ж. Ле Гоффа, «эмоциональность и установки поведения»), которые придали эпохе «всю ее красочность, оригинальность и глубину: символическое мышление, чувство неуверенности» и веру в чудеса, — то, что говорит «больше о средних веках, чем изощренно построенные догмы и идеологические анахроничные абстракции» [13]. Житие наполнено символическим смыслом, раскрытие которого является одной из основных задач произведения. «…Историк, стремящийся восстановить фактическую сторону дела, — писал А. Я. Гуревич, — …должен осознать неизбежность “сопротивления материала" и отчетливо понимать, что ментальная среда… должна быть превращена… в новый источник сведений… об их интерпретации участниками исторического процесса и в особенности теми, кто оставил эти тексты» [14].

Количество исследований, имеющих предметом изучение памятников средневековой агиографии, необозримо, и, для того чтобы выявить методологические приемы, применявшиеся исследователями, необходимо ограничиться несколькими, наиболее важными в методологическом и историографическом значении работами. Таких направлений четыре. Первое, ближе всего стоящее к назначению житий, — просветительски-апологетическое. Второе — историографическое, где жития используются как исторический источник, характеризующий либо эпоху, в которую жил святой, либо одно из направлений исторического поиска — социально-экономическое, культурологическое и др. Третье направление — филологическое, ставящее целью изучение житий как памятника литературы. Наконец, четвертое направление, несовместимое с научным поиском и нравственными ориентирами, — атеистическое, ставящее целью «развенчание» и агиографии, и прославляемых ею угодников.

Просветительски-апологетическое направление современно жанру агиографии, которая, по словам В. О. Ключевского, является «литературным средством непосредственного созерцания христианского идеала в исторических лицах и житейских подвигах», а жития — «церковно-историческим воспоминанием», имевшим прак- тнческое применение в качестве назидательного чтения [15]. Наиболее полно ее программа изложена Епмфанисм Премудрым: «Иже преподобных мужей житие добро есть слышати или и преписати памяти ради, обаче от сего приноснти успех не худ и ползу немалу послушателем и сказателем сведущим известно… Не полезно есть еже в забыть положитн житие его и аки глубине молчанию предати толику ползу» [16]. Эго направление не предполагает критического подхода к отбору и компоновке фактов. Его цель — не точное воспроизведение действительности, а нравственное, воспитывающее воздействие на читателя. Отсюда — подчинение жития определенному канону, особой агиографической топике [17], любовь к риторическим оборотам, панегиризм и торжественность стиля, идеализация действительности. Последнее в большей степени характерно для византийской агиографии, стремившейся отбирать факты, способствовавшие прославлению святого или носящие назидательный характер [18]. На Руси этот жанр питал больший интерес к исторически значимым событиям и реальной обстановке [19].

В отечественной науке методику источниковедения памятников древнерусской агиографии заложил В. О. Ключевский в монографии «Древнерусские жития святых как исторический источник». Он считал их «труднейшими для исторической критики памятниками древнерусской письменности»0. Как неоднократно подчеркивал ученый, специфика этого источника состоит в том, что Житие — произведение назидательное. В этой связи он называл главной задачей источниковедческого исследования житий отделение исторического материала «от примесей, которые вносились в него литературной обработкой» [20]. Исследуя отдельные жития. В. О. Ключевский пытался выделить то общее, что может характеризовать их в качестве источника. Вывод, к которому он пришел, оставил мало утешительного: «…во-первых, этот источник далеко не так свеж и обилен, как о нем думают; во-вторых, его небогатым историческим содержанием нельзя воспользоваться без особого предварительного изучения в полном объеме» [22]. Для достижения цели исследования В. О. Ключевский распределил жития по времени жизни описываемых в них святых и по времени их создания, уделяя особое внимание сличению различных списков и редакций агиографических памятников.

Исследователь рассматривал жития как произведение церковно- учительной литературы и исторический источник, основанный на «церковно-моралистическом взгляде на людей и их деятельность» [23]. У агиографа и историка — разные цели: первый стремится создать идеальный образ подвижника и выбирает те факты, что служат поставленной цели. Эти черты обобщаются до такой степени, что индивидуальность растворяется в идеальном образе. У историка — задача обратная: за агиографическим идеалом найти индивидуальные черты исторического процесса. Поэтому В. О. Ключевский считал, что наиболее насыщены историческим материалом те разделы житий, где говорится об основании монастырей, о посмертных чудесах святого. Это «почти единственные литературные источники для истории монастырей по смерти их основателей…, большею частию единственные записки о каком-нибудь темном уголке России, в которых местное население является с всеми своими нравственными и физическими недугами, иногда с своими этнографическими и культурными особенностями» [24] Сочетание литературного и исторического элементов и преобладание первого над вторым и определяют, по мнению В. О. Ключевского, «первую и главную преграду, стоящую между историком и историческим фактом, который заключается в житии». С выделения исторического ядра жития и должен начинаться его критический анализ [25].

Иной пример методики комплексного изучения житий — восхождения от общего к частному — дан А. П. Рудаковым в монографии «Очерки византийской культуры по данным греческой агиографии», вышедшей в 1917 г. и переизданной в 1997 г. [26] Рассматривая жития византийских святых как целостный историко-культурный комплекс, он выделил следующие условия, определяющие их источниковедческую ценность, или «бытовую содержательность». Первое — «булыпая или меньшая современность жития»: «Чем время его написания ближе ко времени жизни святого, тем оно осведомленнее, тем более сохраняет фактов из жизни последнего, тем подлиннее выявляет его облик на фоне различных житийских отношений» [27]. Вторым условием А. П. Рудаков назвал характер деятельности святого. При этом «жития, герои которых были выдающимися деятелями церковной истории… имеют гораздо меньшую культурно-историческую ценность, чем жития подвижников, не облеченных высоким саном и не украшенных мученическим венцом», так как они меньше всего «интересуются обычным будничным фоном жизни» [28]. Более ценны, по мнению А. П. Рудакова, жития провинциальных иерархов и подвижников, патериковые рассказы и собрания чудес святых. Они богаты рассказами о будничной жизни, так как люди шли к святым «со своими житейскими горем и радостями, со своими нуждами и заботами, — словом, со своей определенной социально-бытовой физиономией» [29]. Третьим условием А. П. Рудаков назвал приемы и стиль агиографа. По богатству и достоверности содержания исследователь отдавал предпочтение житиям, «написанным для чтения и понимания широких народных масс», в отличие от памятников агиографии, вышедших «из-под пера риторически и стилистически образованных авторов», не насыщенных «пустой и утомительной риторикой» и не схематизированных по агиографическому трафарету [30].
Что же до содержания житий, то А. П. Рудаков называл наиболее достоверными их элементами бытовые черты. Они «стоят вне круга намеренного и сознательного, того, что автор жития мог исказить, о чем бы он мог предумышленно умолчать… Они вкраплены в изложение в силу своей повседневности, будничности и обычности в той среде, где жил герой жития и где житие писалось». В житиях, написанных позже времени жизни святого, бытовой фон современен их составителю, который «мог воспользоваться живыми чертами современной ему обстановки», и исследователь должен осторожно пользоваться этими известиями, так как они могут содержать в себе наслоения разных эпох [31].

Филологический метод исследования древнерусских житий основан на выявлении максимально полного числа списков житий, выделении среди них различных редакций и определении времени их возникновения. Для представителей этого направления характерен малый интерес к историческому ядру житий и даже гипер-критическое отношение к нему. Впрочем, рубеж ХIХ-ХХ вв., когда оно складывалось, был временем повышенно критического отношения к источнику. Так, И. Яхонтов, одним из первых призвавший к «критической разработке» древнерусских житий, отметил малое значение сообщаемых в них сведений, так как многие из них, по его мнению, из-за недостатка фактических данных заимствованы из житий других святых. Наиболее важными он считал сказания о посмертных чудесах подвижников, гак как они «представляют богатый и весьма важный материал для изучения бытовой стороны народной жизни» [32].
Так же строил исследование житий и Арс. Кадлубовский. Исходя из понимания древнерусской агиографии как явления духовной культуры и общественной мысли, он показал, что житие «не только отражало известный образ мыслей, известное настроение, но становилось и само органом их распространения» [33]. На первый план в изучении исторического содержания жития исследователь выдвигал сравнительный анализ агиографических произведений. Его задача — выделение «сродных агиографических черт», являющихся «источником… известных черт жития» [34]. «Чем распространеннее и популярнее памятник, тем с большим правом можем мы говорить о влиянии его на эту среду», — писал исследователь [35].
Среди исследований, использовавших основные приемы филологического направления, назовем монографии Л. А. Дмитриева об «эволюции жанра» житий Русского Севера [36] и Е. В. Крушельницкой [37], где определялась степень взаимоотношения жития с предшествовавшими ему «подготовительными материалами». Отметим также вышедший в 2005 г. сборник статей «Русская агиография», в котором подведены итоги научного изучения житий русских святых и намечены новые перспективы исследования [38]. Важные параллели для изучения топики древнерусских житий можно найти в работе Т. Пратча, в которой выделены типичные для византийской агиографии топосы [39].

В годы господства атеистической пропаганды и идеологической цензуры исследователи нередко смотрели на житие чуть ли не как на памятник светской литературы или источник, искажающий информацию в угоду «благочестивым устремлениям» автора. Часто это вело к сознательной фальсификации выводов или к гиперкритическому отношению к житийному материалу. Примером служит уже упоминавшаяся монография И. У. Будовница о борьбе крестьян с монастырями в Х1У-ХУ1 вв., созданная на материалах житий. Признавая их чрезвычайно важным и многоплановым источником, он видел свою цель в поиске сюжетов, рисующих монастыри «в подлинном свете как угнетателей и врагов трудового крестьянства» и даже… «феодальными насильниками в рясах». К наиболее достоверным эпизодам житий исследователь относил рассказы об основании монастырей и социальном происхождении их основателей, свидетельства о числе иноков в обителях и их отношениях с окрестными крестьянами, но наиболее ценными считал рассказы о чудесах от мощей подвижников. Наиболее важной стороной работы И. У. Будовница стала попытка совмещения источниковедческого и филологического методов исследования.
Подведу итог. Каждый исследователь, изучавший жития древнерусских святых, в качестве основы их источниковедческой критики предлагал какой-то один из казавшихся ему главным аспектов проблемы. Традиция комплексного изучения памятников агиографии с привлечением этнографических, археологических, актовых, иконографических и иных материалов не сложилась.

Однако, проводя комплексное исследование данного источника, необходимо четко представлять себе, что, работая с памятниками агиографии, особенно далеко отстоящими от времени жизни подвижника, исследователь чаще всего сталкивается не с остатками исторических фактов, а с историческими преданиями, произведшими наибольшее впечатление на агиографа и отобранными им в соответствии с житийным каноном [40]. Только поняв, какие факты закреплены в этих преданиях, мы сможем ответить на вопрос, как они были интерпретированы его составителем. Такой подход стал главным методологическим стержнем в изучении Жития прп. Паисия.
Его текст восстановлен на основе девяти сохранившихся списков, три из которых впервые выявлены мною. Для его комплексного анализа привлечены источники — открытый в архивах актовый материал и впервые вводимые в научный оборот результаты работ Галичской археологической экспедиции, проводившейся под руководством автора в 1994-2007 гг. Во всей совокупности они позволяют установить степень достоверности Жития и место описанных в нем событий в истории Галича.

Благодарю архиепископа Костромского и Галичского Александра, благословившего меня на этот труд и оказывавшего всемерную поддержку в исследовании. Выражаю сердечную благодарность заведующему кафедрой истории России до начала XIX в. исторического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова проф. Н. С. Борисову, руководившему написанием моей кандидатской диссертации по данной теме. Благодарю за ценные замечания, сделанные в ходе обсуждения книги, проф. В. В. Лепахина, доц. А. В. Лаушкина, доц.
С.  К. Севастьянову и игумена Харитона (Просторова). Особые слова благодарности моему учителю — Борису Георгиевичу Петерсу, под чьим руководством я делал первые шаги в науке. Благодарю со
трудников учительского читального зала ГПИБ Т. Д. Дмитревич и М. О. Филиппову, неизменно помогавших в поиске литературы и уточнении библиографических ссылок. Хочу также поблагодарить всех тех, без чьей постоянной помощи и поддержки этот труд был бы невозможен, — протоиерея Александра Шастина, игумена Димитрия (Нетссина), Д. А. Майорова, А. М. Стульникова , С. В. Демидова, Е. В. Авдееву, В. Ф. Ракобольского, а также моих учеников — участников Галичской археологической экспедиции.

1 См.: Медухиееская О. В. Источниковедение: теория» история и метод. М., 1996. С. 37-41.

2 Там же. С. 6.

3 Введение в специальные исторические дисциплины. М., 1990. С. 3-5.

4 Количественные методы в исторических исследованиях / Под ред. И. Д. Ковальченко. М., 1984. С. 7-9.

5 Клейн Л. С. Археологические источники. Л., 1978.

6 Чернецов А.В. Славяно-русская археология в России. Спецификация современной ситуации и некоторые перспективы // РА. 1996. № 3. С. 13.

7 Беляев Л.А. Чернецов А.В. Русские церковные древности (Археология христианских древностей средневековой Руси)

8 Одна из последних работ в этой области, дающих методику исследования служб, их источников и принципов датировки: Смирнова А. Е. Службы Макарию Калязинскому: Рукописная традиция, проблемы источников, датировки и атрибуции // Русская агиография: Исследования. Публикации. Полемика. СПб., 2005. С. 332-427.

9 Янин В. Л. Очерки комплексного источниковедения. Средневековый Новгород. М., 1977. С. 21.

10 Блок Л/. Апология истории или ремесло историка. М., 1986. С. 17.

11 ЛеГоффЖ. Цивилизация… С. 6-7.

12 Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм ХУ-ХУШ вв. Т. 1: Структуры повседневности: возможное и невозможное. М., 1980. С. 41.

13 Ле Гофф Ж. Цивилизация.. С. 6-7.

14 Гуревич А. Я. Территория историка // Одиссей-1996. Человек в истории. Ремесло историка на исходе.XX в. М., 1996. С. 91-92.

15 Ключевский В. О. Источники… С. 70, 74.

16 Святитель Стефан Пермский. СПб., 1995. С. 50.

17 Об агиографической топике см.: Руди Т. Р. Топика русских житий (Вопросы типологии) // Русская агиография: Исследования. Публикации. Полемика. СПб., 2005. С. 99-101.

18 Полякова С. Византийские жития как литературное явление // Жития византийских святых. СПб.. 1995. С. 17.

19 Лихачев Д. С. Человек… С. 111-112.

20 Ключевский В. О. Источники… С. 77.

21 Там же. С. 70.

22 Ключевский В. О. Древнерусские… С. I.

23 Там же. С. 431.

24 Там же. С. 438.

25 Там же. С. 358.

26 Рудаков А. П. Очерки византийской культуры по данным греческой агиографии. СПб., 1997

27 Рудаков Л. П. Очерки… С. 55.

28 Там же. С. 56.

29 Там же. С. 56-57.

30 Там же. С. 57-58.

31 Там же. С. 59-61.

32 Яхонтов //. Жития св. севернорусских подвижников Поморского края как исторический источник. Казань, 1881. С. 332-337.

33 Кадлубовский Арс. Очерки по истории древнерусской литературы «Житий святых». Варшава. 1902. С. 342.

34 Там же. С. 11.

35 Там же. С. 15, 22.

36 Дмитриев Л. А. Житийные повести Русского Севера как памятники литературы ХШ-ХУН вв. Эволюция жанра легендарно-биографических сказаний. Л., 1973.

37 Крушелъницкая И. В. Автобиография и житие в древнерусской литературе. Жития Филиппа Ирапского, Герасима Болдине кого, Мартнрня Зеленец- кого. Сказание Елсазара об Анзерском ските: Исследования и тексты. СПб., 1996.

38 Русская агиография: Исследования. Публикации. Полемика. СПб., 2005.

39 Pratsch T. Der hagiographische Topos. 6). Выражаю искреннюю признательность А. Ю. Виноградову за указание на эту работу.

40 Лаппо-Датшвскин А. С. Очерк русской дипломатики частных актов. СПб., 2007. С. 34-35.