Н.А. Мельницкий

Глава IV.

Покупка медведей. Окладчики. Право охоты в чужих владениях. Новый законопроект об охоте. Резолюция 2-го Всероссийского Съезда охотников. Желательные ограничения прав собственности на хищных зверей. Стрельба пулею.

Медвежья охота, благодаря конкуренции охотников-любителей, настолько вздорожала в настоящее время, что в местностях, близких к нашим столицам, губернским городам и к железным дорогам, начала оплачиваться со всеми расходами дорожными, облавными, квартирными и проч. до 40 руб. или 2 ф. серебра за пуд живого веса медведя, т.е. другими словами весом серебра равным 1/20-го части веса целого медведя.
А так как спрос любителей-охотников на медведей будет возрастать и всегда превышать предложение, то не будет невероятным и впредь повышение настоящих цен, а следовательно наш «мишка», как в буквальном смысле слова драгоценный зверь, может потребовать за свою защиту от окончательного истребления ограничительных мероприятий.
Следовательно, для охоты на медведей необходимо прежде всего, как для войны, по словам Наполеона, три вещи: деньги, деньги и деньги.
Скупать берлоги десятками возможно нередко не только в районах обильных зверем, но и относительно более или менее населенных, где имеются окладчики и зимние дороги и где не представляется необходимым идти на лыжах или проезжать от одного медведя к другому сотни верст. Разыскать и убить такое же количество медведей в незаселенных частях Сибири, которое убивалось одними и теми же охотниками в наших северных губерниях, немыслимо, как бы ни была ее тайга богата этим зверем.
Продают разысканных медведей не одни специализировавшиеся опытные окладчики, но очень часто и крестьяне, так или иначе наткнувшиеся на берлогу или следы зверя при рубке леса или промышляя белок, куниц, рысей, лосей и проч.
Местоположение своего оклада или берлоги, представляющее для промышленников иногда целое состояние, последний хранит, разумеется, в величайшем секрете: следов туда обыкновенно не делает до времени охоты или приезда охотников, чтобы в свою очередь не быть обложенным другими, а наблюдает за целостью своего зверя окольными путями издали.
Если следы зверя, обложенного по следу, не завалит в скором времени снегом, или по первозимью они не вытают, то сохранить оклад от других промышленников бывает не легко, почему между окладчиками возникают очень нередко конфликты, оканчивающиеся обыкновенно тем, что медведя перегоняют с места на место.
Всех найденных медведей обычно многими десятками скупают особые комиссионеры с выдачею задатков и затем перепродают их преимущественно столичным охотникам, разумеется, с хорошим для себя барышом.
В районах деятельности таких скупщиков на долю местных охотников- медвежатников, не располагающих денежными средствами для покупки медведей по высоким ценам, остаются медведи им самим разысканные, или такие, которые по равным причинам не могли ожидать приезда охотников-крезов, или были обнаружены после отъезда их, и наконец, все медведи, случай которых стрелять может представиться летом.
Покупая медведя, следует первым условием уплаты за него денег по договоренной цене ставить разумеется не только наличность медведя в окладе или в берлоге, но чтобы при облаве медведь был выставлен на стрелков, а на берлоге охотник имел бы возможность видеть зверя. На тот случай, если цена была оговорена с пуда и зверь не будет убит по вине охотников, то устанавливается в пользу окладчика особое вознаграждение.
Попудная цена за разных медведей обыкновенно устанавливается неодинаковая, а в зависимости от общего веса зверя. Так например: если за медведя до 5 пудов назначается цена 20 рублей за пуд, то за 10 пудов и более цена значительно повышается.
Если окладчик не соглашается продать медведя по цене с пуда и назначает все же высокую цену, то можно быть уверенным, что медведь по величине ничтожный.
Покупая медведя в окладе, прежде всего следует удостовериться, был ли обложен медведь с осени или он гонный. В первом случае, требовать точные указания местоположения берлоги и затем уже, зная последнюю, делать дальнейшие распоряжения по устройству облавы, если не предполагается бить зверя на берлоге.
Так поступать при покупке окладов необходимо еще и потому, что в большинстве случаев оклады бывают чрезмерно велики и ко времени охоты обыкновенно, за уничтожением признаков следов зверя, круг не представляется возможным уменьшить.
Зная эти требования, окладчик почти всегда ко времени приезда охотников разыскивает облежавшегося зверя в кругу с помощью собак; умудряется нередко оглядеть на лежке даже тонного медведя, не облежавшегося.
Весьма рискованно совершать поездки для охоты на медведей, не разысканных в кругу, обложенных не зарекомендовавшими себя знанием дела окладчиками, или открытых случайно лицами, впервые в жизни наткнувшимися на следы зверя.
Известны случаи, когда недобросовестные окладчики над неопытными и доверчивыми охотниками-любителями устраивали такие проделки: при помощи настоящей медвежьей ступни, прикрепленной к палке, прокладывали в оклад след медведя, а после облавы такой же след выводили из оклада, в удостоверение того, что зверь прорвался через загонщиков; или, загонщиков на облаве ставили между медведем и стрелками, выгоняя зверя назад за линию загонщиков, т ребуя разумеется вознаграждения за упущенного медведя и плату за устройство облавы; отогнав от медведицы лончаков, возможно далее друг от друга, продавали в розницу не один оклад, а несколько; перед взвешиванием попудно проданного медведя, вспарывали ему желудок, наполняли его камнями и зашивали; при облавных охотах на лосей были даже случаи когда один из окладчиков заставлял своего сынишку въез- жать и возвращаться в оклад и обратно верхом на корове и т.п.
По счастью такие фокусы окладчиков встречаются, как исключение. В большинстве случае в они дорожат своей репутацией в интересах будущего.
Заявления таких «медвежатников» сплошь и рядом бывают таковы:
«след видел», — понимай — след лося или рыси; «закуси нашел» — зайцы огрызли осинку; «обложили с осени» — пустую петлю и т.д. Однажды прямо из леса явился ко мне крестьянин и заявил желание поговорить
«по секрету».
— В чем дело? — спрашиваю.
— Зверя нашел.
— Верно?
— Вот те Христос! В заготовке, значит, срубил деревину, а она вершиною прямо в берлог. Ен как рявкнет. Погляжу: головища — во!
Поехали на место. Казалось, чего вернее, а на деле: действительно срубленное дерево и под вершиною его обнаженный от снега муравейник.

Только сообщения о найденных берлогах, облаянных собаками, бывают по большей части достоверны, и их не следует оставлять без внимания.
Для производства охоты, кроме «презренного металла», искусства окладчиков и собственно усердия к разысканию зверя, необходимо еще заручиться правом охоты в чужих владениях. Без этого права затруднения будут встречаться на каждом шагу, как со стороны частных владельцев, так и казны. Первым нередко принадлежат сплошные лесные площади в 5-10-20 и даже 60 тысяч десятин24, а последней — миллионы десятин в Европейской России и Сибири.
Между тем, многие частные владельцы разрешения на право охоты не дают, да и сами истреблением хищных зверей не занимаются, вследствие чего их дачи являются какими-то заповедными зверинцами, питомниками и рассадниками хищного зверя, откуда последние, разумеется, вполне безнаказанно производят свои набеги на скот и посевы овса ближайших селений.
Что касается права охоты на хищных зверей по билетам в наших казенных дачах, то получение такого права обставлено такими формальностями, ограничениями и находятся нередко в такой зависимости от своеобразного понимания лесничими права охоты, что и с полученными билетами производство охоты становится затруднительным, последствием чего доход казны за право охоты и звериных промыслов с колоссальных лесных пространств, состоящих в ее владениях, продолжает оставаться ничтожным.
Следовательно, и все наши казенные дачи также должны быть отнесены к числу зверинцев, охраняемых лесной стражей.
Неудивительно, если за такие ограничения в праве охоты на хищного зверя население лесных губерний и областей нашего отечества ежегодно платит медведям весьма солидную дань.
Еще в 1899 году в одном из своих очерков «Медвежьи охоты»2 5 я писал, что если наш почтенный мишка отнесен к разряду хищных зверей, истреблять которых «дозволяется в течение всего года всякими способами» (ст. 19 Прав, об охоте по закону 3 Февраля 1892 г.), т.е. признан безусловно вредным и подлежащим уничтожению, и если вместе с тем мы убеждаемся на деле, что статья 21 того же закона, наоборот, содействует только его размножению, то очевидно, что при ожидаемом пересмотре эта статья в интересах населения должна быть безусловно отменена.
Право владельца земли воспрещать у себя охоту на хищного зверя (ст. 21) есть право искусственное, феодальное и чуждое нашему народу и нашим охотничьим традициям. Если хищный зверь вреден для всех, то стало быть, и право охоты на него должно быть предоставлено всем и каждому независимо от территории. Защищать право отдельного лица можно только до тех пор, пока пользование этим правом не приносит вреда другим.
При наличности 21 ст., медведь является каким-то движимым имуществом владельца земли, посягнуть на целость которого (т.е. уничтожить), даже без присвоения в свою пользу, посторонний не в праве без разрешения, а эта движимость произвольно меняет своих хозяев, не признает неприкосновенности ни территории, ни личности, ни жизни, ни имущества, и, при полной наличности злой воли, преднамеренно, и даже в сообществе, совершает проступки и преступления едва ли не по всем статьям Уложения.
Если при ожидаемом пересмотре закона об охоте право запрещения охоты на хищных зверей от владельцев не будет отнято, то было бы весьма желательно: 1) чтобы таковое право было ограничено определенным сроком в году, по истечении его оно должно быть, кроме владельца земли, предоставлено каждому желающему; 2) допустить в отношении тех собственников, которые сами не принимают никаких мер к истреблению хищников и другим не позволяют, толкование ст.
688, т. X ч. I изд. 1897 г.) законов Гражд. в таком широком смысле, чтобы под дикими и опасными животными подразумевать также и тех, которые проживают на свободе, в лесах этих владельцев и 3) вменить гг. лесничим в обязанность оказывать охотникам на хищных зверей в казенных дачах полное содействие и свободный пропуск во всякое время года, хотя бы и по билетам.
Хотя бывший редактор журнала «Природа и Охота» Н.В. Туркин26 и сделал примечание к этой статье, что «все три пожелания автора перейдут, несомненно, в законодательном порядке», и даже уведомил о том же письменно, но как в законопроекте об охоте, поступившем ныне на рассмотрение Государственной думы, так и в резолюциях, принятых 2-м Всероссийским Съездом Охотников при рассмотрении этого законопроекта в Москве в 1909 г., этим пожеланиям предложено дать лишь частичное удовлетворение.

Так, ст. ст. 20, 21, 29, 30 Законопроекта признают право охоты на хищных зверей исключительно за владельцами земли и лишь ст. 45-я гласит: «Если лица, которым принадлежит право охоты, не принимают меры к истреблению зверей, признаваемых вредными в данной местности, то местный ловчий, а в случае отсутствия его, полиция, обязаны заявить об этом владельцу охоты и предложить принять меры к истреблению таковых в двухнедельный срок. Если же владелец охоты не примет своевременно мер к уничтожению этих зверей, то ловчий, а за его отсутствием местная полиция, назначает с разрешения Губернского или Областного по делам охоты Комитета охоту, о времени которой оповещаются владельцы тех земель, где она предполагается. Для означенных охот могут быть созваны безвозмездно поселяне ближайших селений, причем если облавы устраиваются ловчими, то последние каждый раз обязаны извещать об этом местную полицию. Охота на медведя, найденного в зимнее время, не может быть назначена ранее 1 марта».

Если владельцами многих тысяч десятин земли будут ежегодно убиваться
1-2 медведя, то вправе ли будут ловчий или полиция устраивать облавы на его земле? Затем, какие результаты, кроме абсолютного ноля, могут дать облавы, устраиваемые ловчими, или полицией, в летнее время в сплошных лесных массивах, состоящих из дач многих частных владельцев или казны, на площади многих тысяч десятин.
Между тем, именно в таких обширных лесах главным образом группируется и размножается хищный зверь, откуда и производит свои опустошительные набеги на ближайшие селения.
Затем, каким образом могут производиться охоты на медведей, найденных зимою, после 1 марта, если доступ для разыскания их в даче частного владельца, для всех без исключения, совершенно прегражден?
Разрешение охоты на казенных землях ст. 22 Законопроекта ставит в исключительную зависимость от особых об охоте правил, согласно которых истребление хищных зверей отдельными лицами допускается лишь в виде исключения.
Таким образом, ст. 45 Законопроекта ограничивает права частных владельцев в отношении хищных зверей лишь на бумаге, а следовательно и весь законопроект никакого улучшения в положении
сельского населения, терпящего убытки от них, не вносит.

Резолюция 2-го Всероссийского Съезда (под № 16) свое пожелание о допущении отдельных лиц к истреблению волков в дачах казны, удела и проч. почему-то не распространяет на медведей; резолюция под № 32 устанавливает закрытые для охоты сроки для всех видов хищных зверей, перечисленных в резолюции под № 40, а именно: волки, тигры, барсы (ирбисы) и леопарды, причем ловля этих зверей в капканы, ямы и проч. не допускается.

Согласно резолюции Съезда под № 41 истребление медведей с 1 марта по 1 сентября может быть допускаемо с разрешения Комитетов по делам охоты «разными мерами, кроме общеопасных (т.е. ям, капканов, отравы и проч. перечисленных в резолюции под № 40), кроме стрельбы и пре- следования собаками».
Стало быть, по точному и буквальному смыслу этой резолюции, если медведи начнут бесчинствовать над скотом, что в летнее время наблюдается повсеместно в лесных районах, то к истреблению их возможно приступить не ранее получения разрешения от Комитета, при условии не ловить их в капканы или ямы, не употреблять отравы, не стрелять из ружей и не преследовать собаками.
Чем же тогда истреблять этих зверей? Одно остается средство в деревнях: пустить в ход вилы и топоры, но не будет ли такое средство также действительно, как и то, которое шутники рекомендуют для ловли птиц: сначала насыпать соли на хвост, а потом схватить.
Даже людоеда-тигра не дозволяют поймать в яму или капкан!
Если резолюции Охотничьего Съезда или статьи Законопроекта, подобные приведенным выше, в законодательном порядке будут санкционированы, то впредь можно предсказать, что в жизни они никогда не получат ни малейшего применения.
Нападающие на скот медведи, разумеется, будут уничтожаться населением, как в «закрытое» для охоты время, так и в незакрытое, всеми доступными для него и наиболее действительными средствами, что делается и теперь, но чего, повторяю, совершенно недостаточно, пока частновладельческие, казенные, удельные, банковские и прочие категории
леса будут оставаться зверинцами, охраняющими хищников.

Будем, однако, надеяться, что новый охотничий закон, в окончательной редакции, признает медведя безусловно вредным хищником, не лишит населения права и в «закрытое» для охоты время защищаться от хищных зверей всеми способами и вместе с тем действительно, а не на бумаге, ограничит права собственности владельцев земель на этих зверей. Если же, наоборот, восторжествуют приведенные выше предположения ограничения права охоты, то было бы несправедливостью не возмещать потерпевшим причиненные зверями убытки.

Между тем о массовых нападениях медведей на домашний скот очень яркую картину рисует известный, талантливый бытописатель нашего севера и путешественник К.Н. Носилов27 в своей корреспонденции с берегов р. Оби, из города Березка, Тобольской губ., отнесенной к числу губерний и областей, подлежащих действию только что цитированных резолюций Охотничьего Съезда под №№ 32, 40 и 41.
К.Н. Носилов в своей заметке «Медвежье царство» пишет: «Вот уже более недели мы тихонько спускаемся по р. Оби, придерживаясь восточного, высокого, лесистого, дикого ее берега и, если что больше всего слышим, если о чем только разговариваем с местными жителями, то исключительно только почти о медведях».
«Медведь одолел» — говорят одни; «страшно ныне много черного зверя» — говорят другие; «житья нет от него» — жалуются третьи, и при этом их рассказы про «черного зверя», как они называют здесь медведя, и даже «его», не желая всуе призывать имя остяцкого28 божества, иллюстрируются такими подробностями, такими ранами, такими описаниями встреч и схваток, что становится жутко слушать.
Одни уверяют, что приход медведя к берегам р. Оби ныне объясняется наводнением; другие объясняют это прошлогодними лесными пожарами, которые выжили этого зверя и заставили его направиться несколько западнее; третьи просто говорят, что это обычное явление, повторяющееся почти каждый десяток лет, когда «черный зверь» как-то приливает к реке Оби и появляется в большом количестве.

Во всяком случае, наличность медведя в большом количестве ныне отмечена на громадном протяжении — от устья р. Иртыша далеко за гор. Березов, на расстоянии чуть не тысячи верст.
Особенно ощутительно его появление для скотоводства. Благодаря страшному небывалому наводнению при разливе р. Оби на 30-40 и даже 50 верст, на лугах-островах, где обычно пасется здесь скот в летнее время, нет возможности его держать и приходится выпускать на лесистый левый возвышенный берег; берег этот даже не обрублен вблизи самых селений, почему кр уг ом селений нет ни выгона, ни чистого места, и лошадь и рогатый скот должны волей-неволей идти искать себе пищу в темном, часто непроходимом, чисто таежном, сибирском лесу, где разумеется, и в обычное время медведь далеко не редкость. А раз, если хотя одна домашняя скотина попала ему на зубы, — он уже не отходит от селения, прикормившись столь лакомой пищей. На запах падали являются другие медведи, бродящие в этом лесу, и в результате нашествие медведей. Тем более, когда наводнение, ка к нынешнее, продолжается целые месяцы и весь почти домашний скот жителей исключительно на этом восточном берегу, где главным образом сосредоточены селения русского и остяцкого населения этого края.
Местами жители еще прикармливают свой скот «талом» — ветками и листьями ивняка; но не всюду и этот способ прокормления доступен человеку: р. Обь ниже р. Иртыша залила давно все острова и луговые свои пространства: северные ветры, громадные вол нения ч асто не позволя ют ж ителям отправляться в лодках за этим «талом», самый способ кормления крайне опасен для скота, так как в желудках их находят целые палочки «тала», что неминуемо ведет к смерти скота, и поэтому волей-неволей приходится выпускать домашний скот в темный лес, в надежде, что он не будет зарезан медведем.
Но оказывается, что эти надежды очень плохи: медведи истребляют скот самым ужасным образом, и в некоторых местах навели такую панику на жителей, что они уже начали резать домашний скот, тем более, что с продолжением наводнения мало надежды на запасы сена.
Мы стояли несколько дней из-за погоды в с. Кондинском; селение это довольно значительное на р. Оби; скот, благодаря наводнению у него, весь пасется в лесу, и мы слышали каждый день жалобы, что «медведь зарезал и сегодня корову». «Зарезал» не там, где-нибудь далеко в лесу, а под самым селением, всего в версте, самое большее в полутора верстах от домов.
«Что же вы не идете его бить?» спрашиваем охотников. Но промышленники, сверх нашего ожидания, отнекиваются от этой, кажется, выгодной, удобной охоты. Оказывается, что у них нет достаточно хороших ружей, так как все ружья магазинные, патронные, за исключением ни куда не годной берданки, исключены из продажи, а частью чуть ли даже не отобраны, а идти на таких зверей, да еще разгуливающих целыми семействами, с пищалью, с кремневым или пистонным курком — крайне опасно. «Будет с нас, довольно», — говорят такие промышленники, — «бывали мы с этими ружьями под медведями, более не хочется — спина болит, вот у товарища рука прокушена, вон у Игнатки — давно не поднимается другая», и в доказательство показывают шрамы свои и рассказывают такие случаи, после которых как-то неловко делается идти в лес даже и храброму охотнику, с хорошим верным ружьем. Затем нет собак на медведя, которых здесь очень мало, и стоят они очень дорого, и нет возможности завести, так как если появляется собака такая где-нибудь в селении, то спрос на нее чуть не за тысячу верст из этого лесного края. А без хорошей собаки здесь не ходят на медведя промышленники, добывая его только случайно, — бывая на охоте за белкой.
Получается какой-то заколдованный круг: медведь ежедневно давит скотину, а охотники даже не пробуют найти ее, поискать в лесу, боясь высунуть нос дальше селения!
В с. Малый Атлым нас убедительно просили, как охотников с хорошими ружьями, побить хоть немного медведей. Приезжаем в с. Кондинское — просьб еще больше. Чуть не целая депутация с просьбой избавить от медведей, потому что они «зарезали» уже 6 коров и самых при этом лучших. Мы мобилизировались; я выдал оба свои штуцера- экспресса, но охота была крайне неудачной: медведя живо нашли, стреляли в него пулею, но когда он поднялся на дыбы, как бы удивившись и рассматривая, кто его осмелился беспокоить в его лесу, один охотник так перетрусил, что крикнул на него, замахнувшись ружьем, и он показал охотникам только спину. Оказалось, действительно, коров зарезано уже довольно, где валяется только рогатая голова, где ноги, 4 коровы свалены в одну кучу, вероятно для склада, и всюду столько следов медведей, что можно с уверенностью сказать, что медведи опустошат это селение к осени, если скот не запрут жители в своих стойках. Медведи прямо бродят днем и ночью, не стесняясь, около селения; их видели днем за речкой против хлебных амбаров, и каждую ночь слышен лай собак на них, которые, пробираясь к падали голодные, встречают там мохнатого караульщика. Предприняты были еще две вылазки, теперь с собаками; но собаки не пошли с незнакомыми охотниками, несмотря на самые свежие медвежьи следы . Так мы и покинули это село Кондинское , предоставив его медведям!
И это еще около селения. Между тем есть, нам указывали, такие речки и мыски на р. Оби, куда даже не советовали приставать не только ночью на ночевку, но даже днем, чтобы сварить себе чаю.
«Боже вас упаси там остановиться заехать, — медведей там пропасть, так и ходят на виду, как скотинушка! Не вы будете скрадывать его, а он вас живо скрадет и подцепит!» Это — уже какое-то царство медведей, куда не смеют показаться даже здешние, опытные, бывалые в его когтях, промышленники и предупреждают об этом другого человека.
— Да что они там делают? — спрашиваю я одного промышленника.
— Купаются, — отвечает. Жарко теперь, комары. Нет ему от овода ходу в лесу, — он весь теперь в речках. Ляжет, погрузится, высунет только свою «мырочку» и лежит до самой ночи. Попробуй — наткнись на него в такую пору — вывалит из лодочки и заест тут же в воде!
Вероятно его привлекает на берег р. Оби и притоков еще и другое: спасаясь от комаров, тоже заходят в воду лоси и олени, скрасть их в это время медведю очень легко, и он сходится к воде в значительном количестве, пользуясь таким обстоятельством и обижая вместе с тем и человека.
Все это, разумеется, крайне печально и следовало бы сделать исключение для местных жителей — разрешить им приобретение и ввоз магазинных, патронных ружей, вместе с тем, разрешить им пользоваться в таких случаях нашествия медведей и стрихнинными29 пилюлями в стеклянных, безопасных оболочках.
Это единственное средство избавиться от медведей в этом медвежьем крае!

 

Каждому охотнику известно, каким целебным средством для его души и тела служит охота, какие нравственные и духовные элементы в ней заключаются. Но ни одна охота у нас на Руси не требует такой затраты, такого напряжения физических и моральных сил, как охота на медведя. Эта охота более, чем всякая другая закаляет тело охотника, изощряет его чувства, вырабатывает выносливость, находчивость, приучает побеждать препятствия. Эпитет «злая забава» к ней применим менее других.
Об охоте на медведей существует у нас настолько обширная литература, что начинающий охотник может найти в ней для себя все необходимые сведения и наставления, но в числе их и такие, которые скажут ему, что вполне успешно он научится применять их к делу только после достаточной практики личного опыта.
Несомненно, что только на практике охотник приобретает те качества, вырабатывает для себя те правила и приемы, ту сноровку, которые потом сопровождают его успех, но несомненно так же и то, что пока опыт приобретается, за неопытность можно поплатиться; что и самый опытный и бывалый охотник не гарантирован от случайностей, промахов и ошибок, что никакие советы и наставления не в состоянии предусмотреть тех разнообразных положений и казусов, которым охотник подвергается в действительности.
Следовательно, желающему с успехом подвизаться на поприще медвежьей охоты, не бесполезно, помимо руководящих правил, ознакомиться еще и с практикой других, материалом для чего могут служить всякие описания охот, характера и образа жизни медведя, лишь бы они были правдивы.
Вполне успешные охоты на медведей, как известно, кроме знания дела, требуют еще умелой стрельбы пулею.
Под умелою стрельбою следует подразумевать привычку в любой момент автоматически точно, навскидку, сделать верный выстрел по убойному месту зверя. Необходимость в такой быстрой стрельбе представляется в тех случаях, когда медведь, или часть его, показывается на глаза стрелка между закрытиями лишь на мгновение, что встречается в действительности при всех видах охоты на него гораздо чаще, чем, казалось бы, возможно было ожидать от такого по виду неуклюжего и тяжелого зверя.
Убойными местами у последнего служат головной мозг и сердце:
только поражение пулею первого из этих органов, как известно, убивает медведя наповал, а все остальные, если спинной хребет не перебить, не препятствуют медведю или тотчас же скрыться, или броситься на стрелка.

Выбор того или другого убойного места в момент выстрела всецело зависит от положения зверя, расстояния, боя ружья, искусства стрелка, конструкции пули, обстановки и проч.
На близких расстояниях, при неподвижном положении зверя, при встречном или боковом движении его, выгоднее стрелять в лоб или за ухо с таким расчетом, чтобы второй выстрел в лоб в случае нападения медведя возможно было успеть повторить хотя бы в упор.
Представляются случаи, когда первый выстрел, а вместе с тем и последний, возможно сделать только в упор, почти уперев стволы в голову зверя. При очень быстром боковом движении зверя или в полуугонном в чаще, где пуля может отклониться, или, когда в момент выстрела виден один бок зверя, и во всех остальных случаях, когда у охотника является неуверенность попасть в середину лба или за ухо, — следует стрелять под лопатку.
Очень нередко приходится стрелять медведя куда попало, по клочкам мелькающий между закрытиями шерсти, на всяком расстоянии и даже в направлении осыпаемого медведем при движении снега, лишь бы попасть, не упустить без выстрела, сбавить ему ход, что облегчит дальнейшее преследование.
Учесть все обстоятельства и быстро сообразить когда, куда и как направить выстрел — может, разумеется, лишь сам охотник в каждом отдельном случае.
Неизменным остается лишь одно неукоснительное и всегда исполняемое опытными медвежатниками правило при нападении медведя, которое накоротке бывает стремительно («и ахнуть не успел, как на него медведь насел») — последним выстрелом поражать середину лба, не забывая при этом, что лоб хотя и широк у «мишки», но помещение, занимаемое мозгом, весьма незначительно и что лобные и теменные пазухи у старого медведя имеют 2 дюйма толщины.
Вполне благополучно медведь уходит чаще всего из-под носа или такого охотника, который не владеет выстрелами навскидку, или у слишком благоразумного, выжидающего случай стрелять только наверняка и не повторяющего выстрела после первого неудачного, пока не переменит стреляной гильзы.

Стрельба, если не всегда навскидку, то стрельба скорая, на охоте имеет весьма широкое применение во всех случаях, когда появление целей ограничено временем, почему предварительная практика стрельбы по движущимся целям необходима.
Приемы стрельбы по неподвижным и движущимся целям настолько различны между собою, что первоклассные стрелки по первым оказываются никуда негодными по вторым.
Чтобы сделать выстрелы навскидку, стрелку необходимо прикладку, прицеливание и спуск курка, а следовательно и выстрел, произвести одновременно, соединив в одно действие. Следовательно, правильная прицельная линия должна быть взята в момент приложения приклада к плечу, и сопровождается мгновенным нажатием на спуск.
Выстрел, навскидку, в охотничьем смысле этого слова, настолько мгновенный, настолько неожиданный для самого стреляющего в момент его совмещения, что вскидка ружья и направление его в точку прицела производятся, как бы бессознательно, рефлективно, в силу привычки. Как охотник произвел такой выстрел, он и сам не знает: увидел — убил. Зрение и все внимание его было сосредоточено только на одной точке прицела, положением которой определяется момент спуска курка и направление выстрела. Если же в памяти стрелка остается сознание, что он кроме прицельной точки (птицы или убойного места зверя) видел еще мушку в прорези прицела или прицельную планку своего ружья, то это уже не будет выстрелом навскидку. В последнем случае стрелок имел время судить о правильности прицела; следовательно, в момент спуска курка имел возможность знать вперед, достигнет цели или нет выпущенный им снаряд, тогда как при выстреле навскидку результат всегда является гадательным.
Такая гадательного характера стрельба навскидку дает, однако, великолепные результаты.
Если любители исключительно прицельной стрельбы, стрельбы наверняка, попробуют применить свое умение к делу: в чащах по строгой и верткой птице, на тяге вальдшнепов, стоя на узком просеке или лесной дороге, пулею по мелькающему в зарослях зверю, по готовому через мгновенье скрыться за сугробом снега проворному русаку и проч.,
— то поймут, что здесь без уменья стрелять навскидку никак не обойтись. Во всех таких случаях стрелок с прицела или упражняется в прикладке без выстрела по дичи или провожает ее запоздалыми салютами, что так часто
и приходится наблюдать в действительности.

Охотник, достигший большого совершенства в стрельбе навскидку пулею, является настоящим мастером своего дела искусство эт о дается однако не каждому и кроме практики требует еще особых способностей.
При выстреле навскидку между зрительным, слуховым, или иными чувственными впечатлениями (импульсами) с одной стороны, и вызванными ими рефлективными действиями вскидка ружья и спуск курка с другой, — проходит промежуток времени, неодинаковый у разных людей, в силу различия у них быстроты превращения того или иного чувственного впечатления в движение, быстроты нервного раздражения, почему один стреляет вовремя, а другой опаздывает.
Стрельба влет из-под собаки может послужить превосходно подготовкой, одним из лучших средств овладеть искусством стрельбы ружьем по движущимся целям, так как никакая другая стрельба не приучает охотника к такой быстрой и верной вскидке ружья по направлению к цели и к такому разнообразию положений и неожиданностей.
Не раз приходилось быть свидетелем, когда отличные стрелки по птице, почти никогда не стрелявшие пулею, сделав этим снарядом великолепные выстрелы по бегущему зверю, и, наоборот, первоклассные стрелки из нарезного оружия по неподвижным целям провожали на тех же расстояниях такого же зверя самыми постыдными пуделями. Сделать верный выстрел по бегущему зверю пулею накоротке, т.е. не далее 50 шагов, всегда легче из более привычного для охотника дробовика, чем из винтовки или штуцера, требующих более тщательного прицела, почему первому на медвежьих охотах я отдавал предпочтение.
Однажды в последних числах февраля месяца мне пришлось купить медвежью берлогу за довольно высокую цену с обязательством уплаты денег и в том случае, если зверь не будет убит, но окажется на месте. Так как в свою очередь проводник обязывался повести «в аккурат» к самой берлоге, расположенной, по его словам, вблизи очень приметной, высокой сушины и в удобном для стрельбы месте, то риска в такой покупке, по-видимому, не представлялось. На деле же в поисках за этой приметной сушиной, оказавшейся давно поваленной ветром, нам пришлось блуждать на лыжах более часа по самым непролазным зарослям, беспрестанно то поднимаясь с большим трудом на груды лома, заваленные снегом, то сползая с них в настоящие ямы. Лишь только мой проводник выбрался из такой, по счету, быть может, двадцатой ямы, а я в нее опустился, как слева от себя, под нижними ветвями ели, своими концами как бы вросшими в снег, у самых своих ног, услышал вяканье новорожденных медвежат. С противоположной стороны к этой ели вплотную примыкала чаща густого ельника, сплошь завешенная глыбами снега.
Рассмотреть зверей через ветви, покрытые снегом, не представлялось возможным, равно как и раздвинуть их концами стволов, из опасения, если не отдать оружие в лапы врагу, то закрыть прицельную планку осыпавшимся снегом. Отодвинуться вправо от слишком близкого соседства с берлогою было некуда, а выбираться из ямы вперед или назад — рискованно в виду полной вероятности пропустить удобный момент для выстрела в то время, когда не умолкавший плач медвежат, лишенных теплых объятий своей мамаши, указывал, что последняя была уже готова или к бегству, или к нападению.
Овладеть трофеем при данной обстановке, казалось, могли быть шансы только в последнем случае, хотя я боялся быть опрокинутым первым прыжком зверя ранее своего выстрела, но робкая медведица предпочла отступление и ушла в противоположную от меня сторону, не замеченная подзащитою укрывавшей ее чащи. Дробовику однако достаточно было кусочка мелькнувшей далее спины зверя, чтобы пронизать ее пулею навылет, и в таком случае только выстрел навскидку мог выручить.
Вообще на медвежьих охотах часто и очень часто один выстрел на вскидку решает все дело, успех дня и спасает репутацию охотника.
Как ни обидно бывает ради пустого оклада проехать несколько десятков верст, но еще обиднее упустить зверя по собственной оплошности.
Привычка стрелять навскидку настолько усваивается охотником, что он бессознательно применяет ее и к таким случаям, где она совершенно не требуется. Владея в совершенстве двумя выстрелами своего двуствольного ружья, охотник имеет много шансов бить своего отлично вооруженного для защиты и нападения противника вполне безопасно один на один. Если не положить его с первого выстрела, то добьет вторым, если же и второй не обезвредит зверя настолько, что охотник не
успеет уклониться или перезарядить ружье и попадет ему в лапы, то попадет, так сказать, на законном основании за свою оплошность, за свое неумение использовать страшные силы своего ружья.
Оправдывающими такие казусы обстоятельства могут быть лишь в исключительных случаях, которых невозможно было ни предвидеть, ни избежать.

 

24 Десятина — старая мера площади, равная 1,09 га. — Ред.

25 Журнал «Природа и Охота», апрель 1899 г. — Авт.

26 Он же непременный член Императорского Общества охоты и постоянный член Особой Комиссии под председательством Его Императорского Высочества Великого Князя Сергея Михайловича. — Авт.

27 «Новое время», 1914, № 13830. — Авт.

28 Ос тяки — прежнее назва ние коренного населения Хнты- Мансийского автономного округа — хантов. — Ред. 5 Зак. 2616

29 Стрихнин — сильнодействующий яд, получаемый из южноамериканского растения чилибухи. — Ред.

 

 

Глава V.

Различные виды медвежьих охот. Ловушки. Медведи в капканах.

Охота на медведя производится разными способами: промысловым при посредстве разных ловушек, окарауливаний на приваде и на овсе, на берегах, вдогонку и при помощи облавы.
Ловушки употребляются следующие: 1) тяжелый чурбан, унизанный железными гвоздями, навешивают над входом в борть. Добравшись до него, медведь ударом лапы отталкивает чурбан и просовывает рыло в отверстие дупла к улью, но чурбан, возвращаясь, бьет «мишку» по голове, который с еще большею силою его отбрасывает от себя и так продолжается до тех пор, пока оглушенный медведь не упадет с дерева на заостренные колья, втыкаемые под деревом; 2) вместо чурбана с гвоздями подвешивают к суку дерева доску в виде качалки на 4 веревках, прикрепленных к углам доски. Затем эту доску-качалку притягивают и слабо закрепляют к дереву ниже отверстия дупла с ульем. Когда медведь взберется и усядется в качалку, то последняя отрывается от дерева с ульем, и медведь, не имея возможности достать лапами ближайшие деревья, остается на ней до тех пор, пока не решится соскочить на землю, где ожидают его заостренные колья; 3) подобным же образом вместо качалки подвешивается колесо, вращающееся на короткой оси, хватаясь за которое, медведь повисает и затем падает; 4) вместо качалки, ниже отверстия улья в дупле устраивают балкон или полати кругом ствола, такой ширины, чтобы, добравшись до них по стволу дерева снизу, медведь не мог на них залезть, а лишь ухватиться лапами за их края, что заставляет его висеть до тех пор, пока он не упадет на заостренные колья, как и в первых случаях; 5) на медвежью тропу кладут широкую доску с пропущенными через нее вверх торчащими заостренными
«ершом» гвоздями и все это замаскировывают листьями, травой и проч.

138

Наткнувшись на гвозди одной лапой, медведь, стараясь освободить ее, упирается в гвозди другой лапой, а затем и остальными; 6) на тропе укладывается петля, к концу которой привязывается тяжелый чурбан. Попав в петлю, медведь или удавливается тяжестью чурбана или увлекается им в пропасть, если тропа проходит вблизи от нее; 7) выкапывают яму до 8 арш. глубиною с нависшими стенками и посреди ямы выкапывают перпендикулярно сваю, к верхнему концу которой привязывают приваду в виде живого теленка, овцы, падали или меда. Потолок ямы ниже привады закрывают хворостом, прутьями, мохом, листьями и проч. так, чтобы медведь не мог заметить западни; 8) настораживают самострелы из лука или ружья, выстреливающие когда медведь задевает за протянутую поперек тропы бечевку-сижку; 9) над положенной привадой в виде слопцов, устраиваемых для зайцев, настораживают тяжелое бревно, которое падает на медведя и давит его своею тяжестью, лишь только он коснется привады; 10) около привады настораживают железные капканы.
В капканы или «кляпцы» медведей ловят успешно или у падали или у задранной медведем скотины, а случается и на полосах созревшего овса. Это одно из наиболее действительных средств против медведей, нападающих на скот, широко практикуемое в северной Европейской России и Сибири.
Медвежий капкан представляет собою четырехугольную железную раму около 10 верш, длины и 8 ширины, на которой посредине коротких сторон утверждены по одной железной стойке с шалнерами. На каждую из этих стоек надевается по одной очень твердой пружине, представляющей собою согнутую под углом полосу в 1 вер. ширины на ⅛ вер. толщины, заканчивающуюся двумя круглыми отверстиями, из них нижние охватывают нижний конец стоек, а верхние — скобы, вращающиеся на шалнерах30, приделанные к верхним концам тех же стоек.
Чтобы насторожить капкан, необходимо сжать пружины до отказа и с концов их, для удержания в этом положении надеть железные кольца, которые возможно далее продвигают по направлению к скобам, после чего обеим пружинам дают положение перпендикулярное к длинным сторонам рамы и затем разносят скобы в противоположных направлениях, прижав их вплотную к длинным сторонам рамы, к одной из которых прикрепляется сторожок, охватывающий скобу и соединяемый с сеткою рамы.

30 На шалнерах — на шарнирах. — Ред.

139

Когда кольца с пружин сняты, то при малейшем движении сетки сторожок соскакивает со скобы, пружины с большою силою освобождаются и скобы плотно захлопываются. Иногда к скобам приковываются острые, короткие зубья, а к раме капкана — короткая железная цепь с небольшим якорем. Медвежий капкан обыкновенно весит от 30 до 35 ф. Такое же устройство, но без зубьев и якорей, имеют капканы, употребляемые для ловли зайцев, лисиц, рысей и волков, весом от 3 до 10 ф.
В капканы медведи попадают чаще всего около весеннего Егорья31, тотчас по выходе из берлог, когда бывают особенно голодны.

Если капкан без якоря и «мишка» попал переднею лапой, то уходит часто очень далеко, оставляя за собой ничтожный след волока: тогда найти его нелегко, даже с хорошими собаками. Зато с якорем, задевая за колодник, скорее отвертывает лапу. Поймать медведя нехитро, но дело в том, что не всякий капкан удержится на его лапе до прихода хозяина: необходимы твердые, сильные пружины, сковать которые нашим кузнецам не всегда удается. Чего только не выделывает попавшийся «мишка». Он грызет капкан зубами, бьет им о колодник, ходит на задних лапах, влезает на вершины деревьев, где иногда и остается до прихода охотников, задев рамой за им же сломанный сук.

31 Весеннего Егория — 23 апреля по старому стилю или 6 мая по новому. — Ред.

140

В это время он, конечно, становится страшно зол, а если на ту пору освободится от предательского железа, то и опасен. Иногда имеет привычку затаиваться в слепой чаще или колоднике. Тогда берегись, спустя рукава идущий охотник или собирающая ягоды баба.
Если бы капкан удерживал медведя на одном месте, что случается с небольшими медведями, то охота на него представляла бы мало интереса; на самом же деле медведь с капканом уходит не только далеко, в особенности когда зверь крупный и попал передней лапой, но и не лишен возможности производить быстрые эволюции. Капкан на задней лапе несравненно более задерживает зверя, цепляясь за каждую валежину, скорее утомляет и оставляет за собой непрерывный след, по которому нетрудно его разыскать.
Капканы начинают настораживать обыкновенно при образовании первых проталин, в самых отдаленных от жилья местах, около убитых с осени лошадей, которых покупают для этой цели из числа негодных к дальнейшему употреблению, по цене стоимости кожи от 2 руб. 50 к. — 3 руб.
Места постановки капканов выбирают на известных обычных переходах зверя, зарекомендовавших себя удачным ловом. Тушу убитой лошади, прочно со всех сторон за исключением одной, зарубают лесом, приваливая сверху еще тяжелой осиной: под рамкой капкана выкапывают ямку, чтобы нога зверя скобами захватывалась выше, и для той же цели перед капканом укладывают толстую валежину, через которую зверь должен перешагнуть. Капкан сверху очень искусно замаскировывается — мхом, листьями, осыпавшейся хвоей и проч., так что место его постановки отличить совершенно невозможно. Иногда убитую лошадь кладут около ручья и капкан ставят в воду; нередко у той же падали ставят другой капкан в муравьиную кучу, которые «мишка» такой любитель весною вскапывать. Пойманный медведь представляет некоторую ценность от продажи шкуры, которая в апреле месяце еще не теряет своих зимних качеств. Далеко не каждый медведь подходит к поеди с открытой для него стороны, где насторожен капкан, а иной предпочитает подрыться в другом месте; попадаются и такие, побывавшие в капканах, медведи, которые еще издали начинают когтями очень осторожно ощупывать почву и, обнаружив предательское железо, заваливают его ломом или откидывают в сторону. Рассказов о таких проделках, показывающих ум зверя, можно услышать от
капканщиков немало.

141

Однажды, по разным обстоятельствам, я промедлил со своевременною постановкою капкана у положенной с осени лошади и когда приехал для этой цели на место, то обнаружил следующие деяния зверя. Не доходя саженей десяти до привады, медведь подбирался к ней на всем этом расстоянии, царапая когтями землю, как железными граблями, так что разрыхлил верхний слой почвы сплошною полосою до аршина в ширину. Мало того, перетащив тушу лошади на другое место в еловую заросль, сажен за тридцать, проделал и там, при вторичном посещении привады, то же самое, в обоих случаях несомненно предполагая обнаружить скрытый капкан. Этого хитреца так и не удалось поймать.
Успешности лова более всего досаждают собаки, попадающие в капканы ранее прихода медведя, что последнего, впрочем, не всегда отпугивает от приготовленной для него трапезы, причем «мишка» нередко такого злополучного пса оттаскивает в сторону, заваливая валежником, мхом и проч.
Чаще всего попадают собаки, принадлежащие самим капканщикам, которые, возвращаясь от капканов домой, приносят с собою запах падали и следами которых собаки ее легко находят. Попавшая в капкан собака лает беспрерывно, пока окончательно не выбьется из сил и не околеет. Капкан не всегда ломает кости ее лап, если ее скоро освободят от него, что возможно сделать и одному, без посторонней помощи, имея при этом в виду, что каждая собака, даже своя, от нестерпимой боли непременно кусается. Для освобождения ее необходимо одной рукой схватить ее за шиворот, а другой за раму капкана и затем обеими перетащить к корням ближайшего дерева; найдя прочный кол, конец его запустить под корень и в то же время нажать им на пружину, ближайшую к ущемленной лапе, что позволит скобам несколько раскрыться, и другой рукой вытащить собаку. При наличности колец, надвигаемых на пружины, или кушака, которыми пружины стягиваются около скоб, задача освобождения облегчается.
Капканщик, зная привычку медведей ходить лесными дорогами или тропами, ставит иногда капканы на тропе или на «глобе», как называют тропу в северных уездах Новгородской губернии, где случалось, вместо медведей, залавливать людей. Мне известна в Борисовской волости Белозерского уезда одна баба, имевшая несчастье просидеть с капканом на ноге в лесу двое суток, последствием чего вместо отнятой ноги ходит в
настоящее время на деревяшке.

142

Попадавшие в капканы крестьяне с помощью кушака освобождают себя сравнительно благополучно.
Попавший в капкан медведь, если не будет разыскан охотниками или не вытащит из капкана лапы, что случается, когда одновременно зажатые между деревьями пружины дадут проход, — в конце концов освобождает себя от капкана тем, что отгрызает омертвевшую конечность лапы, каковая операция проходит для его жизни вполне благополучно, судя по убиваемым без лап медведям зимою.
Одного медведя, проходившего с капканом на передней лапе не менее одного месяца, мне удалось разыскать и убить в июне месяце. Капкан каким-то чудом удерживался исключительно на одном обрывке белой жилы не длиннее вершка, тогда как передней лапы, начиная от сустава в сгибе, не было совершенно: она была точно отрезана опытным хирургом и без всякого нагноения или гангрены. Этот медведь лежал в яме, среди чистого мохового болота, и тотчас по приближении к нему бросился, прыгал на трех лапах, с явно враждебными намерениями.
Другого медведя представился случай застрелить попавшим в капкан второй раз одной и той же передней лапой, у которой ступни с когтями в наличности не оказалось: ее заменяло утолщение в виде кулака, защищенное толстой и мозолистой кожей, выше которого теперь и захватил капкан.
Вполне достоверны случаи, когда охотники, идя следом медведя в капкане, натыкались на остатки его, ободранного и съеденного другим медведем, в чем убеждались на месте по следам борьбы. О таком финале охоты в Белозерском уезде, как участвовавший в ней, рассказывал мне бывший архангельский губернатор Н.Н. Качалов.
В том же уезде крестьяне д. Кыргады не так давно на следу медведицы, попавшей в капкан, наткнулись на ее труп, заеденный медведем, которого собаки обнаружили тут же, на месте совершенного им преступления, с настолько истерзанными защищавшеюся медведицей лапами, что он не мог бежать от охотников и был ими убит.
После тщетных попыток сбить капкан, крупный, сильный зверь стремится уйти возможно дальше от места поимки, но идет не в одном
направлении, а все время кружит и петляет самыми непролазными

143

местами, очень часто возвращаясь не один раз своим следом и так основательно запутывает их, что найти его на лежке приходится нескоро. Никем не преследуемый медведь с капканом днем обыкновенно лежит, а ночью, понуждаемый голодом, бродит в поисках пищи, роет муравейники, коренья и проч.
В апреле месяце 1915 года, следом крупного медведя, ущемленного капканом на половине ступни передней лапы всего за два дня назад перед тем, мне пришлось беспрерывно, за исключением краткого отдыха, проходить в продолжение 24 часов, пока собаки не почуяли его на лежке. Этот медведь почему-то облюбовал один проломок, — образовавшийся от сплошной вырубки и бурелома, заросшего мелким и частым ельником площадью, примерно, около 50 десятин, — который зверь искрестил по всем направлениям, где одним и тем же следом проходил по два-три раза, что отчетливо можно было видеть на снегу, местами еще сохранившемся, где он рылся в муравейниках и откуда уходил на значительные расстояния в стороны и опять возвращался. Конечный, выходной след удалось перехватить лишь после тщательного и внимательного обхода вокруг всего этого проломка.
Если принять во внимание, что медведь, в данном случае задерживаемый капканом на каждом шагу, прошел за двое суток минимум 30 верст и, поднятый с лежки, имел еще силы бежать прыжками, то нельзя не подивиться необычайной силе и выносливости этого зверя.
Насколько может быть стремительно нападение медведя с капканом на преследующих его охотников, может примером послужить следующий эпизод, имеющий в данное время уже тридцатилетнюю давность.
Весна в 1885 г. в Белозерском уезде была в полном разгаре. «Егорий»32 только что миновал, под горячими лучами солнца стаивали последние снега, повсюду шумели ручьи, — когда в одно прекрасное утро прямо из лесу, весь мокрый, мне явился крестьянин ближайшей деревни Василий Выдров, или
«Выдренок», и радостно объявил: «Пожалуйте, барин, зверя бить».
Такое приглашение означало, что в один из его капканов попал
«мишка». Приглашение Выдрова бить зверя встретило с моей стороны самое быстрое исполнение: снять со стены карабин Бердана,

32 23 апреля. — Авт.

144

сунуть в карман пачку патронов и кликнуть пойнтера Бойкана было делом одной минуты, а через два часа я в обществе Выдренка, его сына Александра и моего работника Петра, пожелавшего сопутствовать нам ради «антиреса», были уже на следу зверя.
Заметив направление последнего, Выдренок для облегчения ходьбы повел нас краем болота в обход, левее следа, который мы встретили вторично, пересекая мыс суходола, вдавшийся в то же болото и густо поросший еловой зарослью. Едва мы забрались в чащу, как услышали звон железа и треск ломаемых сучьев, что послужило нам сигналом к бегу в направлении этих, довольно быстро удалявшихся от нас, звуков. Из той стремительности и усердия, с которыми мои спутники преодолевали все препятствия, я заключил, что каждому из них хотелось ранее других сделать выстрел по зверю. Пока мы пробирались через чащу, мне казалось, что я впереди всех, но как только выбрались из нее на болото, куда уже успел выскочить зверь, я к удивлению своему увидел Александра значительно впереди себя. Я уже отчаивался обогнать его, как вдруг заметил, что он в нерешительности заметался на одном месте перед глубоким и довольно широким ручьем, преградившим ему путь. Вспомнив свое былое искусство прыгать, я блистательно перескочил на другой берег и через несколько минут увидел шагах в сотне от себя тяжело галопирующего
«мишку» с капканом на передней лапе. Медведь был из крупнейших, каких мне не приходилось ранее видеть, желто-бурой масти, с седым лбом и таким же загривком. Выбрав удобный момент, я пустил в него первую пулю, но это только ускорило его бег и заставило круто изменить направление в сторону еловой гривы, к опушке болота. С переменою направления, он встретил на пути опять тот же ручеек и перемахнул через него одним прыжком, не задержавшись ни на секунду, тогда как я у противоположного берега зачерпнул полные сапоги воды; когда же медведь стал подыматься из болота на косогор, я сделал по нему второй выстрел, от которого, было заметно, как он споткнулся, но справился и снова пошел тем же ходом, пока не скрылся в заросли ельника. Здесь снег лежал еще сплошным покровом и местами настолько глубоким, что зверь проваливался по брюхо, оставляя за собою обильные брызги крови. За чащей опять началось болото с редким лесом, и я снова увидел убегающего зверя; выстрелы третий и четвертый по результатам были не лучше первых и только пятый с расстояния не далее 100 шагов, после тщательного прицела, заставил зверя остановиться и повернуть ко мне свою лобастую голову. Продолжая наступление, я тщательно старался выбросить стреляную гильзу, но когда убедился, что экстрактор совершенно перестал действовать, то вынужден

145

был остановиться, чтобы вывинтить шомпол.
Тем временем прибежал Александр, снял с плеча свою одноствольную фузею и указательным пальцем правой руки, согнутым наподобие крючка, потянул за спицу курка, вместе с которым от капсул и отделилась какая-то тряпка, тотчас же упавшая в воду; оказалось, что вместе с тряпкой туда же последовал и пистон. Так же неторопливо, но трясущимися руками, достал он из-за пазухи пороховницу, потрусил из нее в отверстие капсули немного пороху, из другой части своего костюма извлек пистон, насадил его, куда следует, прижал курком, опять поднял последний тем же приемом и, наконец, встав на одно колено, стал прилежно выцеливать.
Между тем «мишка» сохранял полнейшую неподвижность, Бойкан с лаем вертелся около меня, тогда как я буквально скрежетал зубами от тщетных усилий вывинтить шомпол, нарезной конец которого не хотел повернуться в своем гнезде ни на одну йоту, и мне оставалось только одно средство — завладеть шомполом Александра, но злодей, как нарочно, все медлил и медлил.
Но вот, наконец, вместо ожидаемого выстрела, у него сначала звонко щелкнул пистон, послышалось шипение и тотчас же протяжный, в два приема, не то выстрел, не то хлопок, вместе с которым его фузея извергла целый пучок пакли.
Едва я успел вытолкнуть стреляную гильзу, как около меня раздался выстрел Петра.
Точно какая-то невидимая пружина подкинула «мишку» кверху, он оглушительно рявкнул и, прижав уши, бросился к нам, довольно исправно работая всеми своими четырьмя лапами.
Нападение было так внезапно, что я успел его взять на цель, когда он был не далее 40 шагов, но в этот момент буквально под рылом чудовища очутился Бойкан, вовремя однако успевший отскочить в сторону, а как только «мишка» с разбега миновал его, смелый пес повис на его заду. Почувствовав собачьи зубы, медведь осадил на дыбы; круто повернулся назад, точно на оси, и с ревом ринулся на собаку, но ту как будто чем- то откинуло в сторону, зверь проскочил, Бойкан опять сделал хватку и т.д.
Медведь на дыбах казался необычайно велик, всеми контурами своими

146

напоминая добрый стог сена. Вид его был ужасен: из раскрытой пасти комками висела белая пена, по высунутому между желтыми клыками языку бежали струйки крови, глаза светились зеленоватым огнем, седая шерсть волной ходила по хребту и слышно было, как внутри него что-то клокотало и бурлило. Царь лесов наших метался передо мною во всей своей грозной красе вольного, дикого зверя, доведенного до последней степени бешенства. Движения его были настолько быстры, что уловить момент вернейшего выстрела по убойному месту было нелегко, особенно после продолжительного бега, и тем более, что мой карабин на таком близком расстоянии бил значительно выше точки прицела. Неизвестно, в какой момент я дождался бы более спокойного положения зверя, если бы собака, за одну из хваток преследуемая им по пятам, не бросилась в мою сторону. Зверь был, что называется, на носу, и я, выцелив его между глаз по переносью, нажал на спуск и тотчас же сделал отчаянный прыжок в сторону. Медведь, как буря, обрушился на сосну, за которой я стоял в момент выстрела, и с такою силою ударился о нее капканом, что от нее отлетела щепка, звон железа прозвучал по лесу и самого его откинуло назад. Я уже собирался повторить свой маневр, но зверь оставался на месте. Теперь он сидел, раскинув широко передние лапы и почти до земли опустив огромную башку, а на снегу под его носом собиралась лужица крови. Собака ожесточенно теребила его зад.
— Тошно приходится голубчику, — послышался около меня голос
Выдренка, а вслед затем грянул и его, на этот раз последний выстрел.
Из-за ближайшей сосны в облаке дыма показался Василий, без шапки, с расстегнутым воротом рубахи и с всклоченной бородой, в которую запутались ветки хвои. Его так и качало на ногах от сильнейшей одышки и обильный пот струился по его лицу; он видимо, только что прибежал на место турнира.
— Ну, барин, и близко же ты его напустил, — сказал он мне как бы с укором, подходя к нашему трофею, с которым Бойкан не расставался, глубоко запустив в него свои клыки. Богатырь, одно слово — богатырь, — продолжал Василий, любуясь зверем. — Собачка у тебя — золото, а не собака. Люта на зверя будет.
Это был первый дебют Бойкана по медведю. В поощрение он немедленно получил еще трепетавшие внутренности зверя, которыми и наелся до отвала.

147

Впоследствии целым рядом блистательных подвигов Бойкан вполне оправдал лестный отзыв о нем Выдренка.
— А ты что от нас так поотстал? — спросил я Василия.
— Да, где мне, старику, за вами держаться, — оправдывался Василий, — ведь мне уже восьмой десяток пошел… и то едва не задохся. Ну, да и ручей задержал. Молодцы-то, вот, и скоро прибегли, а теперича где? — продолжал Василий, оглядываясь по сторонам.
«Молодцов», действительно, вблизи нас не было, но фигуры их уже показались вдали.
Когда сконфуженные беглецы возвратились и в два ножа усердно принялись свежевать зверя, Василий по адресу их не обмолвился ни одним словом упрека, а только в продолжение работы, по временам сурово взглядывал на сына, приговаривал: «ой, Сашка, Сашка, ой, Сашка, Сашка»!
Тот же возглас повторялся неоднократно и на пути домой, на что Сашка упорно отмалчивался, глубоко отдуваясь под тяжестью медвежьей шкуры, возложенной на его плечи родителем.
«Ой, Сашка, Сашка» и дома еще звучало в моих ушах, точно припев какой-то песни.
Медведя с капканом не всегда задерживает и глубокая вода. Однажды преследуемый мною медведь переправился в половодье через довольно глубокую и быструю речку. На этот раз меня сопровождали тот же Василий Выдренок — хозяин капкана и А.В.Р. — врач по профессии, большой юморист по натуре и на охоте незаменимый товарищ, которого, к сожалению, очень скоро заменил другой врач, настолько сведущий в охоте, что однажды спросил меня: «Каждую ли зиму мужички устраивают новые берлоги, или медведи постоянно ложатся в старые»?
Когда след привел нас к берегу реки, то мне с Р. пришлось раздеться и при переправе принять адски холодную ванну. Василия, из уважения к его преклонным годам, мы уговорили остаться.
«Мишка» сообразил, вероятно, всю тщету своих усилий спасти свою шкуру и после переправы остановился в ближайших кустах, о чем предупредил нас своим фырканьем. Пуля в лоб закончила с ним все счеты в то самое время, когда милейший Р. выпутывал одну из своих ног из такой

148

принадлежности костюма, в которой полагается быть одной ногой, но куда он второпях попал обеими.
Медведь с капканом способен залезать на высокие деревья. Помню случай, когда медведица у самой привады забралась на высокую ель, совершенно отгрызла вершину ее, в поперечнике не менее 3 ½ вершков, и затем по всему стволу обломала начисто все ветви. Вероятно эта работа настолько утомила ее, что она в состоянии была отойти не далее версты.
Другой медведь с капканом на задней лапе залез высоко на очень толстую осину, с которой обратно не мог спуститься, насадив раму капкана до отказа на им же перегрызенный сук. Все, до чего он мог только достать когтями и зубами, включая и главный ствол, за который он держался лапами, было ободрано, огрызено и обломано так, что под деревом образовалась куча обломков. Снять раму, надвинутую на сук перемещением в сторону, за уничтожением всех ближайших ветвей, могущих послужить зверю опорой, для него уже не представлялось возможным, а поработать над тем же суком зубами ниже капкана у него не хватило смекалки. Пришлось дерево рубить с таким расчетом, чтобы оно при падении не раздавило
«мишку» своею тяжестью.
Крестьяне-промышленники, добивающие обыкновенно пойманных в капканы лисицу, рысь или волка дубинкой, считают охоту на медведя с капканом не безопасною и кроме ружей берут с собой рогатину.
Мне известен случай, когда преследуемый с капканом медведь бросился на охотника, жестоко искусал его и вероятно лишил бы его жизни, если бы не выручили подоспевшие товарищи.
В капкан попадают преимущественно крупные медведи из тех, которые валят скот, или «стервятники», как их называют крестьяне, почему этого рода охота, производящаяся к тому же среди чудной весенней обстановки пробуждавшейся природы, не лишена привлекательности.
Помню, однажды я отправился с вечера на глухариный ток, наслушал взлет глухарей, провел превосходную ночь с чайником у костра, и едва светлая полоска зари показалась на горизонте, как я уже подходил под песню по крепкому насту к ближайшему глухарю. Мне оставалось дойти не более 50 шагов, как вдруг глухарь замолчал, замолчали и еще два, поющие в
стороне, которых перед тем я хорошо слышал, а затем ушей моих стал

149

достигать какой-то неопределенный шум, который я сначала отнес к приближению бестолкового охотника, а затем, когда, по временам, точно хлопанье бича, стали гулко по лесу раздаваться звуки ломаемого валежника, я изменил свою догадку в пользу лосей, но лишь только моего слуха коснулся звук железа, я понял, с каким приятелем придется иметь дело. Зверь шел все время прямо на штык, но не доходя шагов полутораста, повернул несколько в сторону, что заставило меня сделать попытку перехватить его на пути; однако, он вероятно заслышал меня и бросился в сторону.
Бежать по крепкому насту было очень легко, и я быстро стал догонять
«мишку», который капканом на задней ноге временами задевал за оставшиеся от прежней вырубки вершины. Лишь только зверь понял, что ему от меня не уйти, как сразу сбавил ход, а затем и остановился в угрожающей позе и со злобным фырканьем. Разрывная пуля по лопаткам моментально посадила медведя, причем он как-то высоко закинул голову кверху и огромными глотками начал было жадно вбирать в себя воздух, но вслед за тем из горла его хлынул на снег обильный поток крови вместе с какими-то темными комками. И это была его агония.
С неописуемым наслаждением я присел отдохнуть и огляделся. Заря уже охватила половину небесного свода, светло-голубой фон ее окрашивался пурпуром и вот-вот из точки горизонта, загоревшейся пожаром, сейчас брызнут и зальют все яркие лучи солнца. В это же время ко мне со всех сторон неслись бесчисленные голоса пернатых, каждая пичуга говорила по- своему: свистала, щебетала, чирикала, ворковала, чуфыкала, кокала, трещала, хлопала крыльями и проч. — без перерыва и без конца. А на самом деле это было ничто иное, как торжественный гимн ликующей природы, песни любви о радостях и о победе вечно обновляющейся жизни.
Быть может, с точки зрения строгой морали, ловля капканом медведя и предосудительна, но, к сожалению, у населения летом нет других, более гуманных средств оберегать свой скот от этого хищника, тем более, что, повторяю, валит скот именно тот же зверь, который ходит на падаль.
О том, сколько голов скота в продолжение лета может уничтожить один и тот же медведь, я говорил уже ранее. Кроме того, медведь с капканом дает
отличный случай познакомить и притравить к нему зверовых собак.

150

Глава VI.

На приваде и на овсе.

Лучшее время караулить медведей на приваде — конец апреля и май до появления комаров, когда ночи коротки и светлы, а осенью — только при луне или на вечерних и на утренних зорях. Падаль помещают в прочный сруб с небольшим окошком в потолке, через которое зверь мог бы доставать ее частями. Около сруба, на расстоянии ближайшего выстрела, устраивают на деревьях лабаз, с которого и стреляют зверя. Сруб делают из неокоренных берез, на белом фоне которых медведь ночью лучше заметен. С большим успехом караулят медведя у задранной им скотины, что случается в продолжение всего времени пастьбы, причем убитую им лошадь или корову лучше не трогать с места, а ограничиваться только устройством сидьбы на деревьях. При устройстве лабаза главное внимание должно быть обращено на удобство стрельбы, с какой бы стороны к приваде ни подошел зверь.
Не каждый медведь прямо и смело подходит к приваде, а нередко издали обходит ее кругом, и, наткнувшись на след охотника или обнаружив его присутствие, к поеди не подходит. Поэтому небесполезно бывает «отвести след», как говорят здешние охотники, т.е. подойти к лабазу вдвоем, из них один остается, а другой проходит далее и затем по другой дороге или тропе возвращается домой; еще лучше к лабазу подъехать верхом с провожатым, который уводит лошадь, или на лодке, когда привада положена на берегу реки или озера.
Медведь любит ходить к падали по лесным дорогам и тропам, и если на одной из них случится обнаружить его следы туда и обратно, то очень осторожного у привады зверя легче подкараулить на таком избранном пути его. Случалось иногда приманивать медведя на выстрел звоном бубенцов или колоколов, которые навешивают на скот. Советы сидеть на лабазе не в той одежде, которую постоянно носишь, и не курить — мало целесообразны ввиду необыкновенно развитого обоняния зверя, который при неблагоприятном для охотника движении воздуха одинаково легко заслышит как запах табака, так и самого охотника. Как бы, впрочем, ни мудрил последний, но, благодаря все той же чуткости зверя, охота на приваде редко сопровождается успехом. Гораздо вернее у привады действует умело
поставленный капкан.

151

Медведь к положенной приваде или им самим убитой скотине приходит часто засветло, почему, подходя к лабазу, следует быть в полной готовности к выстрелу.
Иногда случалось, и не без успеха, караулить ночью медведя, нападающего на скот, у привязанной коровы или теленка, позванивая бубенцами. Если зверь убьет скотину вдали от леса, где устройство лабаза не представляется возможным, то охотники устраивают сидьбу за ближайшими кустами в выкопанной яме.
Один крестьянин, семидесятилетний старик, прельщенный высокой премией, назначенной за убиение медведя-стервятника, беспощадно валившего коров в городском стаде, задумал во что бы то ни стало добыть этого зверя. Так как в той местности, где медведь промышлял городской скот, для устройства лабаза не встречалось деревьев выше человеческого роста, то хитроумный нимврод около убитой медведем коровы соорудил для себя из толстых брусьев прочную клетку, укрепил ее сваями к земле, замаскировал хвоей и соединил толстой веревкой с привадой, чтобы медведь в его отсутствие не мог перетащить последней на другое место, куда перемещать громоздкую клетку было бы хлопотливо. После двух или трех бесплодно проведенных ночей в этой клетке, терпеливый охотник дождался-таки медведя, но такой огромной величины, что о выстреле в него не дерзнул и помыслить. «Мишка», походив кругом и рассудив, вероятно, что подальше от подозрительного сооружения он может позавтракать с лучшим аппетитом, потащил падаль, а с нею вместе и клетку. Когда же последняя, срываясь с забитых свай, затрещала по всем швам, обнажилась от хвои и тронулась с места, бедный старик едва не умер от страха. Неизвестно, как далеко продолжалось бы невольное путешествие, если бы экипаж его не наскочил на пень, оказавший должное сопротивление лопнувшему буксиру. Видевшие следы этого медведя уверяют, что длина ступни задней лапы его на грязи имела 12 вершков.
Медведи очень любят овес, посещая посевы его во время жатвы и уборки, что при обычном осеннем ненастье продолжается на нашем севере нередко до конца сентября. Овес в это время, в особенности при неурожае на ягоды и рябину, становится почти исключительным продуктом питания всего наличного рода «топтыгиных» без различия пола и возраста. Первоначально опустошению подвергаются отдаленные от жилья полосы, а

152

наибольший ущерб терпят посевы незначительных выселков или починков, затерявшихся среди необъятных болот и лесов, где не редкость еще до заката солнца одновременно увидеть в поле несколько штук медведей. Если в таких обильных зверем местах, в период лунных ночей, прожить не один день, то представится верный случай выстрелить по медведю. При этом следует отказаться от излюбленного способа караулить медведя непременно на лабазе, на «полбе» или на «полатях»33, сидя на котором, охотник поставлен в полную зависимость от направления ветра и того расстояния, на
которое зверь подойдет. В некоторой вероятности на успех стоит еще устраивать лабаз около такой полосы, которую можно обстреливать всю, или около оставленного ряда копен (суслонов), когда остальной овес выжат и увезен, но при такой обстановке медведь очень часто, точно так же как и около привады, прежде появления на полосе, обойдет ее кругом и при помощи своего тонкого чутья обязательно откроет охотника. Мне не раз приходилось на таких сидьбах ограничиваться только выслушиванием потрескивания «мишки», производившего обход. Поэтому охота с подхода, в костюме гармонирующем с местной обстановкой, скрадыванием, сообразуясь с ветром, когда по времени медведь уже должен быть на овсе, имеет несравненно более шансов. Осенняя ночь на- столько длинна, что не трудно успеть обойти значительные площади посевов, причем жирующий медведь и сам может подойти к охотнику на выстрел, а присутствие свое здесь или там обнаружит при поедании овса чавканьем, которое в тихую погоду хорошо слышно. Увидев зверя, необходимо соблюдать полнейшую неподвижность в те моменты, когда он, перестав есть овес, прислушивается или, встав на дыбы, озирается по
сторонам34. Серьезное неудобство таких ночных похождений заключается в
риске быть подстреленным, вместо медведя, во избежание чего о своих намерениях следует оповещать заблаговременно местных жителей или ограничиваться обходами полей только на вечерних и утренних зорях.
Переходя однажды в дождливую ночь с одной полосы на другую в бурке, я, двумя крестьянами, сидевшими на лабазе, о присутствии которых не подозревал, был принят за медведя и, вероятно, получил бы пулю, если бы во время не остановился для закуривания.

33 Род балкона на дере ве. — Авт.

34 Сообща лос ь мною об этом в одном из оче рков «Ме две жьи Ох оты», до

издания «Охотничьего Ка лендаря» Л.П.Сабанеева. — Авт.

153

В другом случае, также в темную ночь, я сам только как-то чудом удержался от выстрела по человеку, которому поручено было перед утром привести ко мне на указанное место собаку на привязи для преследования с рассветом медведицы по свежим следам. Дело в том, что за темнотою мой егерь сбился тропой и подходил ко мне с противоположной стороны, откуда я всю ночь ожидал появления медведицы сам-третей, причем собака была принята мною за медвежонка, а ее провожатый — за медведицу. Иллюзия была настолько полная, что воображаемая медведица на расстоянии не далее 15 шагов уже была у меня на цели, а палец на спуске, когда я услыхал знакомое хрипение собаки, сильно натянувшей веревку.
Не так милостиво отнеслась судьба к другим двум извес т н ым м не к р ес т ья на м, п од хо ди вш им н о ч ью к устроенному ими раньше лабазу, на который с вечера забрался третий охотник. Лишь только они приблизились к нему, как оттуда грянул выстрел; идущего впереди пуля хотя и пронизала в грудь навылет, но он вылечился и ныне здравствует, а заднего убила наповал.
Сделать верный выстрел по медведю в темную ночь весьма трудно, даже при помощи того или другого из употребляемых приспособлений, как-то: черты мелом посередине планки между стволами, натирания той же планки фосфором, белой костяной пластинки на конце стволов, вращающейся белой мушки и проч. Один из крестьян-охотников рекомендовал мне привязывать вдоль планки между стволами трубку, около дюйма в диаметре, через которую не в безусловно темную ночь несколько просвечивает желтоватый фон жнивья, что дает возможность навести ее, а следовательно и стволы, в темную фигуру зверя, т.е. обязывает произвести выстрел в тот момент, когда через трубку ничего не видно.
На деле последнее средство оказалось практичнее только что перечисленных, и при помощи его мне удалось ранить в разное время двух медведей. Первого из них, вследствие того, что поиски его были отложены до утра, собаки отказались дойти. Между тем обильная кровь по обеим сторонам следа на траве, кустах и стволах берез свидетельствовала о тяжелой сквозной ране и служила указанием направления зверя до тех пор, пока он не вышел на обширное сосновое болото с бурым мхом, где след его затерялся окончательно среди множества других, протоптанных

154

собирателями клюквы.
Впоследствии до меня дошла весточка, что ближайшие соседи в самый день наших поисков нашли околевшего «мишку» и шкуру продали.
Зато, наученный опытом, другому раненому зверю я не дал, что называется, опомниться после выстрела, как уже явился на место действия с собаками. Спущенные на свежий след собаки скоро остановили медведя, но в лесу была такая кромешная тьма, что сделать по нему выстрел возможно было только при содействии помощников и фонаря, укрепленного на конце длинной жерди.
В другой раз, не далеко от дома, я подошел в очень темную и ненастную полночь к овсяной ниве, на которую повадилась ходить медведица с медвежатами, сделав предварительно распоряжение, чтобы в случае выстрела собаки были немедленно выпущены. После продолжительного и напряженного всматривания в эту ниву, пространством около десятины, на которой весь овес был сжат и составлен в суслоны, я разглядел на средине ее едва заметное, темное, двигающееся пятно, которое тотчас же и исчезло. Так как через канал трубки не просвечивало не только жнивье, но даже и небо, изливавшее потоки дождя, то я уже повернулся было идти к дому, как вдруг очень близко услышал шелест раскидываемых снопов, а вслед затем и увидел, на этот раз более ясно, темную фигуру зверя не далее пяти шагов от себя. Выстрел навскидку оказался вполне неудачен, но зато подоспевшие собаки в числе пяти штук устроили почтенному семейству «топтыгиных» такие торжественные и продолжительные проводы, что, к глубокому сожалению моему, оно в эту осень более уже не удостаивало мой овес своим посещением.
В последнем случае драгоценную услугу мог бы оказать обыкновенный электрический фонарь, направляемый левой рукой, и делая выстрел с помощью одной правой.
Для ночной стрельбы иностранцы давно пользуются различными электрическими приборами, но у нас, насколько мне известно, в ружейных охотничьих магазинах в продаже они не появлялись.
На нашем севере много овса высевается вдали от жилья, по нивам среди лесов, нередко по островам суходола, окруженного болотами,

155

где сжатый овес за невозможностью увезти его летом по отсутствии дорог, складывается в скирды, посещаемые медведем нередко даже и по снегу.
В глухих местностях по таким нивам медведи производят значительные опустошения. Сидя на заду, и охватив возможно более стеблей овса передними лапами, он исползает ниву или полосу по всем направлениям так, что для серпа остается немного работы. Выведенные из терпения хозяева овса ходят иногда по ночам караулить в чаянии шкурой зверя вознаградить себя, но, отсидев ночь, другую, в огромном большинстве случаев, без выстрела возвращаются домой, обычно заявляя, что зверь
«не пришел» или «пришел, да не с руки — учуял», или «ловко было бы стрелять, да мы оробели гораздо» и проч.
Приходит медведь на овес обыкновенно еще засветло, до заката солнца или ночью, и, утолив свой голод, ложится на день тут же в ближайшей от овса чаще, нисколько не стесняясь соседством жнецов, если его местоположения не откроют назойливо смелые собаки, которых он не выносит.
На полосе он появляется нередко настолько тихо и неожиданно, в особенности в ветер, что охотнику надо забыть, что у него есть уши, и к выстрелу быть готовым ежеминутно, но отнюдь не торопиться, а, подпустив зверя на самое близкое расстояние, стрелять в голову или по переду, памятуя, что успеть сделать второй выстрел не всегда удается, и что даже тяжело раненный медведь может легко уйти в далекие дебри, погибнув безрезультатно для охотника.
Случается, что перед появлением на овсе медведь оглядывает полосу с лесной опушки, поднявшись на дыбы. Почуяв охотника в засаде, медведь иногда терпеливо и подолгу пережидает ухода его, если поблизости нет других посевов овса. При круговом обходе нивы или полосы овса, медведь, встретив свежий след охотника, идущий от него по ветру (в сторону охотника), идет этим следом и, как наблюдалось не раз, неожиданно, в упор, натыкается на охотника, который в свою очередь менее всего ожидает такого маневра зверя со стороны своего тыла.
Почуяв опасность, медведица, не появляясь из леса, вызывает выбежавших на овес медвежат фуканьем, похожим по звуку на чиханье, и,
случалось слышать, ударами когтей передней лапы по стволу сухого дерева.

156

Пугает медведя, главным образом, неожиданность, внезапность встречи его с человеком при обстановке, исключающей вероятность такой встречи. Испуганный и быть может рассерженный тем, что ему помешали поужинать, медведь пышкает, фычкает, или ворчит и отступает. В момент удара попавшей в него пули, он иногда издает отрывистый короткий звук: «рра» и бежит очертя голову, не разбирая в лесу препятствий, с треском, топотом и оханьем: — «ох», «ох». Смертельно раненый, падая перед последним издыханием, случается, рыкает один раз во всю силу своих легких.
Заслышав пешехода или проезжающего по дороге, пересекающей посевы овса, медведь в темную и в особенности в ненастную, ночь не всегда утруждает себя хотя бы временным оставлением овса, а пропускает мимо себя человека, ничем не обнаруживая своего присутствия в нескольких саженях от дороги. Одного медведя проходящий по дороге народ в темную ночь не мог прогнать бросаньем в него камней. На падающий близко камень он отвечал фырканьем.
Иногда медведь до такой степени осваивается с работающим в поле народом, что появляется на полосе даже в такое время, когда на другом конце ее еще продолжают жать.
Встречались и такие нахалы, которых в темной ночи никакие меры отпугивания нескольких человек крестьян, включая и стрельбу, не только не в состоянии были выгнать из овса, но и сами выгоняющие обращались в энергично преследуемых зверем по дороге к своему селению. Вполне достоверные рассказы о таких приключениях я слышал от участвовавших в них крестьян селений Дыроватой и Данилкова, Погорельской волости, Белозерского уезда.
Если дневная лежка избрана медведем вдали от посещаемого им овса, то он, ежедневно приходя и возвращаясь к месту лежки своим следом, протаптывает тропу, особенно заметную при проходе через моховое болото, вблизи которой более шансов подкараулить, чем на овсе (см. чертеж № I).
Если поджидать медведя сидя на одном месте, то, разумеется, выгоднее и безопаснее сидеть на лабазе, хотя бы на высоте одной сажени, откуда зверь на овсе виднее, чем с земли. Забираться на лабаз следует не позже 4-х часов пополудни. Осенняя ночь настолько длинна, часто ненастна или холодна до инея и заморозка включительно, что на лабазе в сентябре месяце не лишнее сидеть в полушубке и устраиваться возможно удобнее, имея упор для ног,
чтобы не затекали.

157

Так как лабаз всегда приходится устраивать на краю леса, откуда зверь приходит и откуда он снизу может отчетливо увидеть на фоне даже ночного неба всякое движение охотника, то его с этой стороны следует закрывать ветвями, как можно плотнее. Жерди лабаза следует укреплять так, чтобы они при перемене положения охотника не стучали. Весь материал для лабаза приготовляют возможно далее от него и следов между лесом и лабазом стараются не давать.
Если лабаз устроен удобно, то в очень темные ночи, когда стрельба невозможна, охотник до утренней зари может на нем отлично выспаться, подостлав под себя на жерди хвои и закрывшись от дождя буркой. Чтобы во сне не упасть с лабаза, поворачиваясь с одного бока на другой, удобнее всего пропустить поясной ремень под одну из средних жердей лабаза и затем, опоясавшись им, как можно надежнее застегнуть на себе пряжку.
Общество товарища на лабазе ничего кроме неудобств доставить не может, а именно: 1) стесняет движения; 2) нарушает единение с природой; 3) увеличивает вероятность быть причуянным медведем и 4) кашлем или преждевременным выстрелом товарища может быть испорчен иногда верный успех охоты.
На выстрел с земли или лабаза медведь-самец из овса бросается крайне редко. Медведица с детьми опаснее. Стрелять по ней или медвежонку, сидя на земле в темную ночь, когда не видно конца стволов, неблагоразумно.

158

Сопровождаемая медвежатами, случается, не только бросается на выстрел охотника, преследует убегающего и атакует его на дереве, но нападет иногда на человека при случайных выстрелах, без всякого повода со стороны последнего.
Местные больницы северных лесных уездов, на протяжении ряда лет, имели в своей практике не один случай лечить крестьян, искусанных медведицами при случайных встречах исключительно за то, что имели несчастье возбудить любопытство их глупых детей.
Не так давно землевладелец Кирилловского уезда Т-в, обходя летом просеку своих владений с двумя сторожами, повстречал медведицу с медвежатами. Медведица тотчас же бросилась и, несмотря на отчаянное сопротивление тех троих, успела жестоко искусать Т-ва.
Крестьянина деревни Юдина, Воздвиженской волости, Белозерского уезда, Платона Васильева, при встрече носом к носу на лесной тропе, медведица, хотя и оставила без членовредительства, но не мало времени топталась кругом него на дыбах, фыркала и оплевала все лицо и глаза.
Крестьянин д. Ростани того же уезда, Нестор, возвращался из леса со своей собакой, встретил медведицу, которую собака начала облаивать. Медведица сначала отвела собаку довольно далеко в лес от своих медвежат, а затем настолько быстро возвратилась, что Нестор едва успел забраться на дерево, куда было последовала и медведица, но, подрываемая за зад собакой, не могла исполнить своего намерения и ограничилась тем, что продержала его в осаде не менее часа, пока на его крики о помощи не подоспели проезжающие с ближайшей дороги.
Упомянутый мною ранее охотник Обрашев однажды подстрелил ночью на овсе медвежонка и когда утром с товарищами разыскал, добил и понес его домой, то медведица с остальными медвежатами преследовала его по дороге на протяжении 3-х верст.
Другая медведица своего медвежонка, попавшего на овсе в капкан, самоотверженно защищала, бросаясь на того же Обрашева с товарищами и после выстрелов, пока не была убита.
Из собственных приключений, характеризующих обстановку охоты, могут быть приведены следующие.

159

За небольшим закрытием на земле в углу этой нивы, давно сжатой, против нарочно оставленных, неувезенных суслонов овса, около того места в лесу, куда медведь уносил снопы для обсасывания, — как на противоположной стороне нивы, шагах в 200 от меня, появился медведь. Судя по тому, как он уверенно без колебаний взошел прямо на невысокий, песчаный курган, возвышавшийся около средины нивы и, поднявшись на дыбы, огляделся по сторонам, возможно было придти к заключению, что все это проделывалось им на этой ниве не в первый раз. Удостоверившись, что здесь никого нет, он тем же следом обратно ушел в лес и затем, окрайком его, изредка потрескивая, начал обходить ниву, приближаясь ко мне с правой стороны, пока не вышел к оставленным суслонам в 25 шагах от меня, как показано на прилагаемом чертеже № 2.

В другой раз, имея намерение с восходом луны перед утром подобраться на выстрел к медведице, посещавшей зады крестьянского овсяного поля, я приехал к месту охоты к полуночи, захватив с собою собаку на случай необходимости разыскивать раненого зверя. Едва мы с кучером вышли из экипажа, как услышали ожесточенный лай собаки, прерываемый пышканьем и рыканьем зверя в окрайке овса, всего саженях в тридцати от себя. Слышно было, как собака и медведица, преследуя одна другую, носились по овсу, но за темнотою видеть что-
либо не представлялось возможным.

160

Когда медведица подбежала в направлении к нам особенно близко, то лошадь заволновалась настолько, что мы с большими усилиями ее едва удержали на месте. Кончилось тем, что медведица, преследуемая собакой, далеко увела своих медвежат в глубину леса.
Характерно в данном случае то, что медведица нашим приездом нисколько не была обеспокоена и, имея за собою целое поле овса, не сочла для себя нужным при нашем приближении отойти далее, что возможно объяснить ее привычкой к всегда благополучному для нее проезду крестьянских телег.
В другую поездку, в с. Дыроватово, Белозерского уезда, расположенное среди офомной лесной площади, я имел случай познакомиться с теми средствами, которые употребляли крестьяне для защиты своих посевов овса от посещения их медведями. Среди овса ставят чучела-пугалы, изображающие человека, которые ночью можно принять за медведя, стоящего на дыбах, зажигают на ночь костры-дымокуры, обставляют полосы со всех сторон в нескольких саженях один от другого кольями с вставленными в расщепленные концы их конусообразными трубочками из бересты, которые наполняют салом, у кого имеется — непременно медвежьим, и через посредство фитиля зажигают. Эти ночники чадят и, действительно, полосы ими обставленные — терпят меньший ущерб от медведя. Взамен ночников развешивают на колья иногда разноцветные тряпки, смоченные керосином или дегтем, и проч. Рассказывали, что в одной деревне на ночь оставляли на овсе в закрытом кузове петуха, который своим пением, в обычное время, якобы отпугивает медведя.
Один крестьянин д. Харина, ниву которого, весьма основательно выползанную медведем, я окарауливал однажды в светлую ночь, очень сожалел, что всего лишь за день перед тем обставил эту ниву
«кошечкою». По разъяснении оказалось, что им была убита кошка, прожарена на костре и разрублена на мелкие куски, защемленные в расщепы расставленных кругом нивы кольев.
Уверяя меня, что это средство против медведей весьма действительно, хотел было убрать свою «кошечку», для чего ему пришлось бы дат ь следы от леса со всех сторон нивы, чему я воспрепятствовал.
Неизвестно, что в эту ночь поблагоприятствовало медведю:
«кошечка» или неведомо откуда пришедшие к этой ниве лошади с

161

колоколами, — но только он на овсе не появился.
В наших северных губерниях крестьянам, кроме надельных земель, принадлежат значительные площади покупных, приобретенных в разное время и разными способами, преимущественно из числа занадельных, лесных, на которых ими разделаны посевы хлебов, разбросанные лоскутками среди лесов, как своих, так частных владельцев или казны. К таким собственникам с большими посевами по лединам принадлежат и крестьяне с. Дыроватова, а в том числе и мой проводник Василий Гаврилов, который имеет одну тысячу десятин, купленных им буквально за гроши в то время, когда земли с лесом продавалась от 50 коп. до 1 р. за десятину.
Казалось бы, такая уйма земли должна бы служить его благополучию, но на самом деле эта тысяча десятин, приобретенная по клочкам в чересполосице или в общем владении с другими лицами, составили истинное несчастье всей остальной жизни Василия Гаврилова. Эта недвижимая собственность заставляла его, неграмотного, защищать ее почти ежедневно от порубок, потрав, поджогов, нарушений владения, захватов, завладений, сделаться постоянным данником бессовестно жадных
«аблокатов», неумело и неудачно судиться во всех судах без конца, нажить врагов среди соседей, отбиться от своего крестьянского хозяйства и проч., и проч.
Наружность его была не менее оригинальна его собственности. Стройный и высокий брюнет с правильными чертами лица и черными, как вороново крыло, волосами на голове, усах и окладистой бороде, которые едва-едва серебрились, несмотря на его семидесятилетний возраст, — Гаврилов являл собою весьма представительную фигуру. При этом он носил на голове высокую черную шляпу с широкими полями, а на плечах черную накидку; недоставало лишь шпаги на боку и черных чулков с башмаками, чтобы без всякой гримировки быть принятым за певца итальянской оперы, готового к выступлению на сцене.
Гаврилов был немножко и охотником. Однажды, оступившись случайно в берлогу, при рубке дерева, с одного удара топором по лбу убил медведя наповал. Каждую весну для медведей у привад он расставлял не менее 6
капканов, но сам их почти никогда не осматривал, а посылал своего ленивого

162

сына, последстствием чего немало медведей оставили в капканах Гаврилову на память оторванные пальцы или концы лап, взамен чего приобретали опытность к явному ущербу других капканщиков.
На охоту он меня давно звал и я давно собирался, а когда, наконец, приехал, то, к сожалению, в самую ненастную погоду, в период очень темных ночей, когда овес был повсюду выжат и частью увезен. Хотя к моему приезду им и были приготовлены два лабаза на лучших местах выхода зверя, но первый вечер и следующее утро нами посвящены были охоте с подхода, едва не увенчавшейся успехом. При обходе первых же поселков, вскоре после того, как мы разошлись, поднявшись на один бугор, я издали увидел около суслонов медведя и начал его скрадывать, пользуясь кустами, но не дошел до него и половины расстояния, как он убежал, заслышав Василия, обходившего ниву с другой стороны и не оглядевшего зверя. На другой день, рано утром, Василий очень близко наткнулся на другого медведя, который скрылся в лесу скорее, чем охотник успел выстрелить.
Обойдя в два приема значительное пространство, мы почти на каждой лесной дороге или тропе, по грязи, а местами и на жнитвине, видели медвежьи следы разной свежести и величины, что указывало на значительное число их в данной местности.
На второй день, к 3 ч пополудни, Василий привел меня к устроенному им лабазу около одной нивы, наиболее удаленной от остальных и окруженной крупным еловым лесом.
На эту ниву еще ни одна телега не приезжала за снопами, суслоны стояли рядами нетронутые и лишь небольшая часть их, ближайшая к лесной опушке, была повалена, снопы растрепаны, обсосаны и частью унесены в лес. Около них отчетливо были видны на размокшей жнитвине следы двух разных по величине медведей.
Место для лабаза было выбрано для обстрела нивы очень удачно, устроен он был прочно и отлично замаскирован. Жерди с настланной на них хвоей не только были перевязаны веревкой, но еще и глубоко врублены в стволы дерев, к одному из которых для влезания на лабаз было приставлено срубленное деревцо сучьями вверх и с вырубленными на нем ступеньками. Ни малейших следов рубки поблизости лабаза не было видно. Одним словом, все данные для успеха были налицо, за исключением

163

абсолютной темноты, которая должна была наступить с началом ночи по случаю дождя, который моросил весь день не переставая. Сырые, низкие облака медленно ползли над лесом и, казалось, задевали за его вершины. Кругом была полная тишина, и вместе с тем сыро, довольно тепло, пахло грибами, гнилым деревом и хвоей.
К лабазу мы подошли очень тихо, но лишь только я поставил ногу на первый сучок импровизированной лестницы, как прямо против лабаза в лесу мы услышали резкий звук падения чего-то тяжелого на мягкую почву.
Я вопросительно взглянул на Василия.
— Это он пен ь сронил. Уч уял нас, вот и п угает, — от ветил мне Василий шепотом, а затем добавил:
— Ничего, он придет, садитесь скорее, я след отведу.
Передав мне на лабаз ружье и бурку, Василий отправился домой. Отошел он, однако, не далее полусотни шагов, как вдруг, к полному своему недоумению и отчаянию, я услышал его громогласные выкрики, далеко раздающиеся: мужик… домой… пошел! мужик… домой… пошел! и т.д.
В продолжение не менее 15 минут я слышал эти выкрики, следующие один за другим без перерыва, постепенно теряющие свою звучность, пока окончательно не затихли вдали.
Теперь только я понял, что значило по понятию Василия «отвести след».
Как я ни напрягал свой слух до наступления полной, кром еш но й т ьм ы, н о ус лы ша т ь ч т о -л иб о, ук а з ыва ю щ ее на близость медведя, не мог, а когда к тому же моросивший дождь перешел в проливной, то, устроив над собою подобие крыши из бурки, прикрепив себя ремнем к одной из жердей лабаза и подложив охотничью сумку под голову,
заснул так основательно, что проспал утреннюю зорю.

164

Глава VII. На берлогах.

Медведей бьют более всего на берлогах. Перед облавными охотами берложные имеют преимущество в том, что требуют менее людей, времени, расходов и вернее достигают цели, т.е. овладения трофеем, не говоря уже о том, что при производстве первых потерпевшими от зубов зверя являются почти всегда не охотники, а их помощники: загонщики, крыловые, ерши и проч., от поведения которых очень часто зависит и успех охоты.
Как известно, некоторые охотники при обоих видах охот вполне обеспечивают себя от случаев нападения зверя сопровождающими их отрядами вооруженных телохранителей. Если же зверь благодаря такому многолюдству будет упущен, то это не беда: если его не убьют их егеря, то в запасе имеется еще десяток скупленных берлог, а следовательно без трофеев такие горе-охотники домой не возвратятся. Для настоящих охотников-любителей такая обстановка на охоте никакого интереса не представляет вследствие того, что вся прелесть медвежьей охоты для них, именно, в том и состоит, что она сопряжена с чувством риска, с опасностью и по интенсивности переживаемых впечатлений превосходит у нас на Руси всякую другую.
Любители медвежьих охот не лишены возможности покупать найденных зимою медведей по умеренным ценам в тех случаях, когда охоты на них по разным обстоятельствам не могут быть отложены не только на неопределенное время, но, случается, даже на один день. К числу таких медведей следует отнести тех, которых находят на местах лесных заготовок или обнаруживают в продолжение зимы случайно.
Чтобы не упустить таких случаев, охотнику приходится выезжать немедленно. При наши х огром ных расстояниях не всегда представляется возможным ожидать приезда надежного товарища, а будущим спутником является исключительно крестьянин, часто вовсе даже не охотник, но наткнувшийся так или иначе на берлогу или на
свежий след зверя.

165

Далеко не каждый проводник из крестьян решится идти бить медведя вдвоем, а будет настаивать на приглашении второго товарища или укажет берлогу лишь издали, не подходя к ней близко, что и следует иметь в виду, покупая берлогу у таких проводников.
В тех местностях, где продажа медведей приезжим охотникам за дал ьн ос т ью расс т оян ий о т желе з ны х д ор ог не практикуется, медведей бьют сами охотники-промышленники и обыкновенно в феврале месяце, когда дни становятся длиннее и когда снег достигает наибольшей глубины, что благоприятствует преследованию медведя вдогонку, если не будет убит на месте. Не мало медведей убивается попутно во время зверованья в тайге и в особенности во время преследования лосей по настам с собакой в марте месяце.
К охоте на берлоге наши крестьяне-промышленники относятся довольно серьезно. Бить зверя обыкновенно идут в числе нескольких человек, вооруженных ружьями, топорами и рогатиной. Если берлога в точности известна, то собак с собою при глубоком снеге не берут. Большинство из них навыка стрелять
пулею зверя на ходу не имеют и стараются бить его обыкновенно на лежке, не выпуская из берлоги.
Начинать охоту на берлогах вполне возможно по первозимью с ноября месяца, когда зверь окончательно ляжет. Совершенно неправы те, которые утверждают, что медведи лежат крепко и подпускают к себе близко лишь в сильные морозы. Мне приходилось подходить к берлоге в ноябре мес я ц е п о м е л к о м у с н е г у н а н е с к о л ь к о ш а г о в, п р и ч е м некоторые из них вылеживали перед тем по неделе и более среди лесных заготовок. Один из таких медведей лежал в треугол ьнике межд у по вертками, п о которым возили дрова, и был обнаружен одним из возчиков35, подъехавшим к нему на дровня х вплотную, только потому, что лошадь шарахнул а с ь в с т о р он у. Э т о
н е по ме ша л о з ве р ю п ро ле ж а т ь н а то м же месте до другого дня, где он и был мною убит. Также в ноябре месяце другой медведь, потревоженный рубкою и вывозкою бревен, кокор и проч., отошел от берлоги не да лее 100 саж. и лег в той же вырубке около дороги,
где и был мною убит с подхода по свежим следам.

35 Прохор Иванов, Белозерского уезда, Новгородской губернии. — Авт.

166

В берлогах могут быть, кроме залегших с осени, медведи, чем-либо потревоженные, перешедшие или перегнанные охотниками из одной местности в другую. Из числа таких «гонных» медведей одни ко времени охоты являются вполне облежавшимися, а другие еще лежат
«на слуху».
Как те, так и другие бывают или облаяны собаками, или осмотрены на месте окладчиками, или только обложенными, местоположение которых в кругу неизвестно, и наконец, такие, наличности которых возможно предполагать по некоторым признакам, о которых говорилось ранее: куржаки, заломы, заеди или закуси, задиры и проч. Чтобы не тратить напрасно время и труд на поездки и разыскивание сомнительных медведей, лучше на них не ездить, пока они не будут найдены. Если имеется налицо уверенность, что только что обложенного «генного» зверя никто в кругу не потревожит, то выгоднее охоту на него отложить, дать ему облежаться. Если медведь не был обложен по следу, а берлога была обнаружена собакой, то охотника в январе месяце в берлоге может ожидать один из следующих трофеев: 1) холостая медведица 2-х лет или по 3-му году, весом примерно до 3-х пудов; 2) медведь такого же возраста до 5 пудов; 3) медведица с новорожденными медвежатами или имеющая ощениться к половине февраля месяца; 4) медведица с лончаками; 5) медведь по 4-му и более году весом от 5 и более пудов, и
6) медведица старая, холостая, потерявшая способность к деторождению.
Из этого перечня видно, что вероятность найти крупного, матерого зверя невелика.
Умелый подход к берлоге имеет немаловажное значение. Надо подойти так, чтобы выскочивший из берлоги зверь был виден охотнику, для чего необходимо около берлоги занимать наиболее возвышенный пункт, так как чем шире горизонт охотника, тем для стрельбы выгоднее, почему при глубоком снеге не следует сходить с лыж, ради устойчивости, как советуют охотничьи календари, на случай единоборства с медведем, чтобы удобнее было, «упав на спину, пороть ножом ему брюхо». Боже избави от такой перспективы!
Если берлога примыкает или окружена такими закрытиями, что медведь может скрыться с глаз охотника на первом прыжке, то

167

приходится подходить к зверю вплотную и стрелять его почти в упор, не выпуская из берлоги. В таких случаях обязателен выстрел в лоб или за ухо, лишь только зверь подымет голову или начнет подыматься: стрельба по шерсти рискована. Если зверь лежит в густой заросли и снег не слишком глубок, то менее шансов его подшуметь при подходе без лыж.
Хуже всего, когда медведь лежит в закрытой берлоге, не показывается охотнику, а затем вылетает из нее пулею. Если охотник стоит не слишком близко от чела берлоги и может успеть повторит ь выстрел, то выгоднее такого зверя осадить сначала ударом по передним лопаткам или «на косых», что замедлит стремительность его для второго выстрела в лоб. В таких случаях малодымный порох предпочтительнее черного, более, чем когда-либо.
Выскакивает медведь из берлоги при мелком снеге иногда настолько изумительно быстро, что положить его выстрелом в лоб вполне владеющему собою и искусному стрелку удается не каждый раз. Утверждающие противное пусть попробуют попадать каждою пулею в брошенный им под ноги с большою силою, с расстояния 10 шагов, хотя бы кегельный шар, объем которого не менее помещения головного мозга любого медведя.
Если медведь, пользуясь закрытием, уходит без выстрела, то охотник стреляет по нему в направлении осыпающегося при его движении снега, или по мелькнувшей где-либо части его туши.
В интересах дела, все внимание охотника обыкновенно бывает сосредоточено на том, чтобы не упустить зверя без выстрела, хотя бы это было и рискованно, а не наоборот. Совет — не стрелять по медведю в виду личной безопасности, если нет уверенности убить его наверняка — весьма благоразумен, но ведь еще благоразумнее не стрелять по нему вовсе.
Без крайней надобности, если позволяет обстановка, разумеется, не следует ни подходить к берлоге вплотную, ни загораживать своею персоною выход из нее, всегда однако, помня, что чем ближе охотник к медведю, тем более шансов убить его наповал и наоборот.
Собака на берложной охоте бывает не только полезна, но нередко и

168

необходима. Разыскать в кругу обложенного медведя, когда в лесу все коряги, валежник, бурелом и проч. завалит снегом глубиною до 3 аршин и его тяжелые глыбы согнут в дугу молодую поросль и повсюду нависнут на хвое, даже с собаками бывает не легко, а без собак часто невозможно. Нередко артель в несколько человек по целым дням безуспешно разыскивают «мишку» в оклад, не оставляя не ощупанными кольями ни одного пня, ни одной валежины, а затем оказывается, что зверь лежал тут же, иногда в таком месте, по которому проезжали лыжами.
Медведь по большей части ложится среди такого бурелома и густых зарослей, сплошь заваленных глыбами снега, что и опытный глаз не всегда в состоянии бывает определить направление его выхода, тем более, что медведь отлично умеет пользоваться закрытиями и нередко, переползая под ними, уходит с своего логова незамеченным, буквально из-под носа стрелка. Своевременно обнаружить поползновение к такому маневру может только собака, которую спускать с привязи следует, подойдя уже к берлоге и заняв по возможности для выстрела наиболее выгодную позицию.
Поступать так возможно бывает, разумеется, только в тех случаях, когда местоположение берлоги точно определено, что далеко не всегда встречается в действительности. Чаще всего проводник указывает охотнику только направление, в котором облаивала берлогу его собака, так как по обыкновению к ней близко не подходит: из опасения, что собака, заслышав его приближение, сильнее начинает напирать на зверя и легко может заставить последнего покинуть свое логово, в особенности если дело происходит в такое время, когда медведь еще не облежался, т.е. по первозимью или вскоре после того, как был обложен. При таких условиях охотнику выгоднее будет в указанном направлении пустить собаку, чем искать самому, рискуя пройти мимо, подшуметь или наткнуться на зверя, в таком неудобном месте, что он может уйти незамеченным.
Лишь только собака подаст голос по зверю, как охотник тотчас же должен быть около нее. Не каждый медведь способен терпеливо выслушивать продолжительное и близкое облаивание. Причуяв медведя, собака обыкновенно, как по нитке, бросается к берлоге и атакует зверя с наиболее доступной к нему стороны, так что укажет точно и его лежку и вероятную сторону его выхода из берлоги. На месте она всегда нападает на медведя с головы, носом к носу, зорко следя за малейшими его движениями

169

и вполне согласуясь с ними, чем опять-таки предупреждает охотника о ближайших намерениях противника.
Нет никакой надобности в том, чтобы собака заскакивала в берлогу или садилась на медведя верхом. Безрассудно смелая собака скорее может помешать выстрелу и рано или поздно закончить свои подвиги в медвежьих лапах.
Случается однако найти медведя в таком неудобном месте, что и при наличности собаки и при условии приближения к берлоге настолько близко, что концы лыж в нее упираются, медведю удается уйти с логова без выстрела, не показав стрелку ни одной шерстинки.
Когда из берлоги одновременно выскакивают лончаки, то последних весьма легко упустить без выстрела и затем не догнать без собак по занастелому снегу.
Лончак по снегу идет легко, и в лесных зарослях, препятствующих быстрому бегу на лыжах или по насту, способен выдерживать весьма продолжительное преследование охотника, тогда как собака догоняет его и останавливает весьма скоро, заставляя или оставаться на месте или забираться на дерево.
Лончаки не всегда выскакивают тотчас же за своею родительницей, очень нередко весьма не охотно оставляют берлогу или затаиваются в ней, так что их чаще всего или убивают тут же на месте или ловят живых, для чего один охотник хватает медвежонка за шиворот и удерживает до тех пор, пока другой не перевяжет ему лап веревкой или кушаком. Такой способ лова не раз производился на моих глазах и даже лично практиковался мною, почему могу удостоверить, что охотник рискует при этом быть укушенным лончаком не более того, как если бы вздумал таким же приемом овладеть незнакомой собакой одинакового с медвежонком веса, т.е. в среднем не более 1 ½ пудов.
По величине своих когтей и зубов лончаки несомненно могли бы оказывать большее сопротивление, но на деле этого наблюдать не приходилось. Они всегда удивляли меня своею беспомощностью. Сознавая, вероятно, свое безвыходное положение, они, видимо, теряются и
защищаются всегда вяло и неумело, так что поимка их обходится для

170

охотника нередко даже без малейшей царапины.
Некоторые авторы заметок на страницах охотничьих журналов уподобляют убиение медведя, не выпуская его из берлоги, едва ли не шкурятничеству, упуская из виду обстановку таких охот и главную цель их
— овладение трофеем, часто очень дорого оплаченным. Медведь в берлоге — не сидячая на дереве тетерка, которую сначала сгонят, а потом стреляют: часто, повторяю, одним прыжком он или скрывается за закрытиями или бросается на охотника; в обоих случаях положить его с одной пули не всегда удается, а для второй нет времени; следовательно, при вероятности таких возможностей бить его следует на лежке, как только он подымет голову или покажет ее в челе берлоги. Правильность такого заключения лучше всего можно видеть на примере, который беру из действительности.
Медведь был потревожен в первом окладе и перешел во второй по мелкому снегу, в котором окладчик, редкий мастер своего дела, оглядел его на лежке в непролазной чаще мелкого ельника и ивняка. Недели через три, когда навалило снегу аршина на два, окладчик уже подводит охотника к этому медведю. Чаща в это время представляет собою сверху до низу сплошную, непроницаемую для зрения стену из хвои и снега, через которую приходится пробиваться шаг за шагом без лыж, по пояс в снегу. Окладчик, идущий впереди, извивается как уж, то подползая под согнутые в дугу от тяжелого снега елушки, то обходя их и в то же время стараясь не терять направления к берлоге по сделанным им приметам. Охотник во всех движениях подражает окладчику; особенно досаждает ивняк, который перепутался так, что местами представляет собою как бы настоящие проволочные заграждения, сухие ветви его и валежник под ногами трещат, комья снега падают с шуршанием, что не может не достигать ушей зверя. Но, вот, наконец, окладчик останавливается, жестом руки показывает направление близкой лежки зверя и пропускает охотника вперед. Еще несколько шагов, еще несколько упавших на голову комьев снега и в промежутке между другими нависшими снежными комьями охотник различает впереди себя крутой уступ противоположной стороны ямы, в которой лежит медведь; еще шаг, другой, третий… и комки снега с последних елочек падают уже туда, на дно этой ямы… А вот показывается и голова зверя, медленно, беззвучно, мягко всплывающего на дыбы. Медведь велик и грозен: между ушами во лбу две добрых четверти, конец рыла не закрыть ладонью, огромные лапы на весу. Глаза человека и зверя на мгновение

171

встречаются, а в следующее затем глаза охотника впиваются в одну точку лба зверя, приклад в плече, палец нажимает спуск и «мишка» так же мягко и беззвучно начинает оседать, тяжелая башка делает движение вперед и валится к ногам охотника, по туловищу зверя пробегает легкая судорога, из отверстия в голове, пробитого пулей, выжимается комок мозга, и все кончено.
Мог ли охотник при данных условиях не подойти к берлоге вплотную и возможно ли было медлить с выстрелом пока медведь мгновенно или не утонет в море хвои и снега, или не обрушится на своего противника.
Благополучный уход медведя, подпустившего охотника на близкий выстрел, должен быть поставлен последнему в большой минус, что так часто и встречается в действительности с малоопытными охотниками. Бить медведя с первым выстрелом, с случайным проводником, может лишь охотник бывалый, приобретший опытность, уверенный в себе, отлично владеющий ружьем и нервами: «не тот бьет медведя кто хочет, а кто может», говорит народная мудрость.
Как ни долготерпеливы и многомилостивы бывают обычно наши
«Михайло и Мария Ивановичи Топтыгины», даже раненые, но известно, что они подчас не только калечат, но и лишают жизни оплошавших охотников.
Самый опасный для охотника медведь тот, который стремительно бросается на него накоротке. Рассказы о том, что после неудачного выстрела медведь приближается к охотнику на дыбах, а последний шпигует его ножом или рогатиной, доколе не последует кончина зверя, не более, как сказки, которые, к сожалению, повторяют такие авторитеты и знатоки жизни животных, как Брэм и другие.
На дыбы медведь подымается, лишь наскочив на человека в упор, и уже затем подминает его под себя, а чаще всего, набежав, опрокидывает его или ударом лапы или охватом лап за ноги. Самые опасные раны медведь наносит не столько своими когтями, сколько страшными клыками.
Мне известен, впрочем, случай, когда медведь ударил одного крестьянина лапой по голове так, что он разбился о дерево, с такою

172

силою, что из черепа образовалась лепешка с вывалившимися мозгами; другой медведь незначительный по величине, ударив мимоходом охотника лапой по боку, одним из когтей проколол почку, отчего человек умер через неделю.
Попавшему под медведя, без надежды быть тотчас же выруч е н н ым т о ва р ищ ем, са мо е л уч ше е с о п ро т и вл е н ием н е раздражать еще более зверя и, главным образом, беречь от его клыков свою голову; если при этом охотник имеет за поясом нож, то постараться, выбрав момент, всадить его возможно глубже под лопатку зверя.
Очень нередко медведь ограничивается одной, двумя хватками опрокинутого им, несопротивляющегося человека и уходит, но случается иногда и так, что, отойдя немного, садитс я и н аб л ю да е т з а с во е ю ж е р т во ю и , е с л и п о с ле д ня я пошевелится, то возвращается и приканчивает ее.
Бывали случаи, что охотники в числе двух или трех оставляли в такой беде своего товарища и убегали. Теряются в таких случаях и видавшие виды охотники; об одном из таких случаев сообщает в своих Записках36 М.В.Андреевский, заканчивая рассказ так: «Я доволен и тем более, что кроме удачи охоты, мне дорога и Божья воля, оградившая нас от беды, которая была очевидна, если бы медведь добежал до нас и попал бы в нашу кучу. Тут уже был бы страшен не он, а обалдевшие от страха товарищи, которые бы, конечно,
переранили бы только друг друга, а не защитили бы от зверя».
Ружья таких «обалдевших» товарищей действительно могут оказаться опаснее для жизни, нежели самый свирепый медведь, почему компании случайных нимвродов следует предпочесть смелого проводника с топором и рогатиной, или с парою злобных на зверя собак.
Если же такая компания является хозяином берлоги и отделаться от нее не представляется возможным, то, чтобы убить зверя самому, а не быть только свидетелем, как убивают другие, необходимо, помимо уменья ходить хорошо на лыжах, как можно ближе подойти к берлоге, иметь навык скорее других оглядеть зверя или определить его выход,

36 «Охотничьи Записки и Дневник» М.В.Андреевского, стр. 175 — Авт.

173

иметь привычку в данный момент автоматически точно, навскидку, сделать верный выстрел по убойному месту, а в случае преследования догнать зверя ранее других.
От состязательного процесса с товарищами не следует отказываться : если тот или другой из них имеет перед вами преимущество только в своих ногах, то это не беда; смелость всегда опередит их. Если трофей при таких условиях может доставить большое удовольствие, то высшее наслаждение можно получить только тогда, когда медведь добыт единолично.
Покупать всех медведей, предлагаемых по высоким ценам, не представляется возможным, почему приходится ограничиваться в большинстве случаев покупкою не самих медведей, а только права охоты на них, оставляя убитых в пользу хозяев берлог или окладов. Мне лично чаще всего приходилось платить крестьянам за приглашение на охоту, не выговаривая для себя никаких особых прав и преимуществ, например — права первого выстрела и проч., ввиду того, что всегда смотрел на медведя, как на предмет свободной конкуренции, как на почетный приз того из компании охотников, который первый его достигнет и убьет.
Состязательный процесс в этой чудной охоте, кто бы ни был моим товарищем, всегда составлял для меня ее главную прелесть, и, если я убивал медведя, то не потому только, что мне его позволяли убить за деньги или из почтения, которое питали ко мне, «барину», крестьяне- охотники, разыгрывающие в подобных случаях обыкновенно род телохранителей, а потому, что я скорее своих товарищей настигал зверя или ближе других подходил к нему.
Для любителей сильных ощущений момент появления медведя из берлоги самый удобный для удара рогатиной. При этом необходимо без лыж стать шага на 2, на 3 в стороне от выхода и стараться покончить дело одним сильным и решительным ударом под лопатку, что удается однако в том случае, когда перо рогатины проникнет в область сердца. Удержать на рогатине «мишку» свыше 6 пудов веса — нечего и думать, если охотник не обладает выдающейся физической силой, а до
времени спустить его с рогатины — значит обязательно попасть ему в

174

лапы. Поэтому отваживаться на единоборство в одиночку не следует. Медведь не только чрезвычайно силен, проворен и ловок, но обозленный вместе с тем и отчаянно смел.
Если в старину и добывали медведя при помощи рогатины, то не в одиночку, а нередко целой артелью и при этом, обыкновенно, предварительно забаррикадировали чурбанами вход в берлогу или настораживали против него заостренные колья, на которые медведь натыкался, когда его выпугивали.
Если же и случалось одолеть «мишку» один на один при помощи рогатины, ножа или топора, то это были не более, как отдельные случаи, а не общераспространенные приемы, и чаще относились к медведям не из крупных по величине.
Обыкновенно крестьяне-промышленники пускают в дело рогатину и топор только в крайнем случае, при нападении зверя, для выручки товарища.
Иногда, во время лесных заготовок, присутствие медведя обнаруживают лошади, которые, заслышав зверя, начинают обыкновенно фыркать и положительно отказываются идти в том направлении, где лежит зверь. Страх перед медведем у лошадей переходит иногда в панику, для человека небезопасную.
Однажды проезжающий купец согласился попутно доставить до ближайшей деревни только что убитого и вытащенного на дорогу
«мишку», но лишь только последнего охотники навалили в сани, как лошадь рванула со всех ног, концом оглобли подхватила под кушак своего хозяина, удерживавшего ее под узду и понесла. Как на беду, кушак был затянут каким-то «немецким» узлом, как потом объяснял его владелец, который, ухватившись одной рукой за гриву, другою никак не мог его распустить. Неизвестно, как долго совершалось бы такое путешествие, если бы встречный обоз не заставил лошадь броситься в кусты, где она запуталась в вожжах и остановилась.
Мне пришлось раз от деревни к берлоге ехать на такой кляче, которая на меры понуждения не обращала никакого внимания и едва-едва передвигала ноги, но лишь только на обратный путь на дровни навалили

175

«медведя», как она преобразилась и всю дорогу мчала самой бойкой рысью.
Насколько медведь лежит крепко и как близко приходится его стрелять на берлоге, можно судить по следующим эпизодам, которые также показывают, в каких своеобразных и весьма рискованных условиях приходится иногда стрелять медведя.
Однажды я с крестьянином-проводником, Нестором Осиповым из деревни Ростани, Белозерского уезда, и городским охотником К.К.П-м, в нескольких верстах от Белозерска, подошли к берлоге, заранее подлаенной собакой. На открытой со всех сторон площадке лежало упавшее дерево и к нему привалилась ель, приподняв своими краями верхний слой земли так, что образовался как бы конусообразный шатер, в котором, по словам проводника, и должен был пребывать «мишка». Все это, разумеется, было завалено толстым слоем снега и определить отверстие в берлогу нам удалось на ощупь при помощи рогатины. Прошло немало времени, пока мы исследовали эту берлогу со всех сторон, громко разговаривая и проч., но зверь положительно ничем не обнаруживал своего присутствия. Сделанный проводником, по моему предложению, выстрел через открытое нами отверстие тоже остался без последствий, — берлога хранила гробовое молчание, и у нас явилось предположение, что зверя здесь нет, что или проводник ошибся местом, или его собака лаяла впустую.
Когда и рогатина, при ощупывании внутри через то же отверстие, встретила только твердую, мерзлую землю, то наше предположение об отсутствии зверя перешло в уверенность и я, расширив это отверстие руками, заглянул туда, но за темнотою разглядеть ничего не мог, кроме одного свежео т л о м а н н о г о с у ч к а х в о и , п р и ц е п и в ш е г о с я к противоположной стенке, что заставило меня отступить на несколько шагов и как раз вовремя. Много ниже проделанного нами отверстия, точно из-под земли, выскочил «мишка» с сердитым фырканьем, злобно оглядел нас своими крошечными глазками и тотчас же бросился в сторону, сопровождаемый четырьмя выстрелами в расстоянии 15 шагов. После пятого выстрела, сделанного мною шагов на 40, «зверь» надумал повернуть назад и тем же аллюром направился к нам. Встречная пуля К.П-го не остановила его и если б я не успел перезарядить и выстрелить ему в голову почти в упор, то пришлось бы пустить в дело рогатину.

176

Убитый зверь оказался медведицей, весом пудов на 8, которая потому так долго и таилась в берлоге, что из последней мы вытащили лохматого медвежонка в годовом возрасте. На этой охоте я стрелял из чужой гладкоствольной двустволки, у которой, так же как у моего товарища, левый ствол был чок, почему медведица получила, кроме 5-ти сплошных калиберных пуль, еще два заряда картечи, и с такой порцией свинца, за исключением пули в голове, она была в силах идти в драку.
В другой раз, казенный лесник Зиновий Яковлев из д. Литвинова, Надпорожской вол., Белозерского уезда, Новгородской губ., привел меня в еловую чащу на то место, где он с осени по первому снегу наткнулся на медведя и видел его. Здесь он остановился и далее не шел, указывая мне знаками, что зверь лежит именно тут, где я стою. Однако, как я ни осматривался кругом себя, я не мог заметить вблизи ничего подходящего для берлоги, ни одной валежины, выворота или пня, за исключением того, к которому я прислонился. В недоумении я опять повернулся к леснику с приглашением подойти ближе и в тот же момент почувствовал, что моего локтя правой руки, лежащей на этом пне, что-то коснулось. Это «что- то» оказалось медвежьей головой, которая медленно поворачивалась, причем мой локоть упирался в левое ухо зверя, а конец его рыла почти касался кисти той же руки, охватывавшей шейку приклада.
От выстрела в ухо, без прицела и в упор, «Топтыгин» даже не вздрогнул и остался в том же положении.
В этом полусгнившем пне у него была вырыта яма, устланная мхом, в которой он лежал затылком ко мне, закрытый сверху нависшими от тяжести снегов еловыми ветвями. Несомненно, что зверь сознавал близкую опасность, но, вероятно, ему необходимо было некоторое время, чтобы победить оцепенелость в своих членах после долгого сна. Однако, после неудачно попавшей пули «мишка» побеждает эту сонливую неподвижность почти мгновенно, скрываясь с места подобно ракете, чему я не раз бывал свидетелем.
Ранее я замечал, что не следует стрелять в берлогу по шерсти, а между тем иногда приходилось поступать именно так, в силу русского «авось» и надежды на действительность второго выстрела. Однажды, после неудачного первого, мне посчастливилось покончить дело вторым зарядом, да при этом

177

еще картечным, с таким великаном, которого ни раньше, ни после не приходилось убивать. Разыскал его, в 7 вер. от г. Белозерска, при помощи собаки некто К.О-в, и за три дня до моего приезда туда. Так как своего ружья со мною не было, то пришлось опять вооружиться той же двустволкой знакомого с чоком в левом стволе. Идти от дороги на лыжах нам пришлось не далее версты. Зверь лежал в мелколесье, где кругом не встречалось деревьев выше человеческого роста. От того места, где старая лыжница О-ва кончилась, путь к берлоге указали нам следы его собаки, еще незанесенные снегом, но, чтобы увидеть «мишку» на лежке, пришлось подойти ближе десяти шагов.
Берлога была выбрана у двух елочек, на совершенно открытом со всех сторон месте, и представляла собой глубокую яму наподобие блюда с разостланным по дну его темным ковром, слегка запорошенным снегом. Я сначала хотел было разбудить «Топтыгина» картечью, но так как О-в отказывался подойти ближе 30 шагов, то я изменил это намерение и пустил по зверю пулю из правого ствола. Вместе с выстрелом «Топтыгин», величиною с доброго коня, взвился на дыбы почти мгновенно, но и я не зевал и заряд картечи в правое ухо заставил его глубоко зарыться носом в снег.
Зверь оказался замечательно старым и худым самцом с черным, значительно посеребренным сединою мехом, с весьма удлиненным рылом и какими-то кожаными наростами под глазами. Пуля на лежке пробила ему живот ниже ребер, тогда как картечь через слуховой проход проникла в полость головного мозга.
В какой трущобе ложится иногда на зиму медведь и какие случаются казусы на охотах, можно судить по следующему примеру.
Весьма дельный медвежатник Иван Калякин, из д. Ручкина, Антушевской волости, Белозерского уезда, безуспешно два дня проискав с собаками в своем окладе обложенного «мишку», собирался уже на все свои поиски махнуть рукой, как вдруг в ближайшей чаще услышал чмоканье медвежат, сосущих свою мать. На другой день подойти к берлоге в этой чаще нам удалось, только проталкивая поочередно одну лыжу за другой и шествуя по ним как по доскам, причем медведица сложила свою голову на переднем
конце одной из них, тогда как я едва не сложил своей — на другом, из-за

178

неосторожности Калякина, фузея которого при опускании курка грянула произвольно и обожгла мне бок.
В другой раз пришлось иметь дело с медведицей, забравшейся в такой бурелом, что подойти к ней на выстрел даже и описанным выше способом не представлялось никакой возможности. Целая роща опрокинутых друг на друга и вывороченных с корнями огромных осин вместе с поваленным хвойным лесом образовали кругом берлоги такие горы и холмы, покрытые толстым слоем снега, что я вместе с двумя крестьянами из д. Везгума, Погорельской волости, Белозерского уезда, сначала остановился перед ними в недоумении, что предпринять, в то время, когда спущенные нами три гончие, две дворняги и, известный уже читателю, Бойкан неистовым лаем извещали о присутствии зверя в нескольких десятках сажен от нас. Упустить при такой обстановке медведя без выстрела было весьма легко и оставалось одно только средство — возможно скорее по поваленным деревьям подобраться к берлоге сверху, что я и исполнил не без труда, проделав несколько гимнастических упражнений, тогда как мои товарищи, традиционно почесывая затылки, оставались внизу.
Пробалансировав несколько сажей по горизонтальному дереву, я остановился как раз над берлогой, в отверстие которой ожесточенно бросался злобный на зверя Бойкан, тогда как другие собаки держались в почтительном отдалении. Услышав мой голос: «Бери его, бери!», Бойкан моментально скрылся во владениях неприятеля, но тотчас же задом наперед, как мяч выскочил обратно, нос к носу сопровождаемый ревущим зверем. Со взведенными курками я был наготове, и, лишь только медвежья голова показалась под ногами в отверстии, нажал на спуск, но, опрокинутый сильным толчком отдачи, одновременно с выстрелом, опрокинулся назад, упал вниз с саженной высоты и, проломив в потолке берлоги из снега и хвои порядочную дыру, упал спиною на спину зверя. Не успев опомниться от падения, я тотчас же через эту дыру увидел на только что оставленном мною месте осины сидящего медведя с прицепившимся к его заду, висящим на зубах Бойканом, и почти в тоже мгновенье услышал глухой и как бы далекий выстрел, вместе с которым медведь тяжело рухнул на меня. По счастью, пуля одного из крестьян прямо в сердце покончила с зверем, оказавшимся медведицей, что называется на чистоту, да и собаки тотчас же накрыли ее, причем одна из них, «своих не познаша», укусила
меня за ногу.

179

Все это совершилось так быстро, что я не сразу пришел в себя от изумления, даже не успел приподняться после падения.
Одно из двух: или медведица сделала свой удивительный прыжок на то место, где я стоял в момент выстрела, с враждебным намерением, или, что вероятнее, она сама была напугана моим падением ей на спину, — во всяком случае, очутиться на моем месте она могла только, сделав два прыжка: первый по направлению к собакам, и второй — после крутого поворота назад.
Не зная еще действительности своего выстрела, мои товарищи, хотя и спешили ко мне на выручку из всех сил тем же путем, но употребили на это времени вполне достаточно для того, чтобы при других условиях зверь успел бы ободрать охотника, как липку. Тот из них, который не успел выстрелить, появился первый и, чтобы пособить мне выбраться из западни, нагнулся сверху и протянул конец своей одностволки, за который я было и схватился, но взглянув по стволу, увидел взведенный курок с насаженным пистоном.
В заключение мы обрели в берлоге двух годовалых медвежат, в медведице — весьма почтенного по размерам зверя, и в моем ружье — две пустые гильзы. Снег, плотно набившийся в скобе между спусками, и, вероятно, и в стволах, был причиной двойного выстрела и сильной отдачи.
Другую медведицу мне пришлось добыть также в колоднике и также несколько необычным способом. Вместе с проводником37 и врачом А.В.Р- м, о приключениях с которым упоминалось ранее, задержанные осмотром больных и разными непредвиденными препятствиями в пути, мы добрались до берлоги только к ночи, когда окончательно стемнело. Так как по исследовании берлога оказалась под грудою сплошного и толстого колодника, да притом еще под прямым углом в стороне от входа под него, что препятствовало нащупать медведя колом, то я вынужден
был, просунув ружье возможно далее в отверстие входа и придав ему направление вдоль поворота, в конце которого предполагалась лежка зверя, сделать весьма гадательный выстрел. Опасаясь быть опрокинутым
медведем, а еще более за свой тыл, в который направлены были два

37 Павел Видочников из д. Горы, Бечсвинской вол. Белозерского у. — Авт.

180

ружья с взведенными курками, я имел благоразумие почти одновременно с своим выстрелом сделать прыжок в сторону. И не напрасно; оба ружья грянули вслед за моим, при чем их владельцы зверя не видели, да и не могли видеть, так как по счастливой случайности моя пуля через лоб прошла вдоль всего туловища медведицы, извлеченной нами вслед за тем с самого конца логова вместе с парою живых медвежат.
Никогда не забыть и такого случая, когда мне и моему приятелю А.А.Л- ву пришлось с большим конфузом, по собственной оплошности, упустить медведя из берлоги на глазах целой толпы приказчиков одной лесной фирмы, пригласивших нас на эту охоту, и их рабочих.
Дело было в январе месяце. Не рассчитывая на наш приезд, хозяева дачи для убиения медведя собрали целую команду крестьян, вооруженных всевозможным дреколием, которую мы не распустили, пожелав воспользоваться ею в качестве загонщиков. По словам окладчиков, медведь был из крупных и обойден ими кругом, площадью не более 4 десятин, причем до оклада, за отсутствием дорог, необходимо было пройти на лыжах 12 верст. На деле оказалось однако, что на переход до места потребовалось ровно 3 ½ часа времени хорошего хода, поощряемого морозом в 28 °/R38 и что оклад, весьма неправильной фигуры, представлял собою площадь никак не менее пятнадцати десятин, так что о производстве облавы до разыскания берлоги нечего было и думать. Этим последним делом мы хотя и занимались с полным усердием всеми наличными силами почти до сумерек, но в результате совершенно бесплодно. Между тем окладчики клятвенно продолжали уверять, что зверь обязательно должен быть в кругу, а так как мне во время блужданий по окладу только что пришлось натолкнуться на небольшой угол, еще никем не обысканный, то я предложил желающим еще раз попытать счастье именно в этом углу. К чести участников этой охоты должен сказать, что, несмотря на крайнюю усталость, желающими оказались почти все и на этот раз поиски очень скоро увенчались успехом, о чем меня и А.А., сидевших у огня, известил посланный, еще издали махая шапкой, поспешить к найденному зверю.

38 28°/R — старая температурная шкала, предложенная французским естествоиспытателем Рене Антуаном

Реомюром. 1° по Реомюру равен 5/4° С. — Ред.

181

Вся дружина наша во главе с торжествующими теперь окладчиками поджидала нас на открытой поляне, разбросавшись по всей длине ее отдельными группами, и появление наше приветствовала громкими восклицаниями, несмотря на то, что темное отверстие берлоги из-под груды валежника смотрело прямо на эту поляну в расстоянии не более 10 шагов от передовых охотников. Заняв тотчас же вместе с А.А. позицию перед самым выходом из берлоги, я послал одного из оруженосцев будить медведя колом с противоположной стороны, что исполнено было хотя с должным усердием, но без всякого результата. Зверь не появлялся на поверхности и вместе с тем хранил глубокую тишину.
Между тем сумерки быстро сгущались, и ожидание развязки начинало становиться томительным, почему я решился сделать выстрел через отверстие выхода из берлоги на авось, рассчитывал на второй заряд в своем ружье, на поддержку рядом стоящего товарища и на всю эту поистине идеальную для стрельбы обстановку, при которой, в какую бы сторону от нас зверь ни выскочил, ему пришлось бы дефилировать совершенно открытым местом мимо всех охотников на протяжении 40-
50 шагов, так что, казалось, от медведя в конце концов должно было бы получиться настоящее решето. Подобный расчет на деле совершенно не оправдался: от первого выстрела медведь вылетел из берлоги со скоростью пушечного ядра, прорвался между нами, победоносно разметал направо и налево всю сзади стоящую нас публику и, описав кривую, исчез в сумраке хвои.
За дымом своего первого выстрела, момента появления медведя из берлоги я не мог видеть, а в следующий его закрывало пороховое облако от выстрела А.А. и брошенная в лицо стремительным напором зверя снеговая пыль, так что повторить выстрел я был в состоянии не ранее того, когда медведь миновал наших барахтавшихся в снегу товарищей, что я и сделал, хотя и неважно, как потом оказалось, всадив в него жевеловскую пулю, о чем свидетельствовали оставленный на линии выстрела клок шерсти и далее кровь на следу.
Позволю себе поделиться с товарищами по страсти воспоминаниями еще о нескольких медвежьих охотах.
По своим приключениям в Белозерском уезде мне особенно памятен 1886

182

г. В том году из ближайшего района к месту моего жительства еще в ноябре месяце стали приходить со всех сторон желанные вести: предлагалось 9 берлог, по цене не свыше 15 рублей.
Лет тридцать тому назад, до проведения Петроградо-Вологодской железной дороги, условия медвежьих охот в северных уездах Новгородской губернии были совершенно другие. Берлоги возможно было покупать за 10-20 р., т.е. почти по стоимости медвежьей шкуры, которая на месте продавалась от 12 до 25 р., смотря по качеству меха. Окладчик, продавший берлогу за 10 р., все же не оставался в убытке, потому что один промышлять зверя не пойдет, а с товарищами обязательно должен будет поделиться, почему на долю его приходилось иногда не более 3 рублей.
Как раз перед началом этих охот, компаньоном мне явился, прямо со школьной скамьи, восемнадцатилетний юноша, с такими, по-видимому, обильными запасами энергии, молодости, жаждой подвигов и жаром страстного охотника, что сразу подкупил меня в свою пользу.
Сложение его, как нельзя более, соответствовало типу будущего нимврода. Широкие плечи, высокая грудь, цепкие руки, устойчивое туловище на коротких, колесом выгнутых, ногах — свидетельствовали, что парень сшит крепко. Если к этому прибавить голову с узким черепом и низким лбом, покрытую черными волосами, чистое, румяное лицо с греческим носом, большим ртом и толстыми, ярко-пунцовыми губами, взгляд исподлобья темных невыразительных глаз, то, полагаю, читатель составит себе общее понятие о фигуре моего приятеля. Природа, одарив его так щедро физически, наградила еще и художествами, к несчастью, с «охотой» ничего общего не имеющими.
По первому же, так сказать, «абцугу», он принялся за живопись, но не на бумаге или полотне, а на физиономиях рабочих, — не карандашом или красками, а какой-то едкой жидкостью, от которой мои мирные землепашцы, Петры и Иваны, надолго приняли вид воинственно-татуированных каманчей. Устраивал и такие фортели: бросит в глаза Петру щепоть табаку или насыплет Ивану в кисет с махоркой пороху и потешается, когда при закуривании, глиняная
трубка разлетится вдребезги или из глаз потекут горючие слезы. Не

183

одним работникам, но и животным он успел за короткое время насолить до того, что лошади при его появлении шарахались в стороны, а собаки прятались по конурам. Даже корове и той нанес тяжкое оскорбление, отбив камнем рог, якобы для пороховницы. И с таким компаньоном мне пришлось охотиться на медведей.
Мой ближайший сосед, кр. Василий Федоров, прозвищем Выдренок, а по профессии — всему околотку известный медвежатник, колдун и контрабандный порубщик, — обложил двух гонных медведей. Несмотря на свои семьдесят лет, это был еще крепкий, бодрый, старик, высокого роста, с широкой рыжей бородой и плутовскими глазами. Про него идет молва, что он многое «знает», т.е. наговором может портить и исправлять руж ья, с ад и т ь и с н им а т ь «к и л ы » ( я з вы , на р ы вы ) и т.д., откладывать, ловить в капканы медведей, ставить всякие поставушки и совершать в чужих владениях порубки; относительно последнего могу заверить, что он, действительно, был на это большой мастер. Мало того: если пронюхает про чужой оклад, то непременно выгонит зверя и обложит для себя. На своем веку он убил до 70 медведей и, побывав в лапах у одного из них, до сего дня носит неизгладимые следы его нежных объятий.
— Ну, барин, плохо дело.
Так обратился ко мне однажды вечером вошедший Выдренок.
— Мешкать нам не приходится, — продолжал он, усаживаясь на указанное место. — Где второй-то у меня обложен — Громовские по третий день зачали вывозку, — того гляди угонят. Стукнут по близу топором — и шабаш.
— Что ж! За мной дело не станет, — отвечал я, — только смотри:
облежаться ему было некогда, не угнать бы и нам?
Вместо ответа Василий, хитро улыбаясь, наклонился к моему уху и шепотом произнес: самого видел, черный как смоль — большущий зверина. Спервоначала круг был у меня большой, стал я его сегодня разбивать середкой-то, идти-то выбирая все пустые места, где бы, значит, лежать то ему не рука; дошел, почитай, до другого краю, встал на колодину глядь! А он, чтоб ему пусто было, десяти шагов не будет,

184

лежит под карежиной, даже весь на виду — поглядывает. Я с лыж долой, взапятки тем же следом, да и домой.
Охота была назначена с утра. Узнав об этом, мой компаньон пришел в неописанную ажитацию; с приготовлением патронов, чисткой оружия и т.д. провозился далеко за полночь; выбегал даже на улицу, пробуя в сотый раз свое искусство ходить на лыжах. За утренним чаем, однако, он являл из себя крайне унылый вид. Печальные мысли по-видимому настолько завладели им, ч то н и быс тр ая пя т надц ат и вер с тная е зда , ни предстоящее удовольствие не могли рассеять его мрачной меланхолии. Напротив, чем ближе подвигались мы к цели, тем более и более он уходил, так сказать, в самого себя и в свою, с поднятым воротником, шубу.
Но вот, наконец, передние сани остановились и мы вышли, отряхаясь от снега. Зарядив ружья, условившись громко не разговаривать и идти без лыж, во избежание лишнего шума, мы с Выдренком во главе, двинулись по дороге вперед. Сын его остался при лошадях. Когда же, пройдя сажень пятьдесят, Выдренок остановился и, махнув рукою вправо, сказал: «Отселя рядом», я обернулся на несколько отставшего моего компаньона и понял, что последний трусит не на шутку. Несколько ободрив его словами: «Бог не выдаст — свинья не съест», мы, свернув с дороги, тронулись далее. Путь, если и был краток, то зато и не легок. Приходилось постоянно натыкаться на валежины и перелезать через поваленные деревья, покрытые толстым слоем снега. Злополучный спутник ежеминутно кувыркался и, наконец, так плотно и глубоко уселся между двумя корневищами, что оттуда соединенные усилия мои и Выдренка не без труда его извлекли. Еще несколько шагов, несколько усилий — и я стою на той колодине, с которой Василий вчера оглядел зверя. Предо мной в
10-12 шагах вздымается двухсаженный щит земли, отодранный и поставленный ребром корнями павшей ели. Всматриваясь пристальнее, начинаю различать на темном фоне его основания еще более темную массу, скрытую однако сугробом снега настолько, что она кажется мне узкой полоской. Решаюсь признать в ней зверя, поднимаю ружье, прицеливаюсь.
«Прихвати снежку», — шепчет Выдренок. Совет вовремя. Опускаю ствол ниже, нажимаю на спуск… трах! Нечто темно-бесформенное, как мяч,
подпрыгнуло кверху, кувыркнулось и исчезло. Ни звука, ни движения…

185

— Убил! — говорю я.
— Пошел на ход, — утверждает Выдренок. Подходим к берлоге — пусто, а за ней — как бы сохой пропаханная борозда следа и на нем ни кровинки. Начинаю исследовать направление выстрела, но голос Василия, вопрошавший: «а где же товарищ-то наш»? — на время отвлекает меня. Последнего по близости не оказывается. «Удрал к саням»!… решаем мы, и я продолжаю начатое дело: стрелял оттуда, целился сюда, зверь лежал так… а вот и рванина, сделанная пулей в снегу; следовательно, промаха не могло быть.
С некоторой надеждой начинаем пробираться по следу вперед, через густую заросль ельника.
— Кровь! — восклицаем мы одновременно, увидев маленькую каплю ее. Еще и еще, а далее целый ручей густой и теплой крови далеко по сторонам следа разлетевшимися брызгами.
— Ладно попало! — замечает мой спутник.
Не торопись, барин, гляди в оба! — слышу я уже позади себя.
Но разве я могу не торопиться, когда моя, собственная, быстро обращающаяся кровь требует движения, стесняется сердце, стучит в висках и застилает зрение. Вперед и вперед бегу я, прыгая через колоды, ныряя под них, продираясь между сучьями и, наконец, со всего разбега падаю, глубоко зарывшись головой в снег. Это падение несколько охлаждает мой экстаз, и приведение в порядок туалета и стволов, набитых снегом, — дают время подойти и моему спутнику. Продолжаем преследование дальше, пристально всматриваясь вперед и в стороны. След начинает постоянно изменять свое направление. Зверь видимо изнемогает, и мы ускоряем шаги, насколько позволяет нам это проклятое место. Повернув направо, свернув налево, натыкаемся на вымятую в снегу яму, обильно смоченную кровью.
— Теперь недалече, — останавливаясь, говорит Выдренок.
— Снег ныне рыхлый, ничего не слыхать, — добавляет он, прислушиваясь. Действительно: тишина абсолютная окружает нас — стоят, не шелохнутся под снегом нависшие, угрюмые ели. Бросив идти следом,

186

мы стараемся перехватить зверя на поворотах. После двух, трех таких маневров, я замечаю, наконец, впереди себя и несколько вправо, осыпается с деревьев снег — верный признак идущего зверя. Поспешно забираю еще правее и выжидаю перед открытой прогалиной. Теперь я уже отчетливо слышу его тяжелую поступь и шарканье по снегу. Еще секунда — и черная туша зверя, простреленная по лопаткам, валится, как подкошенная.
— Замаяли-таки проклятого! — говорит тотчас же подоспевший Выдренок.
— Четвертей39 восемнадцать будет, — продолжает он, соображая длину шкуры по общепринятому здесь способу меры, который состоит в том, что оснимав зверя и растянув на раме шкуру елико возможно, измеряют длину ее от конца морды до конца задних лап.
Оказия! — разводя руками, говорит Выдренок, — на берлоге-то мне больно велик показался. Ну да и этот не мал. А мех-то, гляди, какой — четвертного стоит. Не будь вот здесь бурины, — он провел рукой по голове и шее, — вдвое бы дали. Вот у того, который меня помял, мех был на редкость, — весь черный. Как увидел его, об Алексеевской ярмарке, Бородавкин купец, так даже затрясся весь, чуть не с руками оторвал, слова не сказал — 50 рублей дал. Такого зверины ни раньше, ни после, ни я, ни отец мой, уже на что ста- ринный охотник был, не убивали, да и не придется.
— А больше этого был?
— Больше? Ведь я сказывал тебе, что тот был двадцати пяти четвертей. Соседей спроси, коли не веришь. Кум Павлуха, что отбил- то меня, и сейчас тебе скажет, что зверь, сидя на заду, тряс меня как мышонка. Во какой зверина был!
В десятый раз не без интереса выслушиваю я эту историю, а потому в десятый раз предлагаю один и тот же вопрос:
— Как же это ты так оплошал, Василий?
— Я оплошал? А вот как: пошло нас четверо (следует всегда перечисление имен и степеней родства),

39 Четверть — аршинная четверть равна примерно 18 см. — Ред.

187

— приходим к берлоге, справили ружья, стали все в ряд и спустил и кобеля. А кобель был у нас на ту пору непутевый: лаял на зверя, а за шерсть не брал. Как спустили его, так и загремел на груде ломья, что пред нами была. А кругом чисто — все на виду. Долгонько-таки вр е мя пр ош л о, — м ы и л ыж ам и по ст ук а е м и п о кр и ч им, — не идет, хоть ты что хошь. Срубил кум Павлуха стяжок и ткнул под ломье-то. Как он заревет, да как выскочит! Ну, барин, такой материк — страсть ! Выскочил, огляделся… да прямо на нас и пошел: «Чего, дескать, вам от меня надо»? — Опушай, — кричу я товарищам, сам-то берегу заряд, думаю, что дальше будет. А дальше что — повернулись мои милые, только я их и видел. А зверь тут, как тут. Ну, думаю, что Бог даст ! Приложился, да как торну… Не тут-то было. Сгреб он меня и давай лоскутить… Кабы не Павлуха, тут бы и конец мой, без памяти домой свезли.
Порешив везти зверя домой целиком, Выдренок отправился к саням за своим сыном, чтобы соединенными усилиями вытащить медведя на дорогу.
Ждать пришлось недолго.
— Счастье наше! — до дороги и версты не будет, — кричал из дали возвращавшийся с сыном Василий.
— А товарища видел? — спросил я.
— Как же. Ты пошто, спрашиваю, убег? А патрон, говорит, в казенник не шел. Ведь он немного не нарвался на медведя.
— Как так?
— Очень просто: зверь как тронулся с места, рядом от нашего следа прошел, в пяту ударился. По времени-то и выходит, значит, что они оба тут враз бегли.
А меня так даже напугал, — рассказывал сын Выдренка
Александр. — Как стрелили-то вы, немного погодя и слышу:

188

«Лександра, Лександра! беги скорее!» Что за оказия… Стрельбы не слыхать боле, верно, мол медведь оседлал кого. Схватил рогатину, что на санях была, да и бегу, что есть мочи, вашим то следом, гляжу под ноги. А приятель наш как вывернись мне навстречу — немного не сколол его!
Уложив «Михаила Ивановича» на две пары связанных лыж, мы дружно выволокли его на дорогу. Так кончилась наша охота на медведя № 1.
Медведь № 2 был тоже «гонный» и обложен тем же Выдренком, но гораздо ранее первого, от усадьбы всего в 2 верстах. С помощью собаки берлога была определена им самым точным образом, а потому через день у меня с тем же персоналом составилась и вторая охота. Трофеем ее была молодая медведица, в 3 ½ пуда весом, убитая наповал самым прозаическим образом. Она была, по-видимому, большая любительница комфорта: логово ее имело совершенное подобие маленькой комнаты, мягко устланной мхом. Входом служило единственное о тве рстие, через ко то рое она т уда забралас ь и чере з которое должна была вылезть, чтобы последний раз выглянуть на свет Божий. Мой юный компаньон на этот раз, памятуя «пяту», не убежал к саням, но зато выкинул такое коленце, от которого одному из нас могло не поздоровиться.
Отбежав назад шагов на двадцать, перед появлением зверя, пустил между нами пулю в тот момент, когда уже убитая медведица буквально лежала у ног наших. За это тут же получил от меня торжественное обещание никогда больше не брать его на охоты.
Через несколько дней я был уже совершенно готов ехать к третьему медведю, как вдруг из дальней деревни явился ко мне Меркурий в образе белокурого мальчугана, с извещением:
— Тятенька Митрий велел вам сказать, чтоб ехали скорей. У
него три медведя, мешкать неколи, станут возить лес — угонят!
Ничего больше я доспроситься не мог. Вот сюрприз.
— Скажи отцу, что завтра приеду, — решил я.

189

На неотступные просьбы моего компаньона по предыдущим охотам взять его с собой и на этот раз я отказал наотрез и вместо него я решил взять своего усадебного старосту и егеря Петра, далеко не чуждого охотничьей страстишке, зарекомендовавшего себя замечательно добросовестным исполнением своих обязанностей, любовью к собакам и проч., и вместе с тем давно искавшего случая реабилитировать себя после следующего казуса.
Как-то весною я и Петр возвращались около 11 ч ночи с вальдшнепиной тяги, которая была настолько плоха, что мы в тот вечер не сделали ни одного выстрела. Лишь только, на пути домой, мы углубились по узкой тропе в густую еловую заросль, как услыхали в стороне лай собаки, треск, и вслед за тем перед нами появился мой пойнтер Бойкан, по пятам преследуемый медведем, который, наскочив на нас почти в упор, остановился с фырканьем и с поднятой шерстью.
Не успел я взвести курка, как Петр одним прыжком бросился ко мне на грудь, едва не сбил меня с ног и буквально повис на мне, охватив мою шею обеими руками.
Освободиться тотчас же от объятий обезумевшего труса было не легко, а когда сие совершилось, то медведя уже и след простыл.
На мой грозный окрик: «что ты, такой-сякой, с ума сошел?»
— несчастный, еще не оправившийся от испуга, о чем свидетельствовали его трясущиеся колени и нижняя челюсть, едва внятно пролепетал:
— Я думал, выстрелите, а он на меня…
Сам перст Божий указывал данным случаем на полную негодность Петра для медвежьих охот, но я не внял благому предостережению и впоследствии покаялся, объяснив умопомрачение его исключительно внезапностью появления медведя.
Когда на следующий день с рассветом я усаживался в запряженные гусем сани, неотвязчивый вышеописанный компаньон мой опять приступил ко мне с просьбой взять его с собой, хотя бы прокатиться. «В самом деле, отчего и не взять, — соображал я. — «Без него дома будет намного спокойнее».
Через минуту он появился тепло одетый и с ружьем в руках.
— А ружье для чего? — спросил я.
— Может быть, по дороге попадутся тетерева или куропатки, — отвечал он.

190

Был ясный морозный день. Кони, весело пофыркивая, бежали бойко по укатанной дороге. Быстро неслись нам навстречу поля, хвойные перелески и одетые нарядные березы. Снег алмазами искрился по сторонам. На душе было как-то легко и отрадно. Миновав последний длинный перелесок, мы шагом стали подыматься на высокую гору. Гора эта для здешней местности — феномен. Подымаясь конусом из окружающей ее плоскости, она достигает значительной высоты, так что вершина ее, увенчанная церковью, видна кругом за много верст. Зимой, рельефно выделяясь на темном фоне лесов, она еще заметнее. Въехав на нее, мы остановились, чтоб полюбоваться открывшейся панорамой и дать вздохнуть лошадям. Целое море, целый океан лесов затопил своими темно-зелеными волнами все видимое от подошвы нашей горы до далекого горизонта. Среди этих волн островками казались ближние и дальние озера, нивы, поля и болота; кое-где, как паруса, мелькали одинокие церкви. Монастырь, неподалеку, со своими зубчатыми стенами, башнями, главами и куполами, сверкал на солнце и дымился густыми клубами, точно крепость, отстреливающаяся всеми своими фасами.
Проехав погост, через полчаса мы вылезали уже перед избой Дмитрия. Вся семья сидела за чаепитием, когда на мой вопрос: здесь ли охотник Дмитрий?
— из переднего угла поднялся небольшого роста, черноволосый крестьянин
лет пятидесяти.
— Здесь! Я самый, — отвечал он, кланяясь.
— Верно, что у тебя три медведя? — приступил я к допросу.
— Чаво вернее. У меня т.е. один, да у соседа Микиты два. Только его сейчас дома нет.
— Как же так?
— А вишь как дело вышло. Только послали вчера за тобой, а из конторы и принеси нелегкая приказчика, тот и увез Микиту с собой. Он караульщиком в даче его состоит, ну, значит, и понадобился.
— А скоро вернется? До конторы далеко?
— Скоро-то ему не бывать. Потому, станут промеж возчиков лес на пайки делить, а дача-то большая. До конторы тоже верст 30 будет.

191

— Не там ли и медведь его? — спрашиваю я.
— Там и есть.
— Это за 30-то верст?
— Коли ехать дорогой, а напрямик, ежели лыжами — и пятнадцати не будет.
— Ну, брат, спасибо удружил! Так бы ты с сыном и заказал, что, мол, до тебя 30, да до берлог столько же, а не тревожил бы людей понапрасну. Пойми ты: взад и вперед 120 в. выходит.
Несколько опешивший Димитрий разводил руками, чесал в затылке и произносил: «так-то оно так», «да кто его знал» — и т.д.
— Все ты, Мишка, чертенок, напутал! — набросился он на своего сынишку. — Вот и стревожили барина понапрасну.
— До твоего-то далеко ли? — спешил я отвлечь расходившегося старика от ни в чем неповинного мальчугана.
— Не более трех верст будет.
— Стало быть, успеем его сегодня добыть?
— Коли Господь поможет, отчего не успеть — можно.
— А берлога точно знаешь где? — продолжал я допрос.
— Чаво не знать. Коли собака налаяла. Поведу к самому, — отвечал
Дмитрий.
— Почем же продаешь его?
— А ужо увидим, барин, глядя по зверю и цена будет.
— Ну нет, я для тебя бить его не намерен. Говори цену сей час, а то уеду. Один бей, если хочешь.
«И поделом! — думал я и ругал себя. — Не спросясь броду, не суйся в воду».

192

— Да что, барин, коли так, рублев 25 надо положить, — нерешительно запрашивает Дмитрий.
— А за десять не отдашь? — предлагаю я.
— Десять? При этом Дмитрий вскочил с лавки и, уморительно жестикулируя, забегал по избе. — Мало ли я трудов на него положил? Мало ли беспокойства принял? Сердце изболело все — нет, нет, да и подумаю, а что как угонят, али под погоду сам уйдет? Берег пуще глазу, как животину собственную. А ты… десять. У нас лонись40 на ярмарке за самого махонького, почитай с собаку, эстолько дали. За мово зверя десять?!…
— Да ты почем знаешь, что твой зверь большой, — заметил я.
— Ни самого, ни следа его не видел?
— Это точно, что видать не видал — не похвастаю, а по урчанью слышал, коли собака лаяла, большому надо быть.
— Так не отдашь за мою цену?
— И не думай, коли хочешь — два рубля скину, уважу. А нет — поезжай с Богом!
— Петр, выводи лошадей ! — скомандовал я, а сам думаю: врешь, за пятнадцать отдашь.
Так вышло и на самом деле. Когда лошади были поданы и я надевал шубу, лукавый старик сбавил три рубля, когда выходил из избы — еще два, а когда садился в сани — и остальные три. Итак, на пятнадцати ударили по рукам, причем он сказал мне: «Ну, барин, а и крепок же ты». Однако, по отношению к известному читателю спутнику мне тотчас же пришлось доказать совершенно противное. Он такими клятвами обещал на предстоящей охоте вести себя благоразумно, что у меня не хватило духа отказать.
Вся эта комедия торга отняла немало времени. Мы были уже

40 В прошлом году. — Авт.

193

совершенно готовы, а сборам Дмитрия не предвиделось еще и конца. Он бегал по избе как угорелый и, видимо, волновался, разыскивая повсюду то табакерку, покоившуюся в его же кармане, то рукавицы, заткнутые за его кушак и т.д. Все домашние его: «большуха», невестка, старший сын Иван и «чертенок» Мишка, прислуживали ему наперерыв. Выходила безалаберная сутолока. Но вот появляются неизвестно откуда убогая одностволка и, с загнутым наподобие кочерги концом, рогатина.
— Мишка! Ходче попрямь ее на обушке, — распоряжается Дмитрий, опуская в свой карабин шомпол, который, вопреки всем усилиям его, далее половины ствола не идет. — Ты чего нагнал туда, Ванька? — грозно спрашивает он.
— У меня и в руках не бывало, — оправдывается тот.
— Тьфу-ты, черт! я и забыл, что по осени в нее пулю забил, — припоминает Дмитрий, — ни взад, ни вперед не идет проклятая.
— Я намедни сказывал: к кузнецу бы казенник-то… – замечает Иван.
— Все вы мастера сказывать-то… Да ты чего не сдобляешься? А? — накидывается старик на Ивана, только теперь заметив, что тот стоит перед ним в одной рубахе и каких-то опорках на босу ногу.
— Пошто! — удивленно спрашивает тот.
— Как пошто? — уже с кулаками наскакивает отец, загоняя его в дальний угол избы. И я слышу, как там, понизив голос до шепота, старик говорит: «Кто их знает, поди еще стравят одного-то».
Начинаются сборы Ивана.
— Ах, батюшки! А собаку-то чью возьмем? — через минуту неизвестно кого вопрошает Дмитрий. — Нашу-то у Миколе волки съели, — обращается он ко мне — добрый кобель был. Без собаки ника к невозможно. Потому место страсть ломкое, его оттудова ни в жисть — сроду не выживешь. Мишка! Беги скорее к дяде Лексею, скажи, чтоб беспременно своего Каштанка дал, на кушак возьми.

7 Зак. 2616

194

А нет, скажи, коли желает, чтоб с нами шел. Ружье у него исправное, — поясняет он мне.
Раздосадованный донельзя этими проволочками, я, наконец, не вытерпел:
— Послушай, Дмитрий! Ты всю деревню с нами собираешь, что ль. Бери рогатину и пойдем, нам больше никого не надо, а то сборам вашим и конца не будет.
— Ну нет, барин. Молод ты, я вижу, — отвечает Дмитрий. — Думаешь, на этого зверя как? — взял шапку да пошел. — Ан нет, не заяц ведь! Я еще от стариков чул, што идтить на него надоть двенадцати человекам, и то опосля исповеди и причастия, а с вами одними я за сто рублев не пойду. Потому, знаю я, разве, что вы за люди?
Ничего не найдясь возразить против последнего аргумента, я покорился своей участи. Меня пугала только перспектива ночевки в этой душной избе.
Ружье у Ивана оказалось с разбитым стержнем; хотели уже посылать к какому-то свату Дормидону, но я выручил, отдав свое запасное. Явился с собакой и дядя Алексей, плотный, рябой, среднего роста мужик лет сорока.
— Идешь с нами, что ль? — спрашивает его Дмитрий.
— Отчего не идтить, можно. Время нонече слободное, — отвечает тот. — Только ружье вот, пробовал стрелить в стенку – не выдает, хоть ты что хошь. Пять пистонов спортил. Давно занаряжено, а разрядника нет.
— Ну, так мы оба с тобой с рогатинами пойдем, — решает Дмитрий.
Слава Богу! Все шестеро наконец готовы. Ровно в три часа на лыжах трогаемся в путь. Порядочная толпа зевак обоего пола провожает нас до околицы.
— Эх, барин! Не в час вышли-то, — замечает Дмитрий.
— А что?
— Разве можно так всенародно. Мало ли на людях дурного глаза есть!.. Помяни мое слово, коли у нас што не по ладу выйдет.

195

Местность чистыми полями отлого понижалась по направлению к лесу. Стоило только сохранять равновесие и лыжи быстро несли нас по плотному снегу. Однако, в лесу они стали глубоко тонуть, но мы шли скоро и безостановочно. Через час спрашиваю: далеко ли?
— Помене половины осталось, — получаю ответ. Хороши три версты! Однако, через полчаса передние останавливаются и Дмитрий, указывая на открывшуюся перед нами часть вылома, говорит:
— Тут и есть. Смотри, ребята, не шуми.
Только богатое воображение в состоянии представить себе тот хаос, который являет из себя бурей поваленный лес. Перекрещиваясь между собой по всем направлениям, эти вырванные с корнями великаны образуют бесчисленные клетки, местами глубокие как колодцы; крытые галереи, по которым можно пройтись, не сгибаясь, и высокие, причудливые холмы с торчащими из них расщепами. Как сказочные чудовища, со всех сторон глядят на вас своими темными зевами громадные пни, простирая к небу обнаженные корни. Какова должна быть сила, сокрушившая их? Исполины лишь немногие устояли перед ней, да и те, потрясенные, расшатанные в своих основаниях, преклонили головы, чтобы при первом дыхании бури пасть на трупы своих же товарищей. Поговорка: «сам черт ногу сломит», здесь как нельзя более кстати. Каждый шаг доставался нам дорогой ценой; приходилось постоянно или терять лыжи, которые проскальзывали в преисподнюю, или самому проваливаться «в тартарары». Выбираться оттуда часто удавалось только «подземным способом», при помощи какого-нибудь бокового прохода, иногда за несколько сажень от места крушения.
Мой приятель, менее опытный из всех нас в подобного рода эквилибристике, падал ежеминутно. Казалось, он появлялся на поверхности только для того, чтоб снова исчезнуть. Все эти приключения донельзя замедляли движение, а между тем кругом нас ложились уже вечерние тени.
Наконец, мы останавливаемся перед тремя стенообразными пнями шестисаженной высоты, за которыми, судя по мимике Дмитрия, и должен скрываться «мишка». Выбор подхода к берлоге с этой стороны сделан крайне
неудачно: за этими пнями скрывалась целая гора лома. Чтоб исправить

196

ошибку, я поспешно занимаю единственный интервал между ними, подавая знак остальным последовать моему примеру. Но те, по-видимому, не разделяют моих соображений и, не трогаясь с места, пускают собак. Серый кобель Алексея, навострив уши, тотчас же заводил носом и, описав дугу, стал с лаем взбираться на груду ломья. Послышалось щелканье взводимых курков. Оглядываюсь назад — три ружья с пальцами на спусках глядят в мои спину. Тщетно самыми энергичными жестами приглашаю всю компанию отклонить ружья и приблизиться. Она как бы оцепенела в неподвижной позе ожидания. Приятель мой опять выглядит висельником. Его я опасаюсь в данную минуту более всего, а потому не перестаю ему посылать настолько усердно «воздушные поцелуи», что один из всех не замечаю, как в двух саженях от меня медведь, на секунду показав свою голову, тронулся с места и пошел наутек, скрываясь под колодником. Только по собаке можно судить о принятом им направлении. Однако, сажень за двадцать, его бурая, почтенных размеров фигура показалась-таки на поверхности. Я выстрелил — он рявкнул и снова исчез. Собака погнала его далее. Через несколько минут голос ее едва доносился издали. Впрочем, не все еще потеряно: на следу оказывается кровь и мы начинаем преследование. Я тотчас же теряю лыжу и, оставшись позади всех, соображаю, что если пойду опушкой леса, которая в ста саженях от меня тянется правее этого колодника, то буду иметь все шансы опередить остальных. Достигнув ее, попадаю однако в слепую чащу со сплошной гирей, где и путаюсь, отыскивая выход, пока к своему удивлению не встречаю Петра. Он издали еще заметил мой маневр и тотчас последовал ему. Выбравшись из чащи, мы, не теряя из вида опушки, быстро покатили частыми борами. Сумерки все сгущались. Через полчаса останавливаемся перевести дух, какие-то неопределенные звуки чуть слышно начинают доходить к нам справа. Идем в этом направлении несколько десятков сажень, прислушиваемся и не верим своим ушам: лай собаки раздается далеко правее нас. Когда успел
«мишка» заворотить такой круг? Благодаря открывшемуся перед нами отлогому спуску безл ес н о й л о щи н ы, м ы с к о ро д ос т иг л и с об а ки, к о т о ра я безостановочно лаяла на одном месте. Зацепившись за что-то, я падаю. Петр, объехав меня, останавливается.
— Вперед! — подымаясь, командую я.
Но что такое!? Петр, соскочив с лыж, бросается назад, подбегает ко

197

мне вплотную, отскакивает в сторону за дерево и стреляет вверх, что было видно по направлению огня. Из-за него, шипя и пыхтя как паровоз, наскакивает на меня темная масса зверя. Стреляю в упор… и моментально, охваченный лапами за ноги, падаю на спину. Медведь наваливается всею тяжестью, обдавая мое лицо своим горячим дыханием. Напрягаю все силы отдалять опасное соседство его морды от своей физиономии, но вместо того всаживаю левую руку ему в глотку по локоть. Он мнет ее, и я радуюсь возможности ею одной поплатиться за все остальное. У Петра остается еще заряд; странно, что он медлит!
— Стреляй! — кричу я, но, увы! Мой голос «вопиет в пустыне». Между тем «мишка», оставив руку, принялся тормошить кафтан у левого кармана; слышу, как обретающиеся в последнем медные патроны звякают на его зубах, и вслед за тем чувствую в ноге, около бедра, такую продолжительную и острую боль, что решаюсь отважиться на самое отчаянное сопротивление… В этот критический момент неподалеку раздаются голоса, зверь соскакивает с меня и я бросаюсь в сторону, преследуемый им по пятам, маневрируя между деревьями, пока не натыкаюсь на Дмитрия, который ударом рогатины в бок заставляет
«мишку» круто повернуть назад и скрыться в заросли ельника.
Ночь окончательно вступила в свои права.
— Ишь, проклятый! Какую страсть задал, — еле переводя дух говорит
Дмитрий. — Сказано, зверь — зверь и есть. Гораздо поцапал-то?
Я ощупываю себя и движением пострадавших членов удостоверяюсь в легкости их повреждений.
Когда все остальные собрались около нас, то роли каждого вы ясн ил ис ь. Пе тр, пр и на паде ни и з ве ря, по его сл о вам, «оробел до того, что в глазах помутилось» и, выпалив разом из обоих стволов, остался безоружен. Мой приятель, Иван и Алексей к месту катастрофы прибежали одновременно, но первый, увидев на мне сидящего медведя, бросил ружье и бежал; второй, взведя правый курок, бесплодно тянул за спуск левого. Один Алексей не «ороб» и, кольнув зверя рогатиной, дал мне возможность ретироваться. Одним словом, все ружейники осрамились, как нельзя более. За это, в глубине души, я им

198

был несказанно благодарен, особенно Ивану, двустволка которого мною была заряжена разрывными пулями такого ужасного действия, что каждая из них при выстреле в сердцевину шестивершкового обрубка, аршинной длины, разрывала этот последний на четыре-пять, почти равных, поленьев.
Первый из этой тройки стоял без ружья между нами, как пр овин и вш ийс я ш кол ьн ик, оп ра вды вая с вой по ст уп о к «осечками». Когда же разыскали и принесли его замятое в снегу ружье, то оно оказалось с исправными пистонами.
Все это дало повод Дмитрию с большим апломбом прочесть трусам, переполненную самыми отборными эпитетами, рацею, которая была для них настолько убедительна, что когда Иван крикнул: «Братцы — ведьмедь»! То они моментально разбежались в стороны. По пословице: «у страха глаза велики», Иван за медведя принял Каштанку, следом зверя возвращавшуюся вспять.
При этом вторичном бегстве мой приятель опять бросил ружье и с такой силой ударился о толстую ель, что с эластичностью резинового мячика отскочил от нее кубарем на несколько шагов и, поднявшись, Аллах ведает в кого выстрелил из карманного револьвера. Должно быть пулька пролетела близко от Дмитрия, потом у ч то то т с криком : «заколю », «живого в землю зарою», бросился на него с рогатиной на руке и дал ему две добрых угонки.
Часа через три мы сидели уже вокруг самовара в избе Дмитрия. Я добрался до деревни не без посторонней помощи, так что об охоте на завтрашний день нечего было и думать. При перевязке на ноге оказались три довольно глубокие раны, а рука, с несколькими поверхностными ссадинами, была помята, особенно в кисти, настолько, что движение пальцами встречало затруднение.
— А ты еще сказывал: никого не надоть — одни пойдем, — говорил за чаепитием Дмитрий.
— Кабы не я с Алексеем, поди и сейчас бы под елкой лежал! Што уж с утрева Бог даст?

199

— Может, подохнет за ночь-то, — позевывая, замечает Алексей.
— Подохнет, — передразнивает его Дмитрий. Не от твоей ли рогатины?
— А хоша и от моей, — отвечал Алексей: — тоже ткнул его – не погладил.
В мои планы отнюдь не входило уехать, как говорят, «несолоно хлебавши», а потому я поручил Алексею с Дмитрием отправиться с утра на рекогносцировку, т.е. по возможности точно определить расположение неприятеля, чтоб послезавтра идти с той же компанией самому и во чтобы то ни стало добыть зверя.
Мои собеседники начинали уже «клевать» носами, когда в избу вошли трое соседей Дмитрия. Один из них, восьмидесятилетний старик, патриарх этой деревни и когда-то бывалый охотник, в особенности заинтересовал меня. «Большуха» в третий раз п одогрела сам ова р ; водка с сол еным и гр уздями развязала языки и наша «беседа» с рассказами об охотах затянулась далеко за полночь.
— В те поры, — шамкал дед, — в нашем лесу топор не бывал… зверя было множество, били медведя одною рогатиной.
Этого старика, после двух-трех рюмок, что называется «развезло» и он без умолку рассказывал одну историю за другой. Примостившись на лавке в переднем углу, я незаметно отдался Морфею. Когда же очнулся, часовая стрелка показывала четыре, на улице бушевала вьюга, сальная свечка, прилепленная к столу, отекла и потухла, все спало безмятежным сном; даже Каштанка, растянувшийся на одной соломе с теленком, не раз визгнул во сне, а дед все еще не унимался и, ежеминутно поправляя нагоравшую лучину, монотонным голосом тянул: «И говорит мне поп: «Кузьма, сотри ты главу этому змию, век за тебя буду Бога молить, задрал он мою что ни есть, самолучшую корову». Вот, господа честные, и стал я ходить на лабаз. Ночь просидел — ничего, и другую — ничего, а на третью и слышу трешшит — идет, значит. Привстал на колени, изготовился — гляжу, а их, окаянных, привалило четверо. Вот оказия! Самый большой из них, такой
сиволобый, первый подошел к падине, потрогал ее, помыркал, да и

200

потащил. Постой, мекаю, верно, мол, ты и есть самый попу разоритель. Приложился ему в грудину… хлоп! Ох, какое тут дело вышло, и не приведи Бог. Отшиб я себе в тот раз поясину».
— Как же так?
— А вишь, заряд-то гораздо велик был; ну, им меня взад и окатило. И пал я, значит, с лабаза-то, прямо на деревину.
— А что же медведь-то? — спросил я.
— Ведьмеди? Коего стрелил-то, убил-таки; недалече отволокся — тут и подох.
— Вставай, барин, эх заспался-то, — будил меня, далеко за полдень, возвратившийся Дмитрий. Мы свою службу справили: обошли в аккурат; круг места с полдеревни не будет. Не боле двух верст от вечернего места отошел, залег в таком слепыре — страсть!
Скоро провел остаток дня и долго ли, коротко ли, прошла и вторая бесконечная ночь. До свету выступили в том же составе и числе, как и третьего дня. Холодные компрессы мне помогли настолько, что я надеялся весь день проходить готовою лыжней.
В поле нас встретила и проводила до леса жестокая вьюга. В лесу было сравнительно тихо, ветер гулял только по его вершинам, срывая насевшую на них «гирю» (снег на ветвях), которая, разбиваясь о ветви, осыпала нас мелкою пылью. Гиря была так велика, что тропа, по которой мы шли, имела совершенное подобие щели, замкнутой сплошными массами снега, который на передних падал целыми глыбами, сбивая шапки и ослепляя глаза. Горизонт каждого ограничивался пятью шагами, не более. Дойдя до окладного круга, мы следом зверя тронулись вперед, едва проходимой зарослью. Алексей рогатиной отряхивая перед собой хвою, открывал шествие, а я на правах инвалида, замыкал его. Вдруг слева и очень близко от нас залаял Каштанка. Перед нами открывается небольшая прогалина и мы выстраиваемся по ней фронтом. Собака ожесточенно лает с одного места.
— Чего стали? Напирай! — не двигаясь с места, командует Дмитрий.

201

— Захватим на лежке. Вали, ребята ! — восклицает Алексей, делая шаг вперед и останавливаясь перед сплошной и непроницаемой для зрения стеной из снега и хвои.
Желающего первым поздравить Михаила Ивановича с добрым утром не находится. Беру у соседа рогатину и ею шаг за шагом начинаю прокладывать себе путь. Кто-то позади меня толкает ель, которую я только что миновал благополучно, и мне на голову и плечи падают глыбы снега, перед глазами стоит какая-то мгла, буквально ничего не вижу. В этот момент лай собаки быстро приблизился, с визгом оборвался, и что-то охнуло протяжно впереди.
— Идет ! Сюда идет! Берегись! — раздались голоса. Однако, минута томительного ожидания прошла напрасно. Зверь отвернул и голос собаки с тал уда лят ься. Я без л ыж д обрался до прогалины, куда уже отретировалась вся компания.
— В эдаком вертепе его в ту пору увидишь, как он на тебя верхом сядет, говорит один.
— Тут с рогатиной и не повернешься, — замечал другой.
— Поди-ка сунься! Он тебя во как причешет, — вставлял третий. Оправившись, начали безостановочное преследование, ориентируяс ь
лаем собаки, которая не умолкала ни на минуту. Кровь окрашивала след зверя только с левой стороны, но ее было значительно менее, чем в первый день. Сначала медведь брал у нас далеко переда, а затем стал кружить по самым непролазным местам. Где было возможно, мы выкидывали его кривули, но увидеть зверя в этот день никому не пришлось.
На другой день повторилась буквально вчерашняя история: та же церемония подъема с лежки и тот же результат преследования. Разница была только в том, что з верь стал ходить нашими лыжнями, которые во многих местах выдерживали его тяжесть. Нам не раз приходилось его следом описывать цифру восемь или круг, что и заставило переменить тактику: когда одни шли следом, другие караулили на
лыжне, но и от этих маневров сплошная гиря спасла его.

202

На следующий, т.е. четвертый, день охоты я едва волочил ноги. Ушибленная левая рука опухла и совершенно отказалась служить, и могла быть употреблена при выстреле лишь в качестве подпорки. Надо было сегодня же покончить с этими приключениями: добить зверя и уехать домой.
Как нарочно, все эти дни без перерыва дующий ветер сегодня перешел в бурю. Ею колеблемый лес скрипел и стонал; что называется света Божьего не было видно. Над нами с ревом носились снежные вихри и кругом окутывала непроглядная мгла.
Когда в третий раз поднятый с лежки медведь принялся опять за свои прогулки по нашим лыжням, я с тем же приятелем и Петром, предоставив остальным гоняться по пятам, составили самостоятельный фланговый отряд. Местность, изрезанная нашими лыжами по всем направлениям, представляла собой обширный лабиринт узких проходов, в которых мы скоро и заблудились. Более двух часов мы тщетно старались разыскать своих товарищей; я уже начинал отчаиваться за успех и сегодняшнего дня, когда голос собаки вывел нас на путь истинный. Каштанка лаял на чащу мелкого ельника, под сог н у т ы е с н е г о м ве р ш и н ы к о е г о и з а б р а л с я « м и ш к а » . Проникнуть туда на лыжах не представлялось никакой возможности. К удивлению своему, мы эту чащу объехали кругом свежею лыжней. Очевидно, наши охотники здесь были, дали круг и теперь разыскивают нас. Составили военный совет: что делать?
Приятель подал голос за обождание до прихода остальных; Петр же, сверх чаяния, вотировал за немедленную атаку.
— Потому, — говорил он, — ежели дожидать, то те опосля станут бахвалиться, что, мол, мы без них не осмелились.
— Да ведь ты первый, в случае чего, струсишь, — говорю я.
— Вот перед Истинным! — снимая шапку, крестится он. — Потому, коли пошло ежели на отчаянность, так уж тут шабаш!
Он действительно выглядел теперь молодцом, тогда как другой спутник так и напрашивался на сравнение с мокрою курицей.

203

— Ну, полезай первой ! — понукал его Петр, указывая на пещерообразный проход, оставленный медведем, в который собака, посылаемая нами в качестве авангарда, не шла.
Надеясь на магическое действие своих разрывных пуль и на
«отчаянность» Петра, я, сопутствуемый им, погрузился в недра этого слепыря. Упавшее дерево преградило нам путь; едва я шагнул за него, как с ближайших елок посыпался снег, медведь опять невидимкою скрылся. Мы повернули назад к своим лыжам. Вдруг пронзительные, дикие вопли заставили нас остолбенеть. «Ай-аай!» — неистово кричал наш злополучный товарищ, но совершенно не в том месте, где мы его оставили. Спешим, что есть силы на помощь — что же? Его мы нашли сидящим по плечи в снегу в стороне от лыжницы, на которой им были оставлены свои лыжи; никакая видимая опасность не угрожала ему, хотя, с искаженной от страха физиономией, он и при нашем приближении не перестает во все горло взывать о помощи.
— Что случилось? — спрашиваю я.
— Ой, батюшки, м…ме…медведь… — насилу выговорил он. Оказалось, что мой приятель (если его так можно назвать) немножко не сообразил, рассчитывая подальше от нас найти для себя более безопасное место. Не успел он сделать по обходной лыжне и полусотни шагов, как в упор нарвался на поднятого нами медведя. Об этом красноречиво свидетельствовали его лыжи, через которые перешел зверь, расщепав одну из них в двух местах своими клыками. Тут же торчало из снега и брошенное ружье с взведенными курками.
Между тем, судя по собаке, зверь снова залег очень близко от нас. Очевидно, силы оставляли его. На этот раз нам удалось увидеть его сидячего и подойти шагов на шесть. Моментально грянули два выстрела и наш упорный противник покончил свое существование. При исследовании его поранений оказалось, что моя первая сплошная пуля у берлоги пробила ему левую переднюю лапу около плеча, без раздробления костей. Удары рогатинами, с обоих боков между ребер, едва проникли за кожу.
Любителям стрелять медведя на берлоге нередко приходится ехать к указанной берлоге на «авось», так как иногда отсрочка охоты для предварительной проверки через надежного человека с собакой по разным

204

обстоятельствам не всегда бывает возможна: или полученные сведения во всех подробностях уж известны другим, отчего медлить с поездкой нельзя ни минуты, или эти «другие» по следам посланного разведчика могут узнать о месте пребывания зверя и испортить все дело. Таким образом, вполне гарантировать себя от напрасных поездок не всегда возможно. Да и кому из любителей-медвежатников не приходилось проезжать по пустякам и десятки, и сотни верст. Иногда, впрочем, весьма дальние путешествия предпринимаются с изумительным легкомыслием.
Так, несколько лет тому назад, одному столичному юноше, временно проживавшему в нашем уезде, вздумалось в письме к своей мамаше похвастаться шестнадцатью берлогами, которые ему предстояло одолеть в самом непродолжительном времени. Честолюбивая мать, рассудив, что такая порция медведей должна быть для ее детища много безопаснее в сообществе с товарищами, не замедлила полученным известием поделиться с одним знакомым, который, в качестве комиссионера по устройству охот, тотчас же навербовал и привез сюда целую компанию иностранцев. Кроме того, следом за нею должна была не замедлить пожаловать одна весьма важная особа.
Невозможно представить себе отчаяния этой компании, когда из числа предполагаемых шестнадцати, в действительности, ко времени и х приезда, не оказалось ни одного разысканного медведя.
Пришлось и мне с товарищем по страсти И.И.Л. сделать в одну зиму две дальних поездки. Первую мы совершили в Олонецкую губернию, где вернейшие медведи всего за три дня до нашего приезда были запроданы другим, а вторую, особенно памятную, верст за 150 в соседний уезд, поверив на слово, по примеру иностранцев, такому же безбородому юноше, из той же фамилии Хлестаковых. Объявился этот юноша в нашем краю в один из последних дней масленицы и, отрекомендовавшись мне Л.Б.К., сыном известных и весьма почтенных родителей, просил принять участие вместе с ним в охоте на трех медведей, найденных с помощью собак около его имения, предупредив, что в его доме мы найдем приют для ночлега со всеми удобствами и комфортом. Возможно ли было отказаться в данном случае, когда от поездки и на одну берлогу, облаянную собакой, никогда не приходилось отказываться. При этом К., по разным уважительным причинам, так торопил с отъездом, что мы выехали в тот же день, не

205

дождавшись приготовления кулинарных запасов в дорогу.
И.И.Л., за которым мы заехали по пути к месту охоты, как и следовало ожидать, известие о трех медведях принял с восторгом, далеко однако не разделенным его молодой очаровательной супругой З.А. А тут еще как нарочно, в ее присутствии, наш общий знакомый С.В.Ч., которого застали в гостях у Л., рассказал, между прочим, следующую историю:
— В прошлую зиму страшная непогода во время разъездов по службе застигла меня около одного из самых глухих поселков Заболотской волости, той самой, куда вы сейчас собираетесь ехать, где мне и пришлось искать приюта для ночлега. Семья, в избе которой я остановился, состояла всего только из двух лиц: вдовы старухи и ее сына Петра, немолодого угрюмого мужика, который на мое приветствие едва кивнул головой, продолжая сидеть на чурбаке перед сальным огарком, ковыряя шилом какую -то об увь. Однак о о т компан ии по пи ть со мно ю ча йк у и опрокинуть рюмку-другую не отказался, но, к удивлению моему, с своего места по направлению к столу двинулся в том же согнутом положении, как сидел, т.е. подбородком почти касаясь колен. Оказалось, что таким навсегда скрюченным положением своим Петр был обязан приключению на медвежьей охоте, о которой рассказал, примерно, так: «Берлогу нашл и мы с соседо м Троф имом о коло М ико лы, — собака на лаяла, — а бить зверя, за разными делами, так да этак, промешкали до первой недели великого поста. Вот одного дня Трофим и говорит: «Собирайся, кум, с утра надо за зверем идти». — Не худо бы, говорю, Троша, еще товарища взять. «А на кой, — говорит, — черт, чай не впервой и одни управимся». Так-то оно так, говорю, а не ровен час, зверь-то матерый, вдвоем как-то сомнительно. — «Пуля, — говорит, — все одно, и матерого не помилует». А цены в эту зиму за ведьмедное были по 40 и по 50 рублев: ему, значит, и не хотелось еще третьего в долю пущать. Ладно коли так. Собрались мы как след : у кажинного по ружью, по топору; рогатину и кобеля Трофимова — Ушанку — взяли. И только что пришли на берлог, кобель кряду учуял и зачал лаять. Лает издаля, а близко не идет — робок был. Времечк о и долгон ьк о прош ло, собака лае т, а зверя все нет : не выходит и не урчит. Трофим и говорит: «беспременно ведьмедица с детками; ежели дитенок первым выскочит, мотри, кум, не стрели, матку

206

береги», а сам взял отломил топором от пенька утинок, этакий, с полено будет, да и кинул туда, и в аккурат в самую берлогу. Ну, она и вымахнула оттоль, медведица, значит, — от нас было прочь, в сторону… Приложились мы по ней. Трофим — раз ! А я не поспел : мигнут ь не дала, гляжу — а она уже на нем копной сидит, всего в снег так и зарыла… — «Петра !» — крикн ул он не своим голосом, еще что-то хотел крикнуть, да будто подавился чем. Правду сказать, оробь я в ту пору гораздо… И про ружье забыл, даром что оно стволом, почитай, в самого зверя упиралось. Одначе стрелил-таки. Вот тут-т о о на, пр окля тая, на меня и нава лилас ь. И дава й жа мат ь, и давай драть, будто ножами резала, а сама урчит. Голову свою я пуще всего берег, руками закрывал, и помнится, тоже кричал: «Троша, выручай!». Думалось видно: вот встанет, рогатиной либо топором махнет. Ан нет. Сама отвалилась потом. Слышу, не рвет боле, а шелохнуться боюсь, как бы опять не зачала куделить. Таким манером, с уповодок время прошло, я и зачал подымать голову выше, да выше. Погляжу, ушла-таки! Слава тебе, Господи! Надо бы теперича к Трофиму идти, а встать не могу, ноги не владеют и на спине будто бревно лежит. Тогда я к нему на брюхе пополз… Лежит миляга ничком, руки раскинул, шея ободрана, и не дышит… Повернул его маленечко за плечо, погляжу: а вся кожа у него со лба, значит, на самый нос заворочена и глаза выдраны. Тут уж я, прямо сказать, ума лишился; опамятовался, когда домой несли. Спасибо еще, что Урванко домой сбежал; по нем хозяйка Трофимова и домекнулась, народ собрала. Так вот, барин, корысть до какой беды нашего брата, мужика, доводит. Вот тебе и «одни управимся». — Так закончил Петр свой рассказ.
— Так вот, господа, какие охотники-то бывают. Бог с ними, с этими медведями. Оставайтесь-ка лучше дома, в картишки бы перекинулись. А? — таким обращением к нам, в свою очередь, закончил свое повествование Ч.
З.А. в продолжение рассказа не раз восклицала: «ах, какой ужас! Какой ужас!», тогда как И.И. обнаруживал признаки заметного раздражения и по временам бросал на рассказчика весьма недружелюбные взгляды.
— И мне известен случай не менее драматический! — совершенно

207

неожиданно напомнил о себе юноша К. и начал было рассказывать, как медведь где-то разорвал урядника пополам, но, остановленный мною весьма красноречивым жестом в сторону хозяйки, закончил свой рассказ уверением, что в конце концов все обошлось благополучно; что-то вроде того, что разрозненные половины урядника были соединены и он по сие время здравствует.
— Как ты знаешь, И., я тебя ни за что не отпущу. Ни за что,
— решительно заявила З.А. — Бог знает, что может случиться. Я вовсе не желаю оставаться вдовой.
— И очень даже возможно, сударыня! Эта охота не без сюрпризов, — авторите тно заметил Ч. и продолжа л: — Да вот вам случай, не надо лучше…
Но тут уже Л. не выдержал, подхватил Ч. под руку и увлек его в соседнюю комнату, прежде чем тот успел вероятно опомниться от удивления. Через несколько минут последний возвратился оттуда с сконфужено-растерянным видом, чтобы тотчас же раскланяться и уехать.
Юноша К. успел однако догнать гостя в передней, чтобы спросить:
— Позвольте, СВ., вы нам так и не сказали: какая же судьба постигла виновницу всех бед, эту свирепую медведицу?
— Она жива, здорова, как ваш урядник, и, вероятно, сейчас находится в числе тех трех, убивать которых вы собираетесь, — ответил СВ., скрываясь за дверью на улицу.
И.И. ринулся было вдогонку за гостем, но, убедившись по звуку колокольчика в бесплодности своей попытки, возвратился с видом хищного зверя, только что упустившего свою добычу.
Затем им своей супруге была прочитана целая лекция, в которой, ка к дважды два четыре, Л. старался до казать, что медведи по мягкости нрава те же овечки, а в трусости превосходят всех остальных животных, почему только они одни и подвергаются медвежьей болезни, и что эпизод, рассказанный Ч., если бы и был достоверен, только и мог
случиться с такими ротозеями, как эти пострадавшие мужички.

208

— Ну, пусть будут медведи — овечки, — не сдавалась З.А. Но что же мне делать! Если ты уедешь И., я здесь одна все буду думать и думать: не случилось ли чего? Вот и сейчас: как только закрою глаза, так и представляется этот несчастный Тр офим. Ах, как о й ужас ! — и, за кры в л ицо р уками, молодая женщина поспешно оставила нас.
Следом за нею исчез и супруг.
Какие происходили объяснения между ними, неизвестно, но только не позже, как через полчаса И.И. вместе с нами выходил уж н а кр ыл ьцо, оде ты й по -до ро жн ом у, с р уже йн ым ящиком в руках, решительный и суровый, в то самое время, когда из глубины апартаментов до чуткого слуха охотников доносились: плач, рыдания, хохот…
Весело бить вас, медведи почтенные, Но выбираться из дома не весело…
Перефразировал я мысленно слова поэта-охотника, усаживаясь в поданные сани.
Лишь только дары Валдая зазвонили, зарокотали бубенцы, ямщики заухали и засвистали, как мы почувствовали себя точно в ладье, кидаемой бурными волнами. Сани, в которых сидели я и Л., оказались без отводней, с узкими, на городской манер, полозьями, отчего их беспрестанно качало из стороны в сторону и на каждом повороте дороги обязательно опрокидывало, что при полной беспомощности малолетка- ямщика, заставляло нас выходить и поднимать их, набирая полные сапоги снега. После нескольких подобных крушений, почувствовав приступы морской болезни, мы попросили К., ехавшего в других санях позади нас, поменяться с нами местами, уверяя его, что с одним пассажиром наш экипаж приобретет должную устойчивость.
— Этого легче достигнуть, если один из вас перейдет ко мне, — отвечает К.
— Но мы крайне затрудняемся сделать выбор между собою, — возражаем мы.

209

— Бросьте жребий на узелки, — советует К.
— А ведь это идея ! — восклицает Л. и, подойдя к К., преподносит ем у зажатые в руке наподобие заячьих ушей три конца своего платка с пояснением, что вытянувший узел обрекается на одиночество, и что полная равноправность каждого из нас в данном путешествии обязывает делить между нами поровну, как радости, так и…
— И расходы? — вопрошает К.
— Разумеется, — в один голос отвечаем мы, удивляясь мелочной расчетливости К., по-видимому, предполагавшего, что мы заставим его одного платить прогоны за пару лошадей.
— Согласен, — не без колебания заявляет К. и берется за один из концов платка. Я тяну за другой, и узел остается на долю Л.
Еще далеко не достигнув первой станции, немало времени блуждаем по озеру во тьме ночной, потеряв дорогу, занесенную снегом, и, наткнувшись на какой-то бугор, оказавшийся берегом, ломаем оглоблю. Отправив обоих ямщиков в разные стороны на поиски дороги, сами идем добывать оглоблю из изгороди, неясные очертания которой различаем на берегу. Выдернув жердь много длиннее требуемого, излишний конец ее запускаем в связь между кольями изгороди и, навалившись на другой, все трое толкаем вперед себя с силою, настолько несоразмерною ее прочности, что жердь ломается как соломинка и мы зарываемся головами в снег. Кроме того, на пути к берегу и обратно к саням весьма основательно промачиваем ноги в пойме на льду, под снегом не замеченной, отчего у Л. разбаливаются зубы.
После ряда подобного рода приключений, столкновений с пьяными по случаю широкой масляницы и проч., — достигаем усадьбы К. к ночи следующего дня только затем, чтобы от одурелого с похмелья окладчика услышать: «по осени около нас верно, значит, три медведя болтались, да шут их знает теперечи где залегли, потому што» и т.д., и чтобы расположиться для ночлега на разостланной на полу соломе в жалкой и грязной избе, отведав предварительно для удовлетворения чудовищного аппетита тухлых яиц — единственной снеди, которую возможно было найти.
Дом «со всеми удобствами и комфортом» оказался с заколоченными

210

ставнями, необитаемым и не отопляемым по случаю постоянного проживания самого К. и его родителей в другом имении. Даже попытка наша заснуть в этой милой усадьбе не удалась, благодаря жесткому нападению насекомых, что заставило меня и Л. немедленно пуститься в обратный путь, поблагодарив предварительно юношу К. в особенно теплых выражениях за все испытанные удовольствия.
Судьбе угодно было, однако, продолжить наши злоключения еще на несколько дней. Полученное нами на одной из станций сообщение о найденном медведе в казенной даче — отклонило нас на 25 верст в сторону прямого маршрута к своим домам и привело нас в сторожку лесника, где нам пришлось ожидать билетов на право охоты от г. Лесничего, но…
— А кто вы такие будете? — спросил казенный страж в заключение своего рассказа о «гораздо матером звере», обложенном им с осени и только на днях разысканном собакою.
Мы назвали себя.
— Ну, значит, предоставить вам этого зверя никак невозможно.
— Почему? — удивились мы.
— А потому, что г. лесничий всем лесникам заказывал, чтобы вас не водить в дачу. А ежели, говорил, кто поведет, того в остроге сгною. Так и сказал: в остроге сгною! И билетов, говорил, им от меня не будет.
Тщетно мы тогда терялись в догадках над объяснением причины такого враждебного к нам отношения лесничего, с которым даже знакомы не были. И только впоследствии домекнулись, что единственной причиною тому была зависть. Зависть горе-охотника к чужим трофеям.
Когда, после двух суток терпеливого ожидания, мы действительно вместо билетов получили от лесничего лишь одно уведомление, что последние не могут быть выданы за неуказанием нами дня предполагаемой охоты, что ему необходимо знать для отметки в этих билетах, то мы решились расстрелять
«гораздо матерого зверя» с нарушением ст. 146 Уст. Наказ. Налаг. Миров. Суд.
С этой целью вышли из сторожки с рассветом следующего дня по готовой лыжнице, которая должна была привести нас к самой берлоге, и без

211

участия лесника, отправленного нами во избежание могущей пасть на него ответственности, к казенному объездчику доказывать свое алиби.
И опять неудача! Само небо приняло под свою защиту обреченного на смерть Топтыгина. Вследствие сильной оттепели с дождем, по всей длине наших лыж с первых шагов начал подлипать снег сплошным пластом до ½ аршина толщиною, так что, пройдя не далее версты, мы, донельзя измученные, вынуждены были возвратиться в сторожку, ободряя себя лишь тем, что покушение на проступок, по собственной воле оставленное, не наказуемо.
Ожидать неопределенное время перемены погоды для вторичной попытки овладеть медведем при данных условиях нелегального пребывания нашего в казенной даче мы отказались и тотчас же уехали домой в таком удрученном состоянии духа, что за весь обратный путь, кажется, не обмолвились между собою и десятком слов.
Судя по тому, что мой спутник, по мере приближения к дому, все чаще и чаще принимался напевать: «наши жены — ружья заряжены», можно было не гадательно придти к заключению, на чем именно, главным образом, были сосредоточены его размышления. Что же касается моих то, помнится, их занимало решение загадки: что такое охотничья страсть, заставляющая нашего брата-охотника совершать безрассудства, претерпевать лишения, рисковать здоровьем, бросать свои семьи, забывать дела и проч., ради овладения каким-либо ничтожным трофеем.
Если охотничья страсть только инстинкт, вложенный природой в первобытного человека и перешедший к современному в силу атавизма, то почему доводы нашего разума бессильны побеждать властный призыв этого наследия приматов! Не кроется ли в тайниках человеческой природы вечная потребность, неудержимое стремление к достижению и преследованию различных целей, к борьбе с препятствиями на пути их и к победе над ними. Если это так, то всякая добыча, как конечная цель стремления, будь то куропатка или женщина, научное открытие или северный полюс, должны
одинаково отвечать удовлетворению этой потребности.

212

Глава VIII. Вдогонку.

Пускаться на лыжах вдогонку приходится за медведем, выгнанным из берлоги, когда по тем или другим причинам не представляется возможным обложить его для облавы или дать время облежаться, чтобы бить на месте. Успех охоты вдогонку всецело зависит от состояния снега. Мало того, чтобы последний был глубок, необходимо чтобы он был несколько плотен и вязок, что скорее утомляет зверя и вместе с тем облегчает ход лыжам. Особенно тяжел для медведя ход по слабому насту, не выдерживающему его тяжести, проламывающемуся под ним, о верхнюю корку которого он режет ноги.
Преследование зверя затрудняется его излюбленной манерой идти самыми крепкими местами, пробираться через которые на лыжах весьма нелегко, в особенности из-за «гири», т.е. комьев снега, нависшего на деревьях сплошными массами, путь через который уподобляется узкой щели между отвесными скалами.
На гону медведь избегает открытых мест и только при крайней нужде пересекает поляны, нивы, низины по ручьям или болотины, а всегда предпочитает идти более лесным и укрытым местом и из одного острова или отъема в другой проходит перемычками. Поступает так медведь не зря, а потому что на чистинах и низинах снег всегда глубже, а следовательно идти тяжелее. Открытые места медведь предпочитает лишь во время настов, в марте месяце, когда они промерзают крепче, чем места, затененные лесом, в которых зверь чаще проваливается. При такой охоте собака, упорно преследующая зверя, является для охотника дорогим союзником: сообразуясь с ее лаем, не трудно преследовать «мишку» кратчайшими путями, выбрасывая его бесконечные кривули. Медведь, хотя и во много раз тяжелее собаки, но тонет в снегу не более последней, благодаря своим широким лапам, так что если собака идет верхом, то верхом идет и медведь.
Преследование медведей по глубокому снегу с собаками малоуспешно: медведь, хотя и оставляет за собою глубокую

213

траншею, по которой следуют за ним собаки, но даже лучшие из них скоро выдыхаются, отстают и от медведя, и от охотника на лыжах. Преследуя медведя без собак, приходится выхаживать все его кривули и петли, возвращаясь по ним не раз в продолжение дня на свой же след, когда медведь идет в пяту. При отсутствии собак очень не бесполезно охотникам, идущим следом, потрубливать в охотничий рог, а другим, соображаясь с ним, перехватывать зверя на поворотах. Иногда охотничья артель безуспешно гоняет медведя по неделе, а иногда загоняет в первый же день охоты, что зависит от состояния снега, величины зверя и качества охотников. Встречаются между зверовщиками такие мастера лыжного бега, что, следуя параллельно дороге, не отстают от бегущих лошадей на протяжении многих верст.
Для облегчения преодоления разных коряг, бурелома и проч., лыжи к ногам привязываются, для чего рядом с переноском в то же отверстие лыжи пропускается другой ремень, концами которого перекрещивают пятку назади и затем завязывают на подъеме ноги впереди. Длина лыжи для той же цели от переноска до переднего ее конца не должна превосходить длины самого большого шага их владельца. Лыжи-голицы предпочитаются подбитым кисою, как более каткие на морозе.
Преследуют медведя обыкновенно несколько человек, идущих одним лыжником за передовым, которого сменяют поочередно. Идущему впереди особенно тяжело приходится пробиваться в чащах, принимая на свою голову глыбы падающего с деревьев снега. Выгнанный из берлоги медведь, если не в первый же день, то в следующий, как бы далеко ни угнали его, наделав множество петель и кругов, по большей части, возвращается в ту же местность41, откуда его выгнали, или проходит вблизи от своей лежки, а случается и опять ложится в ту же берлогу. Так, например: в марте месяце сего года медведь, перешедший из первой берлоги за два месяца перед тем, не подпустил меня с товарищем — А.Ф.С-ным, подойти ко второй берлоге, благодаря насту, о корку которого шаркали наши лыжи, и бестолковости окладчика, ушел и улегся в свою первую берлогу.

41 О том же сообщает А.И.Эмке. Журнал «Наша Охота», апрель 1910 г. — Авт.

214

Когда через день его начали здесь обносить флажками и подшумели, то перешел на 3-е место, где пролежал около недели, но и здесь не допустил охотников подойти к себе на выстрел, благодаря еще более крепкому насту, и, пробродив некоторое время, улегся вторично во вторую берлогу, где и был убит на месте в мягкую погоду. Таким образом, один и тот же медведь, перегоняемый с места на место, два раза ложился в свои старые берлоги. Ход зверя приблизительно показан на чертеже № 3.

Иногда преследуемый медведь приводит к берлоге другого медведя. Несколько лет тому назад я вместе с упоминаемым выше товарищем
А.В.Р-м выслеживали по петлям согнанного медведя и, зорко осматриваясь по сторонам, старались оглядеть его на лежке. Много кривулей надавал и где только ни выводил нас этот, судя по следам, очень некрупный Топтыгин, пока, проходя мимо одного из выворотов, через отверстие в нем на другой стороне его, я не увидел свежих наломанных сучков хвои. Обойдя этот выворот со стороны, я оглядел передние лапы и часть шеи сидящего медведя, тогда как голова его и все остальное туловище были закрыты сверху нависшею с того же выворота бахромою корней и земли, а снизу колодником. Выделив видимую часть шеи, я выстрелил с расчетом, что медведь бросится прямо пред собою на открытую площадку, а не в противоположную от меня сторону, где в

215

данную минуту должен был проходить моим следом несколько отставший Р-в. Между тем, вслед за выстрелом, не далее сажени от себя, я увидел ныряющую в снегу прямо ко мне в ноги здоровенную медвежью башку, которая через какое-нибудь мгновенье должна была встретить продолжение линии прицельной планки моего ружья, а следовательно и пулю, почти в упор, как вдруг выстрел Р-ва около самого уха закрыл все это пороховым дымом и вместе с тем так оглушил, что в первую минуту мне казалось, что череп головы расползается по всем швам. Когда я опомнился от такого сюрприза, то медведя и след простыл.
При исследовании оказалось: медведь после первого выстрела сделал по направлению ко мне два прыжка, а после выстрела Р-ва повернул тем же следом назад всего в аршин от моих ног, и ушел, оставив за собою ленту кровавых брызг, и что этот стреляный зверь был — «Федот, но не тот», которого мы преследовали, так как последний только потоптался около этого выворота, а затем круто отвернул в сторону.
Другой аналогичный случай был такой: медведицу отогнали от медвежат рубкой леса и когда охотники следом от берлоги погнались за нею, то к удивлению своему убили не медведицу, а медведя. Такая несообразность объяснялась тем, что медведица, в упор набежав на чужую берлогу, выгнала медведя, чего охотники в пылу преследования не заметили.
Некоторые промышленники даже намеренно долго перегоняют одного и того же медведя с места на место, чтобы посредством одного разыскивать другого, о чем сообщают некоторые охотники-писатели42.
Продолжительное и усиленное движение вызывает у медведя жажду и голод, что заставляет его на ходу глотать снег, поедать всякую падаль и потерять «пробку», о чем мною упоминалось ранее.
Если путь медведя пересечет дорога, то он обязательно использует ее и встречные повертки, иногда на протяжении нескольких верст, чтобы возможно далее оставить за собою преследование, и при этом старается запутать свои следы. Забравшись в плотную чащу, завешенную сверху до низу комьями снега и перепутанную согнувшимися под их тяжестью

42 Князь Ширинский-Шихматов и М.В. Андреевский. — Авт.

216

вершинами подлеска, медведь кружит в ней и очень неохотно расстается с нею. В таких зарослях охотник может наткнуться на медведя в упор, или зверь сам со стороны на него бросится, почему одному углубляться в такую чащу рискованно. Догоняет охотник медведя обыкновенно в частях леса с более редким насаждением, где он может развить наибольшую скорость бега на лыжах. Как бы далеко ни увидали медведя, по нему стреляют, чтобы по возможности сбавить его ход.
Заслышав близость погони или увидав охотника, медведь или прибавляет ходу или, наоборот, замедляет, если намерен перейти в контратаку, поворачивается тем или другим боком, оглядывается на своего врага и затем бросается с коротким, отрывистым рычаньем и прижатыми ушами. Нередко ограничивается при этом несколькими прыжками, останавливается, рычит и клацает зубами. «Пугает» — говорят промышленники. При глубоком снеге нападение медведя менее стремительно, чем при мелком и менее решительно, когда охотников не один, а несколько.
Если медведь бросается издали, то при глубоком снеге охотник иногда найдет время, после не вполне удачных выстрелов, отбежать на лыжах в сторону, чтобы перезарядить ружье. Если медведь бросился на охотника, вооруженного одною рогатиной, снег неглубок и избежать столкновения с медведем нет времени, то охотник, повернувшись левым плечом (если он правша) в сторону нападающего, держит рогатину в обеих руках лезвием вниз у ноги и концом ратовища вверх, но лишь только зверь набежит на него в упор, как охотник делает прыжок вправо от себя и бьет зверя коротким и сильным ударом под левую лопатку, не выпуская из рук рогатины. Если проскочивший мимо зверь в силах повторить нападение, то и охотник повторят свой маневр. Если же медведь перед охотником вздыбит, то последний должен таким же ударом рогатины в грудь опрокинуть его на спину.
Шансы благополучно покончить таким образом с крупным медведем для охотника невелики, а мелкий зверь от драки с человеком уклоняется. Верную победу в таких случаях дают — другая рогатина в руках смелого и умелого товарища и злобные зверовые собаки, останавливающие зверя и
отвлекающие на себя его внимание.

217

Медведицу с лончаками при одинаковых условиях догоняют скорее: она больше задерживается в чаще, нередко поджидает отстающих медвежат, которые бегут ее следом друг за другом.
Не слыша за собою преследования, тонный медведь на ночь обязательно ложится и отдыхает, подложив под себя ветки хвои. Если его на следующий день не потревожат, то он устраивается на лежке окончательно. Зная как чутко лежит такой зверь, охотники обыкновенно и не пытаются подойти к нему на выстрел, между тем как на самом деле захват такого зверя не лежке вполне возможен при мягком подходе по свежим следам, когда снег не хрупает под ногами или лыжи едва слышно шуршат, когда всякий звук заглушается навесом снега на хвое деревьев, или во время бури, когда деревья стонут и скрипят.
Идти, разумеется, необходимо с величайшею осторожностью, не торопиться и, если позволяет глубина снега, лучше всего без лыж. Если след направляется в сторону выворотов, сухих пней или бурелома, то следует по возможности их обходить так, чтобы выскочивший зверь не мог уйти, укрываясь ими. Самое главное при этом стараться оглядеть зверя на лежке ранее, чем он увидит охотника или причует его. Как бы далеко или близко ни показался подымающийся или выскочивший медведь, стрелять по нем следует мгновенно, а при неподвижном его положении на лежке подходить к нему в полной готовности к выстрелу возможно ближе.
Мнения многих охотников о невозможности бить таких медведей с подхода неосновательны. Мне лично приходилось не раз убеждаться в противном. Насколько крепко отлеживаются гонные медведи, можно судить по следующим примерам. Один гонный медведь, всего за день перед тем обложенный в небольшой круг, представляющий собою сплошную, очень плотную чащу, не желал выходить из нее в продолжение двухчасового крика и выстрелов загонщиков и при этом поранил долго облаивающую его, сорвавшуюся с привязи, собаку. Другого такого же гонного медведя, только что обложенного облава также не могла выгнать: третий медведь после выстрелов на берлоге, которыми из него были выбиты два клочка шерсти, без малейшего поранения, перешел от берлоги на другую лежку не далее ста сажень, где был обложен и с помощью кулачков и трех загонщиков выставлен на номер моего товарища по этой охоте, которым и
был убит43.

43 А.Ф.С-ным, около д. Савинской, Тимошинской в., Белоз. уезда. — Авт.

218

Кроме того, приходилось не раз бить на берлогах таких гонных, хорошо облежавшихся медведей, которые были осмотрены в них окладчиками всего через несколько дней после того, как устроились на новых лежках.
Удостоверением того, что даже перегоняемый всю зиму с места на место медведь может допустить к себе на близкий выстрел и насколько этот зверь вынослив, может послужить следующий эпизод. Однажды, 25 февраля явился ко мне с приглашением бить медведя крестьянин Александр Чернов, который сообщил: 1) что медведица, обложенная около деревни Полянской, при поверке оклада 19-го февраля была потревожена (как потом оказалось умышленно) и перешла в дачу купца Т., которая в данное время состоит под караулом его, Александра Чернова, где зверь и залег с 20-го февраля в обойденном братом Гаврилой кругу, всего в 7 верстах от их деревни Остров;
2) что эту медведицу подняли из берлоги рубщики леса еще в начале ноября месяца, и до того времени ее с небольшими промежутками все время гоняют из одной дачи в другую, так что теперь она меняет 11-е место лежки, на одном из которых она разрешилась тремя медвежатам и недоносками; 3) что его брат Гаврила не раз подводил к этой медведице на расстояние 7 шагов целую компанию «господ охотников» соседнего уезда, которые в разное время выпустили в нее безрезультатно 27 пуль, из коих одна, сделав рикошет от мерзлой березы, угодила одному из крестьян в скулу с такой силой, что сбила его с ног и нанесла увечье.
Пообещав Александру Чернову приехать обязательно в их деревню 27 февраля к ночи, я тотчас же дал знать кое-кому из охотников в Белозерске, приглашая их принять участие в облаве, которая при данных условиях, при достаточном числе стрелков, являлась наиболее целесообразным средством овладения таким напуганным зверем. По многим причинам, однако, не рассчитывая особенно на приезд белозерских охотников, я надеялся, хотя и с малой вероятностью на успех, захватить медведицу на лежке, осторожно подойдя к ней по ее петлям на близкий выстрел, а в случае неудачи вместе с Гаврилой Черновым и собаками преследовать ее на лыжах вдогонку день и более, насколько хватит сил.
С такими намерениями я и выехал в деревню Остров. На пути туда меня весьма позабавило полученное письмо от одного из «господ охотников», о подвигах которых рассказывал А.Чернов. Привожу дословную выписку из этого письма: «Медведь, на которого Вам предложили охотиться, продан

219

был уже несколько раз тем же Гаврилой Черновым разным компаниям охотников. Последний раз он был продан компании в составе (следует перечисление имен и фамилий, которые я заменяю профессиями этих лиц, а именно: подрядчик по устройству дороги, земский начальник, инженер, врач и служащий из управы), причем, продолжает автор письма, как прежде, так и в этот раз Чернов ухитрился умышленно угнать медведя, прежде чем показать его охотникам, и даже ложно указал берлогу; подозреваем, что проделывается это с той целью, чтобы продать его еще раз. Предупреждая Вас от такой же проделки Чернова по отношению к Вам, наша компания позволяет себе надеяться, что Вы не откажете нам в удовольствии поохотиться вместе с Вами на того же медведя».
Как видно неудачи и проделки Чернова не отбили еще окончательного желания у этой компании поохотиться на того же зверя и я с большим удовольствием исполнил бы это желание, отложил бы производство охоты, если бы к ночи того дня не ожидал моих товарищей, без согласия которых отсрочивать охоту я не имел права и для которых отсрочка, хотя бы даже на день, была совершенно невозможна.
Гаврила Иванов Чернов, в доме которого я остановился, мой старый знакомый по охотам, спрошенный обстоятельно по содержанию приведенного выше письма, уверял, что «кажинный раз подводил господ к самой медведице, которая подпускала близко, на удивление была смирна; кажинный раз господа выстраивались перед нею в линию и стреляли, а ежели мимо, то я не причина тому, што ружья их палили не в ту сторону, куда глаза глядели. К примеру сказать: вот хотя бы Герасим, которого по скуле, вместо медведя, зацепили. Нешто я и тут виноват», и прочее.
Из расспросов посторонних лиц возможно было придти к заключению, что действительно Гаврила подводил компанию охотников, в том или другом составе, очень близко к медведице, по которой они каждый раз весьма неудачно стреляли; с такими же успехами стрелял впрочем по ней и сам Чернов, причем два раза едва успевал увернуться из лап бросавшегося на него зверя.
При первом знакомстве с Черновым, я в нем нашел такое поразительно яркое и точное воплощение «Очарованного странника» Н.С.Лескова44,

44 См. Полное собр. сочин. Н.С.Лескова, т. V, изд. 111-е 1912 г. — Авт.

220

что определение характера и наружности Чернова заимствую прямо у названного автора: «Это был человек огромного роста, с смуглым открытым лицом и густыми волнистыми волосами свинцового цвета: так странно отливала его проседь… он был в полном смысле слова богатырь и притом типический… сидеть бы ему на чубаром, да ездить в лаптищах по лесу и лениво нюхать, как смолой и земляникой пахнет темный бор… немного надо наблюдательности чтобы видеть в нем человека много видевшего и, что называется, быва ло го. О н держ ался см ел о, само увер ен но , хо тя и б ез неприятной развязности», и проч.
Сравнительно довольно зажиточное и благоустроенное хозяйство свое Гаврила давно сдал сыну, а сам исключительно занимается в качестве лесного сторожа охраною от порубок купеческих дач, что при его безусловно трезвом образе жизни дает ему удовлетворительный заработок и большой досуг, с которым он не знает, что сделать и который, видимо, его тяготит. На охоте Гаврила Чернов вынослив, неутомим, находчив, проворен и смел. Бить впрочем в одиночку найденного на берлоге медведя, чему представлялся случай не раз, без товарищей, он не станет. Что же касается до его искусства в стрельбе, то стрелять по зверю на ходу пулею его умение очень невысоко, как и у большинства промышленников-крестьян.
Тактика и стратегия Чернова в добывании медведей главным образом заключается в том, что там или здесь выгнанного медведя он обыкновенно всеми правдами и неправдами старается обложить исключительно в свою пользу, не признавая в этом деле никаких ни совладельцев, ни пайщиков. Если последние и допускаются им, то только временно, до перегона зверя в другую, им не принадлежащую дачу. Так например, настоящая медведица, обложенная предпоследний раз в даче крестьян-собственников деревни Полянской, Евграфа Алексеева и других, была им перегнана необычайно искусно, можно сказать, художественно артистически в дачу, охраняемую его братом.
Если же окладывать или преследовать того же медведя явятся непрошенные и незваные товарищи, то он тотчас же прогоняет их, а в случае сопротивления разделывается по-своему, обыкновенно как ястреб налетает на непокорного, срывает с него ружье или топор и бросает в одну сторону, а затем и владельца его в другую. Если же

221

противник является не один, а несколько, то, угрожая им своими «семью братанами», т.е. винтовкою и шестизарядным револьвером, Чернов не задумывается разделываться с каждым поочередно тем же способом. Благодаря исключительно подобным приемам обхождения с конкурентами, терять зверя Чернову не приходится, почему каждый попавший в его руки медведь при наличности щедрых и неопытных
«господ-охотников» может иногда продолжительное время служить для него курицей, несущею золотые яйца.
Когда в дом к этому Чернову, где я расположился на ночлег, приехали из числа ожидаемых мною охотников только двое: ранее охотившийся со мною на медведя X. и 3., никогда на медвежьей охоте не бывавший, то нами немедленно был составлен военный совет, на котором было решено обязательно взять медведиц с помощью облавы. Если же величина оклада, точных сведений о которой от Чернова мы добиться не могли, при проверке окажется не соответствующей нашим силам, т.е. возможности выставить зверя на 4 номера, то постараться, нас к о л ьк о в о з м о ж н о , у м е н ьш и т ь е г о . М о й п р о е к т п р и чрезмерной величине оклада пустить в средину его опытную собаку для точного указания местоположения зверя, чтобы без малейшего замедления атаковать его с разных сторон на лежке, не встретив одобрения, большинством голосов был отклонен.
Утром мы встали рано. Нас приветствовал яркий солнечный и морозный день. Снежного навеса на деревьях совершенно не было, ход для лыж был превосходный, легкий и мягкий, все обещало верный успех, за исключением только самого главного оклада, который при поверке оказался чудовищно велик.
Пока мои товарищи кружными дорогами приближались к нему, я с
Гаврилой прошли туда на лыжах прямиком, сделав не более 2 верст.
Оклад представлял собой фигуру почти правильного четырехугольника, каждая сторона которого имела протяжение около версты, причем две из них, соединяющиеся между собою под прямым углом, проходили по «визиркам», а третья — по широкому просеку, вдоль которого пролегала давно неезженая, запавшая снегом,
дорога. На четвертой стороне, с которой зверь вошел в оклад, окладной

222

лыжник соединял просеку с одно й из виз ир о к. Пр име рн о т ре т ья час т ь э т ог о о кл ада, к сторонам просека и пяты зверя, представляла собою самое крепкое место и занята была исключительно еловым лесом с огромными выворотами и грудами валежника, тогда как на всей остальной площади оклада преобладало насаждение березового леса, настолько редкого, с подседом мелкого ельника, что кругом себя возможно было видеть все на расстоянии до 100 шагов. Местами, впрочем, и среди этого сплошного, редкого березняка встречались отдельными группами небольшие чащи плотного и крупного ельника.
Дождавшись X. и 3. на просеке, которым они пришли к окладу прямо от саней, я сообщил им подробный отчет о положении дела и тотчас же с одобрения их отправился вместе с Черновым исполнять вторую половину принятого накануне решения — обрезать медведицу в меньший круг, без чего сколько-нибудь вероятный успех облавы являлся не выполнимым. На тот случай, если медведица будет нами потревожена и тронется с места, X. и 3. заняли по окладу на широком просеку удобные позиции, отправив для той же цели на соседнюю «визирку» 3 или 4 молодцов с ружьями, явившихся сюда в качестве добровольцев.
Не без душевного волнения я и Чернов вошли в оклад, в этот заколдованный круг, приютивший могучего зверя. Малейший промах с нашей стороны мог испортить все дело, почему мы подвигались вперед с величайшей осторожностью, обходили же то, что могло укрыть зверя и, соображаясь с ветром, старались оставлять все его петли и следы влево от себя. Самое крепкое место представляла собою гряда ельника с выворотами и ломом на протяжении около 100 саж., которую мы вполне благополучно пересекли, не встретив следов, без шума и треска, сопровождаемые только легким шуршанием лыж по мягкому снегу. Когда мне казалось, что идущий впереди меня Чернов держит направление левее, чем следовало бы, я легким свистом заставлял его идти правее. Только выбравшись на сравнительный простор описанной выше березовой чащи, мы вздохнули свободнее, будучи уверены, что труднейшая часть задачи уже исполнена, и что оставалось только по прямой линии пройти этим березняком на «визирку» и дело в шляпе: Марья Ивановна Топтыгина очутилась бы в кругу не более 15 десятин, который в свою очередь возможно было бы значительно
поубавить.

223

Когда при новом направлении на «визирку» Чернов повернул слишком круто влево, очень близко к окрайку ельника, в котором оставались слепцы, я тотчас же знаком ему указал другое направление по березовой чаще много правее, что и было им исполнено. Не прошли мы, однако, далее и 20 сажень, как вдруг Чернов начинает к чему-то пристально приглядываться, затем останавливается, приседает и взводит ружейный курок. В одно мгновение я занимаю место около него с поднятыми курками, вглядываюсь в том же направлении и вижу через ветки мелкого ельника не далее 12 шагов от себя медленно вырастающую в своем объеме светло-бурую массу самых неопределенных очертаний. Быстро вскидываю ружье и сорока двумя долями пороха Лишева посылаю из правого ствола в средину этой массы пулю в дереве. После моего выстрела и повторенного тотчас же Черновым, послышалось, как будто раскаленную добела глыбу металла бросили в холодную воду, тут же перед нами, — так медведица запыхала и зашипела, а потом в заключение и рявкнула.
Кстати заметить, что смертельно раненый медведь, как мне случалось и ранее наблюдать, рявкает не тотчас же после выстрела, а спустя некоторое время, когда испускает последний вздох.
После выстрелов я видел медведицу только на мгновенье на одном прыжке, которым она скрылась от нас за ближайшими елками. Обежав последние и заменив стреляную гильзу новым патроном, я почти в упор наткнулся на нее. От своего гнезда она успела отбежать менее 10 шагов и лежала теперь глубоко в снегу, обращенная, однако, головою назад, в сторону своих врагов. Она еще была жива: водила боками, шевелила ушами и перебирала лапами, пока моя вторая пуля не прекратила агонии ее, после чего Чернов в свою очередь сделал по ней еще один выстрел.
Перед нами лежала редкая по величине медведица, вес которой я приблизительно определил около 12 пудов. Это был завидный трофей, доставшийся нам к тому же не совсем обычным образом. Нельзя было не залюбоваться его могучими формами. Какая во всех его членах крепость и сила, а в целом гармония и красота. Какое другое животное могло бы выдержать четырехмесячную гонку по глубокому снегу без пищи и питья, да еще в последний период беременности. Чего только не вынесла эта, в полном смысле слова, многострадальная медведица. Не даром Чернов, приподняв ее голову обеими руками, в благодарность за ее верную службу

224

целовал ее в конец рыла и осыпал самыми ласкательными эпитетами.
Берлога ее была устроена среди берез на сухом открытом месте, имевшем небольшой уклон к юго-западу, причем открытые края ее были слегка затенены мелким ельником. По уверению Гаврилы, убитая медведица каждый раз ложилась в таких «пустых» местах, среди редкого березника. Если принять во внимание, что очень теплая зима сопровождалась весьма частыми, можно сказать постоянными, оттепелями, от которых с хвойного леса беспрестанно текло, то весьма естественно, что медведь, всегда отлично предугадывающий погоду, не искал защиты под навесом хвои, исполняющей роль водоливов.
Нередко преследуемый медведь, покружив в одном лесном отъеме, переходит в другой и затем тем же следом возвращается обратно, что иногда проделывает не один раз, так что промышленники на таком переходе зверя настораживают капканы.
Утомленный медведь начинает бродить старыми лыжницами, которые при хороших морозах выдерживают его тяжесть. Где такие лыжницы взаимно перекрещиваются — можно не без надежды на успех устраивать засаду.
Доведенный преследованием до полного изнеможения, «мишка» нередко, выбрав наиболее плотную заросль в чаще, прыгает с одной из таких лыжниц вниз, при глубоком снеге иногда с высоты 3-4 аршин, и, пробив в сторону под снегом короткий туннель, ложится. Если ни крики, ни выстрелы не могут оттуда его выгнать, то охотникам приходится опускаться по его следам, как в колодезь, и бить зверя в его тупике буквально в упор.
Самое лучшее время для охоты вдогонку без собак, по обилию снега — февраль месяц и ее следует отнести к одной из самых утомительных, сопряженных иногда с ночевками в лесу, но вместе с тем и к интересным, менее кратковременным, где засидевшемуся зимою охотнику представляется случай поразмять свои ноги и полюбоваться медведем на полной воле.
Если в продолжение зимы было несколько хороших оттепелей и иногда с дождем, то снег делает осадку и настолько промерзает и отвердевает, что повсюду выдерживает собаку, медведя и охотника на лыжах. При таком состоянии снега пытаться догнать медведя без собак или подойти к

225

гонному на лежке нечего и думать, разве навернется случайно от другого охотника, идущего по следам. Это самое лучшее время для разыскивания медведей и для охоты на них, как в берлогах, так и вдогонку с хорошими зверовыми собаками, т.е. такими, которые не только преследуют с утра до глубокой ночи, но, подрывая за гачи, останавливают, не дают ему хода, заставляют постоянно бросаться в пяту, залезать на дерево, подолгу отси- живаться, прижавшись задом к дереву, и прочее. Для охотника с такими собаками бить «мишку» один на один вполне безопасно.
Собак, преследующих медведя, охотник старается держать все время на слуху, перехватывая зверя на поворотах и кругах, которые он на гону описывает, или скрадывает его, когда он остановлен. Успеху такой охоты особенно благоприятствует свежевыпавший поверх наста снег, по которому лыжи идут особенно быстро и без всякого шума. Крупный, тяжелый медведь менее поворотлив более мелкого, чаще проваливается по насту, скорее обдирает и кровянит свои лапы, но зато мелкого зверя собаки менее боятся, дольше держат и иногда настолько крепко, что медведя до 3- х пудов весом, случалось принимать из-под собаки, как волка из-под борзых, с помощью одного ножа.
Об охоте в Сибири по настам со своими лихими лайками сообщал в охотничьих журналах45 известный охотник А.Н.Лялин. Г.Дмитриева- Сулима46 сообщает, что в Якутской области охота на медведя вдогонку с лайками — излюбленная охота. За неимением зверовых собак, большинство охотников преследует медведя без них, или с такими, которые гонят зверя, пока слышат за собою охотника.
В наших малонаселенных пустынях, за отсутствием дорог, приходится иногда пройти до берлоги на лыжах десяток и более верст в один конец. Пускаться в дальнюю экспедицию или преследовать медведя вдогонку, с ночевками в лесу и проч., без риска простуды и крайнего переутомления,

45 Журна л «Природа и Охота », 1903 г. февра ль м. — Авт.

46 Жу рна л «П рирода и Ох ота », 190 3 г. Г. Дмитрие ва — Сулима — Ма рия Ге оргие вна Дмитрие ва- Сулима,

извес тная в прошлом же нщина- охотница. В истории русской литературы — первая женщина, написавшая

ценную книгу по собаководству «Лайка и охота с ней». Пропа гандирова ла лаек как самостояте льную породу

русских охотничьих с обак.

«Охота в Сибири с лайками» и другие оче рки об охоте на медведя в Сибири, помешенные в настоящем

сборнике, принадлежат перу охотника Томс кой губернии А.Н. Лялину. — Ред.

8 3ак.2616

226

может лишь охотник, втянувшийся в продолжительную ходьбу, хорошо тренированный, не ожиревший, с крепкой грудью и проч. Плохому ходоку или склонному к простуде, одышке, сердцебиению и проч., о подобных охотах нечего и помышлять, а лучше ограничиться трофеями на берлогах около дорог или на правильно устраиваемых облавах, где весь труд сводится к тому, чтобы приехать, выстрелить и уехать.
Для дальнего похода все снаряжение охотника должно быть обдумано и соображено во всех подробностях. Вся одежда с головы до ног зимою должна быть белого цвета и при этом легка, тепла и свободна в движениях. Ничто так не портит стрельбы навскидку, как утолщение одежды в плече, принимающем приклад ружья. Шапка должна быть с козырьком и откидными наушниками.
Легкие, просторные сапоги ниже колен с двумя парами шерстяных носков или подверток настоящими зверовщиками предпочитаются валенкам, в которых при долгой ходьбе пальцы ног протираются до крови. Кроме ружья следует иметь при себе надежный нож, компас, закуску и легкий портативный чайник на 2-3 стакана. Не бесполезно иметь при себе лоскуток бумаги с чертежом той местности, где предполагается охота вдогонку, зарисованный с карты хотя бы в пятиверстном масштабе, с указанием на нем направления и расположения дорог и ближайших селений. Все это необходимо на тот случай, если приключения дня разлучат с проводниками или товарищами.
Отправляясь на медвежью охоту, необходимо надеяться и рассчитывать исключительно на себя при всяких случайностях. Однажды товарищ, оставленный позади для подбирания брошенной на пути преследования зверя одежды, не нашел охотников с наступлением ночи и они замерзли. На случай одиночной ночевки в лесу, охотнику без топора следует прежде всего разыскать сухой пень, лучше всего сосновый, разгрести около него снег, по возможности до земли, и, нащепав ножом от него же лучины, развести огонь у основания пня и затем поддерживать его валежником и сухопостойником. Если снег от пня отгрести высоким уступом и подостлать хвои, то возможно и в мороз около огня предохранить себя от стужи.
Еще лучше иметь позади себя выскорь или вывороченный с корнями и

227

землей комель упавшего дерева.
С какими лишениями может быть сопряжена охота на медведя вдогонку, веденная без исполнения только что сказанного, показывает следующий пример.
Гонная медведица с тремя лончаками в окладе не допустила на выстрел и прямо с места взяла курс на сосновое болото-тундру, раскинувшееся на огромном пространстве, на десятки верст.
День был холодный с северным ветром (Реомюр показывал утром — 23°) и не было еще 10 часов утра, когда я с подгородным крестьянином, Александром, начал преследование. Очень скоро звери выбежали на проложенную для возки дров дорогу и следовали по ней версты три до встречи с первыми возами. Когда они сворачивали в целик, то мы увидели их впереди себя не далее 400 шагов. В надежде очень скоро их догнать и донельзя разгоряченные бегом, мы сбросили с себя верхнее платье, все лишнее, даже рукавицы, причем я остался без жилета в одной фуфайке с очень короткими рукавами, а Александр — в кумачной рубахе и с надетым поверх ее пиджаком из легчайшего казинета.
На первых порах мы не ощущали холода, наши ноги как бы пожирали пространство и мы все время не теряли из виду зверей, мелькавших вдали среди редких сосенок-карлиц, которыми по преимуществу изобиловало болото. Благодаря занастелому снегу, ход для лыж был превосходный, но зато и медведица проваливалась неглубоко, а ее лончаки шли положительно верхом, так что все наши усилия приблизиться на выстрел были напрасны. Таким образом, мы достигли незаметно какой-то речки, сделав, по словам Александра, около двадцати верст, причем до ближайшей деревни оставалось не далее шести верст, куда благоразумию и следовало бы нас направить, но за рекой началась густая заросль смешанного леса, где медведица пошла в провал, и мы опять углубились в пустыню.
К сожалению, эта заросль скоро окончилась, медведи опять вырвались на чистоту, но все-таки она дала нам возможность сократить расстояние настолько, что, будь у нас вместо дробовиков винтовки, мы могли бы открыть стрельбу.
Между тем холод и утомление уже давали себя знать, а скоро к ним присоединился и голод. Утешением могло служить лишь то, что по

228

соображениям Александра, звери держали направление к другой деревне.
Следуя далее, мы впереди себя увидели еловый остров по суходолу, протяжением около версты, со всех сторон окруженный чистым болотом, за исключением одной, где он узкой перемычкой смешанного леса соединялся с сосновым. Так как звери держали направление на левый край этого острова, то я за ними направил Александра с поручением гнать их там по следу, подавая голос, а сам поспешил на правый конец и несколько в обход для засады. Выбрав поудобнее местечко, я вынужден был для спасения от стужи все время отплясывать какую-то фарандолу под аккомпанемент собственных челюстей и на руки надеть шерстяные чулки, снятые с ног, для которых и нитяных с валенками было достаточно.
Однако, медведей на данной позиции я не дождался и явившийся Александр, весь осыпанный снегом и обледенелый, объяснил, что слепцы завели его в такую чапыгу, что он далее не решился идти и что, по его мнению, медведей можно застать там на месте. Действительно, судя по фырканью, звери подпустили нас в чаще очень близко, но увидеть медведицу, сделать по ней четыре выстрела и ранить ее нам удалось только перед самым наступлением темноты при выходе зверя на болото.
Эта последняя, отчаянная попытка овладеть добычей, так сказать, вырвать победу из рук судьбы, окончательно подорвала наши силы. За неимением спичек, все попытки наши развести огонь при помощи ружей не увенчались успехом и все наше спасение теперь заключалось только в движении, а между тем направление к жилью, избранное Александром, было весьма гадательно. Вот тут-то и начались наши бедствия, началась борьба за собственную жизнь, когда ноги от усталости сводила судорога, голод терзал внутренности и все тело трепетало от стужи в ледяной броне замерзших одежд. Это был скорбный путь. Из всех напастей его, чувство голода было, кажется, наиболее мучительно и, чтобы чем-нибудь его заглушить, я вынужден был жевать хвою. Это не был голод анахоретов или г.г. Таннеров, которые в тепле и ленивой жизни свыкаются с ним постепенно; это был голод замерзающего человека, растратившего свои силы и последний источник тепла.
Когда в одном месте, после тщетных усилий выпрямить ногу, особенно

229

жестоко сведенную судорогой, я сказал своему спутнику, что далее идти не могу и все равно замерзну, то Александр тотчас же снял с себя свой казинет и стал было насильно надевать на меня, но я, разумеется, отказался. Бедняга отдавал последнее!
Так или иначе, после невероятных усилий и страдания, нам удалось наконец сначала выбраться на дорогу, а потом и в деревню, где в первую избу мы вползли, как два загнанных и насмерть раненных зверя.
Пускаться преследовать гонного медведя по настам вдали от жилья и дорог в марте месяце, а позже и подавно, рискованно: резкий переход погоды с холода на тепло может поставить охотника, забравшегося в пустыню, в безвыходное положение. Тепло и дождь иногда приводят глубокий снег в такое состояние, так его распаривают, что лыжи тонут в нем едва ли не до земли и ход становится совершенно невозможным, заставляя пережидать заморозка, чтобы добраться до ближайшей дороги.
Как-то в первых числах апреля я узнал, что в «Спасской середке» крестьяне вторую неделю безуспешно гоняют очень крупного медведя, который только что перешел дорогу в деревню Пугорку, верстах в пятнадцати от места моего жилья. То, что называют «Спасской середкой», представляет из себя огромную, совершенно не заселенную и значительно вырубленную лесную площадь шириною в двадцать пять, а длиною в несколько десятков верст. Несмотря на то, что с севера названная середка отделяется от другой, ей параллельной, только дорогой и узкой полосой культурных земель редких деревень, глубина снега к концу зимы в первой из них бывает почти в три раза более, чем во второй.
Тотчас по получении известия о медведе, я с лесником Титом и собаками немедленно выехал по направлению к названной деревне и к рассвету следующего дня был уже на следу зверя.
В лесу продолжала царствовать зима еще в полной силе: не только молчали ручьи, но на поверхности их не выступило еще и капли воды, не было ни одной проталины, и глубина снега местами достигала трех аршин. След медведя в том месте, где он пересекал нашу дорогу и где мы оставили лошадей с кучером, оказался не первой свежести, был действительно огромной величины и не сопровождался лыжником охотников, что обещало возможность захватить его на лежке, если бы о корку наста лыжи не

230

шаркали так, что наше движение слышно было едва ли не за версту, почему все упования свои на успех охоты мы должны были возложить исключительно на собак.
Сопровождаемые собаками, рыскавшими на воле, мы в продолжение пяти часов вынуждены были прилежно выхаживать все петли зверя, пока не взбудили его. Собаки погнали дружно и через полчаса совершенно ушли со слуха. Окружающая местность далеко кругом представляла собой почти оголенное от леса рубками и бурями пространство, на котором наст отлично выдерживал тяжесть зверя, и если он иногда проваливался глубоко, то только в зарослях, в местах, затененных деревьями, окрашивая свой след кровью из ободранных лап.
Как я ни спешил следовать гону, чтобы перехватить «мишку» на первом же кругу, но благодаря повсюду наваленным деревьям, чрезвычайно замедлявшим движение, не успел в том. К тому же и медведь, судя по гону, шел очень быстро, и, что досаднее всего, описав огромный круг, возвратился почти на то же самое место, откуда мы его только что выгнали. Следуя далее параллельно гону, я воспользовался лощиной, сравнительно свободной от валежника, которая вывела меня на какую-то речку, где я услышал собак настолько близко, что мог различать отдельные голоса их. Медведь шел берегом речки, скрываясь за бугром, и я каждую минут у ожидал увидеть его, как вдруг лай собак точно оборвался и стал доноситься с одного места. Поднявшись на этот бугор, я оглядел невиданной величины Топтыгина, шагах в трехстах от себя, который, прижавшись задом к дереву, сидел, уткнувши свою башку между лап, и, по-видимому, занимался зализыванием их, в чем, однако собаки ему сильно мешали, так как по временам он с удивительным проворством бросался на них, каждый раз возвращаясь в прежнее место с ревом бессильной злобы.
Позиция, на которой он остановился, была окружена такой гладью, что подойти к нему незамеченным представлялось почти невозможным, только два или три выворота на пути к нему давали слабую надежду подобраться из-за них скрадом, в чем, быть может, я и успел бы, если бы медведь не тронулся дальше. Продолжая преследование, мне два раза удалось на поворотах гона приблизиться на выстрел, но в первый раз помешали собаки, кружившиеся по сторонам и под самым носом

231

зверя, а во второй груда лома, которую я заблаговременно не предусмотрел объехать на лыжах.
По-видимому, утомленный или освоившийся с собаками, медведь шел настолько тихо, что я почти не отставал и все время наслаждался музыкой гона. Лай собаки по медведю настолько своеобразен, что его не трудно отличить от всякого другого.
Вторичную остановку медведь избрал среди такого бурелома, где огромные вывороты и пни, толстые стволы осин и группы елей представляли отличные закрытия для подхода вплотную; зато нагроможденные друг на друга в разных направлениях вырванные с корнями деревья со смятым под ними подлеском являлись для лыж трудноодолимою преградой, в особенности при той поспешности, которая требовалась, чтобы вторично не упустить зверя. Тем не менее, после неимоверных усилий, я подобрался к Топтыгину настолько близко, что уже слышал его фырканье и треск сучьев за ближайшими выворотами, укрывавшими его и собак, как вдруг лыжи соскользнули с колодника, по которому я двигался, готовый к выстрелу с взведенными курками, и я упал так неудачно, что одна из них переломилась надвое.
Щелканье лыж одна о другую при падении, несомненно, достигло ушей зверя, так как он тотчас же бросился на уход, напутствуемый моим выстрелом, который был произведен в самой невозможной позе, в тот именно момент, когда фигура его мелькнула против той щели, из которой я должен был выбраться. По странному стечению обстоятельств, медведь, тотчас же после выстрела, почти в упор наскочил на Тита, дотоле неведомо где болтавшегося, причем, по словам последнего, у него «сорвало» пистон, а воспользоваться другим стволом он не успел, так как зверь промчался очень быстро.
Причины своего продолжительного отсутствия мой товарищ объяснил тем, что в начале гона, следуя все время за собаками, он слишком далеко забрался в сторону, совершенно противоположную той, куда потом неожиданно для него повернула охота.
— Ну, и зверина! Царь Ты Небесный! — говорил Тит в заключение повествования о своей неудачной встрече. — Ведь саженей, почитай,

232

двести до него не добег, когда вы стрелили, а он тут как тут. Как налетел, да как рявкнет, так, кажись, все волосья на голове поднялись. Страшенный зверина.
— То-то ты и не выстрелил, — заметил я.
— Ей-ей не посмел, — оправдывался Тит. — Ежели бы пистона — не сорвало…
— Я предлагал тебе взять мою винтовку.
— Вот, поди ты, думал, мое-то привышнее… А ведь на следу-т о кровь! — воскликн ул вдруг мой собеседник, только сейчас вспомнив о сделанном им наблюдении.
— Из лап, — заметил я.
— Нет. Из лап в ступках, а это стороною брызгает.
Произведенное расследование результатов выстрела показало, что зверь действительно был ранен, но не важно, так как кровь брызгала с одной стороны следа ничтожными каплями, причем на всем пространстве, которое я успел проследить, пока Тит занимался созданием новой лыжи, медведь же время шел свободным машистым ходом, по временам бросаясь в пяту для отпора собак.
После четырнадцатичасового, почти непрерывного, движения, в продолжение коего мы должны были сделать не менее сорока верст, что и доброй лошади впору, о продолжении охоты ранее утра следующего дня не могло быть и речи, тем более, что нам предстоял неблизкий путь к оставленным саням для ночлега. К усталости, валившей с ног, присоединилась еще нестерпимая жажда, вызванная главным образом употреблением в продолжении дня соленой закуски. Таких мучений жажды, припоминалось, не приходилось испытывать и в раскаленных, безводных пустынях под жгучими лучами летнего солнца, а между тем чайник, этот неизменный друг каждого охотника, оставался в санях.
Претерпевая муки Тантала, я и не подозревал, что сидящий рядом со мною у пылавшего костра Тит, подобно ветхозаветному Моисею, и также
при помощи жезла, может добыть воды сколько угодно, что было

233

исполнено им следующим образом. Сначала он вырубил в осином чурбаке углубление в форме чаши, вместимостью стаканов в пять, а затем, воткнув с наклоном к огню свой походный посошок с развилкою на конце, насадил на последний огромную глыбу снега, заостренную внизу наподобие конуса. Не прошло и пяти минут, как от действия огня глыба начала быстро таять и вся вода собираться к обращенной вниз вершине конуса, с которой она тотчас же и потекла одной непрерывной и обильной струей в подставленный сосуд, после чего, по мере наполнения последнего, оставалось только припадать к этой импровизованной чаше жадными устами и пить без конца.
— Это по-нашему называется «подоить корову», — пояснил Тит в ответ на мое «спасибо» за оказанную услугу.
Умение Тита удовлетворять в таком же роде все свои насущные потребности самыми примитивными средствами было просто изумительно. Одежда, обувь, пища и предметы его дом а ш н ег о о б и хо д а б ы л и и зд е л ия м и и п р од ук т а м и е го собственного производства, не купленные, а добытые в своем мизерном хозяйстве в лесу. Такое убожество материальной стороны его существования вполне отвечало убожеству его потребностей, а потому нисколько не отражалось на всегда бодром и невозмутимо спокойном состоянии его духа. Будучи по натуре своей настоящим бродягой, он большую половину года проводил в лесу, на полной воле, в общении с природой, и был по-своему счастлив там, как рыба в воде. Если же лес ему изменял, или
«планида» губила посевы, то на выручку являлся талант заправского знахаря: остановить кровотечение, уничтожить опухоль от ожога или укуса змеи, исправить бой ружья, снять нарыв, вправить вывих, унять зубную боль, прогнать с коровы «седока» и проч. и проч. — все это Тит совершал, разумеется, не безвозмездно, при помощи наговоров, молитв, окуривания, перевязок, липового лычка, деревянного масла и т.п.
Когда тема наших разговоров опять возвратилась к приключениям дня и я заметил своему собеседнику, что вот он чужие-то ружья исправляет, а его собственное когда надо не стреляет, то получил в
ответ:

234

— Те я исправляю от дурного глаза, а это, изволите видеть, — и он протянул мне свою фузею, — от курка… Гораздо в сторону бьет… к мастеру надо.
— А чем же их исправляешь от дурного глаза?
— Молитву такую знаю.
— Какую?
— Сказать нельзя, ежели сказать другому, она силу потеряет. Такой запрет от стариков положен. Вот помирать стану — скажу.
Как я ни убеждал его, что все эти порчи ружей происходят не от дурного глаза, а от дурной выделки их или небрежного обращения с ними, он твердо стоял на своем и для примера рассказал следующее:
— Годов тому, почитай, с десяток будет, загнал кобель куницу в дерево, и ухоронилась она там в дупло. Ладно. Срубил я деревину, заткнул дупло, прорубил пазок, ущемил ее соркой, в дупле значит, — готово. Вдруг, откуда не возьмись, Выдров Василий, — знали ведь, теперь покойный. «Постой, кричит, кум, подсоблю!» Это значит чтобы в долю ввязаться. «Чего, говорю, подсоблять, коли в сумку кладу». — «Полно, говорит, кум, у Бога всего много. Изопрел, говорит, весь, к тебе бежал». — «Ладно, говорю, у Бога-то много, да не скоро найдешь». Осерчал Василий. — «Ну, ладно, говорит, кум, ужо вспомнишь меня». Что же вы думали, и вспомнил, не раз вспомнил окаянного…
— Как так?
— А так: ружье перестало бить, хошь брось, и кобель охромел. В кого ни стрелю, только шерсти клок, либо перо выбью, а то и вовсе ничего. Я и свою молитву читал, и под образа его ставил, и к одном у человек у носил, и со щелоком мыл – все одна линия: не бьет и шабаш. А в пятно стрелишь, примерно в ладонь места, сажень за пятнадцать, по пяти дробовин, приносило и таково резко. Диву дался.
— А кобель?
Кобель с месяц хромал, а потом ничего. Так я эту зиму, почитай

235

всю, и проболтался даром. Другой раз придешь из лесу, а Василий, бывало, и спросит: «Счастливо ли, кум, ходил?» Еще смеялся, проклятый. Лихой человек был этот самый Василий, не приведи Бог. Уж ежели осерчает на кого — беда. Либо со скотиною што случится, либо «килу»47 насадит. Много крещеных на него обижалось. В прежние годы он и конями промышлял; для воров у него первый притон был. Ну, да и ловок был, другой попадет, а он из воды сухой выйдет. И все-то норовил на готовое, на даровщину, чужими руками.
— Что же дальше было с твоим ружьем?
— Што дальше? — переспросил Тит и как бы нехотя продолжал: — пришлось покориться.
— Как так?
— А во т : около той же зимы, Великим постом дело было, нашел я лосей и давай гонять. В пер вый день ничего не мог сделать — наст худой был, а на другой — от той же артели отбил здоровенного быка и начал на него напирать, ближе да ближе, а он все в провал, все в провал, да в поля меж деревень и ударился. Вот и загнал его там в угол, меж огородов, а снегу около них набило страсть какие сугробы. Он тут и засел: ни взад, ни вперед. Ну, слава Богу, вижу, што умаялся, не тороплюсь, подкатываюсь, ружье справляю. Вдруг слышу, назад кто-то шабаршит. Погляжу — Выдров. Боже ты милостивый… точно с неба свалился. «Погоди, кричит, кум, я кругом обегу, не уйдет!» — знаю и без тебя, пес ты рыжий, что не уйдет, да ты-то зачем тут?». Подкатился я к лосю, почитай к самому, опустил в ухо — готов. А Василий кричит: «Вот, кум. Бог нам и дал! Счастливо». —
«Ах ты, штобы тебя разорвало… я вторые сутки бегаю, а он: «нам дал». Изволите слышать? Одначе делать нечего, подумал-подумал, да и рукой махнул. Еще хуже чего не сделал бы окаянный. Отдал половину. Жри. Что же вы думаете? С этого разу ружье опять зачало бить, куда хошь.
Пока мы такими разговорами коротали время перед костром в ожидании возвращения собак, в природе совершилась резкая

47 Нарыв. — Авт.

236

метаморфоза. Еще с полудня начавший задувать южный ветер круто изменил погоду к теплу, к ночи все небо заволокло тучами, и лишь только мы тронулись в обратный путь, как повалил снег густыми, мокрыми хлопьями, усиливая темноту и налипая под лыжами.
При таких условиях расстояние до наших саней через лом и заросли потребовало от нас поистине каторжного труда и содействия компаса, драгоценную услугу коего мы вполне оценили, когда между деревьями замелькал огонек ожидаемого нас кучера.
Между тем снег перешел в дождь, ветер — в бурю, и ожидать удачи на завтрашний день не имело смысла.
Смертельная усталость немедленно бросила меня в сани и мгновенно погрузила в глубокий сон, от которого я очнулся на пороге своего дома только затем, чтобы более комфортабельно продолжить его.
Другая охота на медведя вдогонку сопровождалась некоторым и неза ур ядн ыми обс тоя те л ьс т вам и, ко то рые пр и тождественных условиях охотнику следует иметь в виду.
Приехав однажды в ту деревню, из которой получил приглашение на охоту, узнал, что крестьянин Максим с товарищами, у которых был найден медведь, проживают всю зиму в «истопках», на месте лесных заготовок, в 18 верстах от своей деревни, и дома бывают только по праздникам, причем дававший мне эти сведения крестьянин добавил:
«Кабы-то сегодня не пошли этого медведя бить, потому што ждали- ждали господ, да и ждать полно».
Как ни мало утешительны были эти известия, решаюсь, однако, безотлагательно ехать к «истопкам», тем более, что далее за ними, в 8 вер. около деревни Даниловка, из числа обложенны х предла гался вт орой мед ведь, а мой ямщи к Дмитр ий ручался за силы и выносливость своих лошадей.
Дальнейший путь к «истопкам» пришлось совершать по лесовозной дороге, представлявшей собою глубокую и узкую траншею, совершенно скрывавшую лошадей, с выбитыми по дну ее ступенями,
в которой наши сани немилосердно било и кидало из стороны в

237

сторону, а случалось временами между противоположными деревьями и заклинивало.
В «истопках», которые представляли собою ни что иное, как
«избушки на курьих ножках», с плоскими крышами из толстых бревен, лишенные окон, каждая с отдельным входом, нарами для спанья и с небольшою печкою, сложенною из кирпича, — мы не нашли ни одной живой души, но зато недальний стук топоров в лесу указал нам то направление, в котором следовало искать их владельцев.
Не прошло и часа, как посланный мною за ними расторопный Дмитрий возвратился вместе со стариком Максимом и его двумя молодыми товарищами. Все трое имели до крайности изнуренный жалкий вид: так измучила этих бедняков возня с тяжелыми бревнами в глубоком снегу в продолжение долгой зимы. Они рассказали, что наткнулись на следы медведя совершенно случайно, уже по глубокому снегу в декабре месяце и тотчас же обошли его большим кругом, но видеть медведя на лежке удалось одному Максиму, когда он пытался было нас к о л ьк о во з м о ж н о ум е н ь ш и т ь о к л а д . Из д а л ьн е й ш и х расспросов выяснилось, что никто из них никогда на медвежьей охоте не бывал и бить найденного зверя они не намеривались одни, и теперь, каждый день поджидая других охотников, моему приезду были очень рады. По их словам, отсюда до медведя было менее версты, что при необычайном просторе окружающих нас лесов нельзя было не отнести к одной из редких случайностей особенно благоприятного свойства. По-видимому, в интересах успеха охоты все складывалось как нельзя лучше, и вера моя в этого медведя все более крепла и росла.
— Ты не сумлевайся, подведу к самому, — уверял меня Максим.
— Знай только пали, — отозвался на это один из его товарищей.
— Мы не помешаем, только издаля поглядим. Любопытно! — заявил второй.
Однако, прежде чем «палить», необходимо было сначала медведя увидеть, в чем возможно было несколько усомниться благодаря корке на снегу, о которую шарканье и стукотня лыж были слышны очень далеко и могли подшуметь зверя. Имея это обстоятельство в виду, я решил, подходя

238

к берлоге с Максимом, всех остальных держать как можно далее назади на своем следу и отнюдь до первого выстрела не спускать собаки, сданной на попечение Дмитрия вместе с дальнобойным ружьем, на случай преследования медведя вдогонку. К окладу двинулись на лыжах от самых
«истоков» по широкому просеку, и, когда у его поворота вправо взошли до клейменного столба, то шедший впереди Максим остановился и, указав рукою влево от себя на стеною стоявший перед нами лес, сказал:
— Вот и оклад! Ежели сюда прямо идти, то до медведя, мекаю, и 100 сажен не будет, а ехали — на округ, отколь я в тот раз его оприметил, то более версты набежит. Ну только отселяя угадать прямо на его самого не берусь.
— А угадаешь ли с другой-то стороны? — спросил я.
— Спаси Бог! В аккурат подведу. Там у меня по визирке на вешке приметка сделана, от берлоги рядом. Место знакомое.
Зная из практики, как трудно бывает угадывать прямо на медведя в окладах и как нетрудно при этом подшуметь его, знакомый Максиму дальний путь нельзя было не предпочесть гадательному близкому. Сначала Максим повел нас продолжением того же просека до ручья, потом — влево по ручью к стороне оклада просеке противоположной, идущей по визирке, и затем этою последней в обратном направлении до сделанной им метки в той точке, на которую он вышел после встречи с медведем, а далее — ни расстояния до медведя, ни направления, в котором следовало его искать, Максим не мог указать правильно, в чем пришлось убедиться после продолжительных, утомительных и бесплодных поисков. Я уже хотел приступить к последовательному, подробному обследованию оклада по частям, когда Максим вспомнил, или, вернее, только теперь догадался сообщить, что, в достопамятный для него день встречи с медведем в окладе, от сделанной им вешки, его «астролябия» как он называл компас, показывала направление его следом от медведя между «полуночью и восходом». С помощью всегда со мною неразлучного компаса нетрудно было от той же меты пройтись по окладу в том же направлении, что мы и сделали на протяжении около 200 сажен также безуспешно, и далее не пошли, за исключением одного Максима, который, поблизости уткнувшись носом в
свою «астролябию», лежащую на ладони, продолжал продвигаться вперед.

239

Едва он успел отойти от нас сотню шагов, как я услышал его призывный свист. «Неужели нашел? — вот был бы сюрприз!» — подумал я и бросился к нему со всех ног. Один вид Максима, спешившего назад ко мне навстречу, по пояс в снегу, без шапки, говорил красноречивее слов, что медведь действительно найден, что «астролябия» не обманула, а привела его «в аккурат, в самую точку».
— У осинового… пня… лежит… — едва в состоянии был проговорить запыхавшийся, взволнованный и обливавшийся потом Максим.
Следом его иду далее и из-за окрайка открытой со всех сторон снеговой ямы около толстого осинового пня вижу крошку медвежонка, сидящего затылком ко мне на боку своей матери. Спокойное положение его, при моем приближении не повернувшего даже головы, указывало на то, что его маменька еще не подозревала близкой опасности, беспечно продолжая нежиться на солнечном припеке. Прицелившись несколько левее медвежонка, я нажал на спуск: раз! — медведица показывает свой лоб, навскидку стреляю между ее ушами: два! — она взвивается на дыбы, рявкает, обеими лапами хватается за голову, как человек в минуту отчаяния, указывая тем самым место, пораженное пулею, и затем, схватив медвежонка в зубы, с высоко поднятым рылом, мчится от берлоги прочь совершенно открытым местом влево от меня и несколько назад в виду моих остальных товарищей, которые в свою очередь делают два выстрела.
По занастелому снегу она идет почти верхом и кажется всем нам очень крупным, матерым зверем. Провожая ее жадными глазами с незаряженным ружьем в руках, я видел, как после нескольких прыжков от гнезда она одним движением головы отбросила свое детище в нашу сторону, точно этим хотела сказать: «возьмите его, но оставьте меня в покое!»
Все описанное проделано было ею изумительно быстро и красиво, движениями легкими, мягкими и смелыми.
Тотчас же пускаюсь ее преследовать вдогонку и скоро ее следом достигаю березовой чащи с густым и мелким ельником, совершенно погребенным под снегом саженной глубины. Вершины этого ельника, как равно и вершины мелких берез, тяжестью снега во множестве согнутые в дугу и своими концами как бы вросшие в снег, заставляют меня обежать эту чащу стороною. К удивлению своему, сделав полный круг, не встречаю

240

выходного следа зверя и забираюсь в чащу его входом. Медведица и здесь продолжает идти верхом, изредка проваливаясь на длину лапы и выпрямляя согнутые в дугу вершины, за которые задевала, пока след ее неожиданно не прекращается вовсе: как шла, так и нырнула вниз, в недра этого ельника, точно в воду, а осыпавшийся за нею снег совершенно закрыл отверстие входа.
Подобный маневр указывал на то, что она уже не надеялась найти спасения в быстроте своих ног, что была тяжко ранена.
Как нельзя более кстати явилась собака, спущенная с привязи своевременно, но замешкавшаяся около найденного в гнезде второго медвежонка: лаем своим она указала, что медведица была значительно впереди. В то же время подоспел и ямщик Дмитрий, с которым я двинулся далее на лай собаки. Оказалось, что последняя лаяла и подрывалась в основание снегового уступа, которым оканчивалась эта чаща прямо против нас, из чего можно было заключить, что медведица должна была находиться между мною и собакой. Каждое мгновение можно было ожидать, что вот-вот голова ее где-нибудь появится на поверхности, между тем проходили минуты за минутами, а ожидания эти на деле не оправдывались. Для ускорения развязки необходимо было вырубить жердь и с помощью ее заставить зверя показать себя, но так как топора при нас не было, то Дмитрий начал во все горло звать остальных охотников, голоса которых слышны были издали. Последние, как потом выяснилось,
потому не спешили к нам на помощь, что все трое были совершенно безоружны: никто из них не имел топора, ружья у двоих по медведице дали осечки, а у третьего после выстрела фузея оказалась с подмочкой — упала в снег.
От громогласных ли возгласов Дмитрия или от сознания того, что убежище было открыто, но только медведица и без содействия жерди тронулась с места, судя по треску и по осадке снега прошла справа налево буквально под нашими лыжами. Стоявший левее меня Дмитрий первый увидел, когда голова ее показалась из-под снегового уступа, которым оканчивалась чаща, и выстрелил, что заставило медведицу ткнуться носом
в снег, так что мой следующий выстрел только послужил к прекращению ее

241

агонии.
При осмотре медведицы нашел, что моя первая пуля Жакана, пущенная из правого ствола, вероятно разорвавшаяся при прохождении через оледенелый окраек берлоги, нанесла по животу две точно резанные поверхностные раны, тогда как вторая пуля в дереве из чока прошла выше лба через шею по внутренностям зверя. Эту пулю медведица как бы проглотила, что и заставило ее, теряя силы, укрыться в чаще. Две наши последние пули оказались в голове зверя, а следов двух предпоследних совершенно не было найдено.
При виде безжизненно распростертого трофея, имевшего по предварительному договору поступить вместе с приличным гонораром в полную собственность Максима с товарищами, радость и ликование последних трудно было бы описать.
Я также как нельзя более был доволен и приключениями дня и в особенности удачным финалом охоты, на которой проделано мною было как раз все то, чего как я говорил ранее, не следовало бы делать. Никакой надобности в излишней поспешности стрелять медведицу раз за разом, сначала на лежке по шерсти, а затем и навскидку, как тетерева в чаще, не было. Ее необходимо было сначала поднять из берлоги, а потом уже стрелять, имея под рукою как можно ближе к себе запасное ружье.
При охоте вдогонку очень важно знать — ранен ли стреляный зверь и куда именно. Обильная кровь вслед за выстрелом, постепенно уменьшающаяся и затем вовсе прекратившаяся, означает легкую рану в несущественные органы; светлая кровь, брызгающая по сторонам, указывает на вероятность поранения легких, кровь на обе стороны
следа, которая брызгает и мажет снег или деревья на высоте туловища зверя, указывает сквозную рану, а если кровь только с одной стороны, то это означает, что пуля осталась в звере. Если кровь брызгает то с одной, то с другой стороны следа, то можно предполагать рану в голове или в шее; кровь темными комками на следе указывает на тяжелое поранение внутренних органов; если медведь начинает ложиться, то на снегу вытекающая из раны кровь указывает место, в которое попала пуля. Та или другая неправильность следов после выстрела, даже без крови, и клочки шерсти на месте выстрела — могут служить показателем ранения.

242

Если следы тяжело раненого зверя направляются в крепкое место, то лучше его обойти и, удостоверившись, что зверь не вышел из него, обождать некоторое время, а затем уже идти туда его следом.

Глава IX. Облава.

Если медведя не преследуют другие охотники и успех охоты вдогонку представляется сомнительным, то надежнее такого зверя обложить и взять при помощи облавы. Обложить гонного и необлежавшегося медведя в небольшой круг очень нелегко, а потому и выставить его на стрелков много труднее, чем медведя не пуганного, забравшегося в берлогу с осени. Для первого и загонщиков и стрелков, разумеется, требуется значительно более, смотря по величине оклада.
Окладывая медведя по свежим следам, стараются сначала обыкновенно обложить его хотя бы в большой круг, котор ы й з а т е м вп о с л е д с т ви и , п о к а с л е д ы н е з а п а л и окончательно, стараются возможно более уменьшить, пользуясь дорогами, тропами, безлесными болотинами, нивами, ручьевинами, просеками и проч. Еще позже, когда зверь хорошо облежится, окладчик старается оглядеть зверя на лежке, что нередко и удается, если медведь лежит в открытой сверху берлоге (а не забрался под лом и проч.); в противном случае ищет его с собакой. Раз берлога найдена, то производство облавы упрощается до минимума. Достаточно бывает несколько человек загонщиков, чтобы выставить зверя на один стрелковый номер.
Успешное вкладывание медведей требует опыта и уменья. Идущий на лежку медведь нередко наделает столько петель, иногда со скидками, двойками, тройками и выпятками, что и опытный окладчик не скоро разберется в них. Еще труднее обложить медведя по старым запавшим следам, когда от них остаются едва заметные на снегу ямки или «лунки», и в тех случаях, когда зверь выходит на дороги, на которых не осталось
признаков следов.

243

Дорогами медведь проходит иногда несколько верст, нередко возвращаясь своим следом и делая с дороги в еловую заросль скидку, так что с дороги ее совершенно бывает невозможно заметить. Если при этом медведь не дает дальше следов по дороге, и тут же, неподалеку от скидки, заляжет, то его нередко окончательно теряют. Некоторые медведи отлично скрадывают по мелкому снегу свои следы ходом по поваленным деревьям в буреломе, когда снег на них или вытает, или следы закроет вновь выпавший; другие медведи ложатся прямо с хода, не делая никаких петель, а третьи, напетляв в одном месте, уходят иногда на значительное расстояние в другой лесной отъем или урочище и ложатся там, или возвращаются к петлям. Если охотник, идя следом, наткнется на петлю, т.е. обратный след медведя, пересекающий первоначальный, то нет надобности выхаживать сделанную петлю, а следует держаться направления обратного следа. Если след ведет в плотную чащу, бурелом, мелкую густую заросль или не замерзшее болото, то не следует в них углубляться, а нужно обойти их стороною и выйти на свой след; если выхода из круга зверя не было, или число входов в круг превышает на один число выходов, то зверь обложен.
Если окладчик после первой петли, следуя по новому направлению наткнется на вторую петлю или на сделанную медведем двойку или тройку, то должен осмотреть в ту или другую сторону скидку или стежку с этого повторенного следа, от которой зверь в большинстве случаев ложится в нескольких саженях.
Иногда скидка делается не с конца двойки или тройки следа, а после выпятки назад. Оглядев скидку, окладчик старается обойти ее кругом возможно далее, чтобы не подшуметь зверя, и, выйдя на свой след, обыкновенно захватывает в круг медведя. Иногда в направлении скидки окладчику случается оглядеть или медведя на лежке, или окончание его следа, прекратившегося у какого-либо выскоря, груды валежника или отдельной куртины мелкой заросли и проч., под один из которых он забрался и залег. Если медведь в свою очередь увидит окладчика и подымет голову, то, по большей части, не улежит после его ухода, а переменит место лежки. Бывают и такие случаи, что медведь, сойдя с дороги в чащу в одном месте и выйдя опять на дорогу в другом, или опять входит в нее своим входным следом, или, подойдя к дороге, пятит себя выходным следом назад в ту же чащу, т.е. в обоих случаях остается в чаще. Если след медведя на дороге запорошен снегом, то оба маневра заставляют окладчика

244

предполагать уход зверя в ту или иную сторону по дороге. Такие же выпятки делают иногда медведи при выходе из чащи или бурелома на свой старый след.
Описать же уловки медведя в запутывании своих следов невозможно. У каждого медведя своя манера в зависимости от возраста его, характера и местных условий. Обычно по мелкому снегу, в особенности выпавшему на крепко промерзшую землю, или по насту, понимающему медведя, он ходит шире, выкидывает петли далее, чем при глубоком снеге.
Лончаки за медведицей идут след в след, предпочитая забираться в плотные заросли или бурелом.
Чем свежее следы медведя, тем распутать их легче и наоборот.
Обложив большим кругом, следует по возможности не медлить, зная местность, вырезать медведя в меньший оклад, площадь которого для вполне успешной облавы, по мнению знатоков этого рода охоты, не должна превышать 3-х десятин. Для сокращения времени и сил рекомендуется производить окладывание на лошади, что возможно бывает, когда зимняя лесная дорога, тропы и болота хорошо промерзнут и снег не глубокий.
Если ко времени облавы, когда обыкновенно все следы зверя западут, оклад вместо четырехугольника окажется многоугольником со входящими или исходящими углами, то лучше такие углы не вырезать, рискуя вырезать и медведя, а спрямить стороны оклада прибавкой к нему части лесной пло- щади, остающейся за окладом.
Чтобы составить определенное и точное представление о фигуре оклада,
«Охотничий календарь» Л.П.Сабанеева48 рекомендует предварительно производства облавы составить план оклада по способу, указанному в своей статье49 известным своими образцово-поставленными облавными охотами и превосходными очерками медвежьих охот В.А. Блитнером. Способы эти календарь излагает следующим образом: «Было время, когда с
вопросом о медвежьей охоте соединялось представление только о берлоге,

48 Издание 3-е, 1902 г., стр. 286. — Авт.

49 Журнал «Природа и Охота», апрель, 1902 г. — Авт.

245

иных видов охоты, помимо этой, охотник не признавал, и те исключительные случаи, когда зверь бился или на приваде, или на овсах, или же, что еще реже, из-под гона собак — не имели особого значения.
Но с течением времени, в силу уменьшения зверя и в параллель ему охотничьего соревнования, а также и многих других причин, охота на медведя на «окладе», среди иных видов охоты, заняла более почетное место и, отодвинув вопрос о берлогах в область сладчайшей мечты, стала явлением обычным».
Однако, успех охоты в окладе зависит в большей или меньшей степени от достоинств самого оклада, а он, производившийся, вследствие той же огромной конкуренции, в большинстве случаев на скорую руку, второпях, бывает часто с грехом пополам.
В практике, обычным, распространенным размером оклада считается оклад от одной до трех десятин; но иногда он и меньше, что очень удачно, а иногда и значительно больше трех десятин.
Требовательный охотник в оклад более трех десятин, пожалуй, не поедет, не будет и считать его «окладом», и, следовательно, подымать вопрос об охоте в таких несоразмерно больших окладах, казалось бы, не стоило. Но иногда, по воле разных обстоятельств, приходится пользоваться тем, что есть, и это тогда мы тоже назовем охотой.
Для успешного хода дела и лучших результатов охоты, оклад — его форма и характер — должны быть известны охотнику и по крайней мере настолько, насколько это необходимо для выбора стрелкового пункта.
Стрелковый пункт нужно по возможности согласовать с «пятой», направлением ветра, формой оклада и характером окружающей среды. Но это в малых или нормальных по величине окладах.
В более значительных же или несоразмерно великих окладах нужно руководиться глазным образом формой оклада, не пренебрегая, разумеется, по возможности и всеми другими условиями.
Необходимо прежде всего узнать, как велик оклад, и соразмерно с этим расчитать, сколько требуется людей. Иметь лишних человек двадцать во всяком случае не мешает, хотя бы окладчик и уверял, что оклад небольшой

246

и народу понадобится мало. Дело в том, что для одинаковых по размеру окладов количество народа может потребоваться совершенно различное, так как в этом вопросе не столько, пожалуй, имеет значение размер, сколько свойство оклада; так например, если оклад все время идет густым, сплошным лесом, то народ надо рассчитать так, чтобы крикунов можно было поставить через каждые двадцать шагов; если оклад касается чистых болот или моховых болот с редким лесом, даже полем, то на такой местности облаву можно ставить реже — на 40-50 и даже 60 шагов; такую редкую облаву не следует ставить близко к тропе оклада, а лучше отвести ее на чистое место. Зверя, вышедшего из чащи на открытые места, воротить назад на коротке очень трудно; загонщик же, поставленный подальше от чащи, всегда успеет показать себя зверю, а следовательно и вовремя повернуть его.
Определив число людей для облавы, надо назначить час, в который эти люди должны собраться в деревню, а если найдется надежный человек, то всего лучше, конечно, поручить ему собрать народ на заранее определенное место, отстоящее от оклада на версту или на полторы, никак не меньше, на этого же человека надо возложить и обязанность следить за людьми, не позволять любопытным забираться раньше времени в оклад. Подшуметь зверя — ничего не стоит, а обложить его вновь бывает иногда очень трудно.
В тех случаях, когда народу, желающего принять участие в охоте, набирается вдвое или втрое больше, чем требуется для облавы, нужно предварительно объявить, что по числу людей, необходимых для облавы, будут выданы билеты, и что деньги будут уплачены только по числу билетов Такое распоряжение служит единственной гарантией к тому, чтобы вместо нужных 60—70 человек на облаву не явилось 150.
Немалое значение для определения требуемого количества людей имеет погода: очень сильный ветер и густой навес в лесу заставят увеличить людей в облаве,

247

так как ветер относит крики облавщиков, а при густом навесе звук раздается чрезвычайно глухо. Распорядитель охоты должен заранее расспросить окладчика: каким образом обложен медведь, сколько петель было вырезано окладом, выхожены ли петли, известна ли точно пята и куда смотрит пята оклада (по наблюдениям кн. Ширинского-Шихматова, пята, ведущая к лежке, должна смотреть на север и потому, по его мнению, если окладчик определяет положение пяты на восток, юг или запад, то это означает, что за пяту принята петля). Важно также распорядителю знать, какой лес в окладе: густой или редкий, в особенности у пяты, левее пяты; нет ли ручья, болотца, кряжей и проч. С вечера же, накануне охоты, следует выяснить, если пята установлена, можно ли подвести облаву прямо к вершине оклада, предполагая основанием его пяту. Лучшая заводка облавы — сразу на два крыла в то время, как номера стоят на местах. Благодаря такой заводке, если потревоженный зверь и выскочит еще до начала крика, то во всяком случае на правильно выбранный номер.
…С вечера же следует приготовить десятка полтора белых балахонов, которые должны надеть крестьяне поверх шуб при отправке в лес. Из собравшегося на облаву народа нужно отобрать опытных крыловых людей (они должны быть в белых балахонах и в шапках, обмотанных белыми платками). Количество крыловых зависит от числа стрелков. При одном номере следует ставить по 10 крыловых молчунов на каждую сторону. Однако, если место часто, то и народ ставится чаще, т.е. в большем числе.

248

При двух или более стрелках можно ставить меньше крыловых. Когда крыловые отобраны, производят выбор ершей, которые составляют внутреннюю облаву, более близкую к берлоге, редкую и главное подвижную, тогда как наружная облава окружает оклад неподвижным кольцом.
Количество ершей зависит от качества оклада, густоты его и ширины. Нужно рассчитывать так, чтобы ершей, при прохождении ими оклада, на каждые 40 сажен приходилось приблизительно по одному. Затем назначаются два заводчика, которые должны вести собравшийся для облавы народ к вершине оклада, у каковой заводчики расходятся, уводя с собою свое крыло — один налево, другой направо. Потом распорядитель ведет крыловых к окладу, и, предварительно осмотрев места всех петель, обрезанных окладчиком, и нахождение ручьев, болот, возвышенностей, в целях выбора лучших номеров, расставляет их по намеченным местам.
…Крыловой должен не кричать, не пугаться медведя, а все время молчать, не делать никаких резких движений, не курить, не кашлять. Крыловых, ближайших к номеру, следует прятать за деревья. В случае, если медведь вывалит на крылового, стоящего за прикрытием, то крыловой должен напустить его на себя шагов на 15, самое большое на 20, а затем выйти из засады для того, чтобы зверь заметил его, но не кричать ни под каким видом. Если зверь продолжает напирать, крыловой должен захлопать в ладоши, свистнуть или ударить несколько раз по дереву. Примерная работа хороших крыловых такова: медведь, положим, выскочил на пятого крылового правого крыла; этот крыловой напустил его на 20 шагов, вышел из засады, произвел легкий шум и заставил его побочить в сторону от но- меров. Проскочив мимо четвертого крылового, медведь снова повернул на третьего; тогда должен подняться четвертый и дать о себе знать. Это заставит медведя продолжать опять ход по прежнему направлению. У крыловых, ближайших к номерам, зверь иногда проходит в каких-нибудь 5 шагах. Если медведь ранен, крыловые не должны останавливать зверя, а стоять без малейшего движения. Заводить ершей нужно не ранее, как 10-15 минут спустя после начала крика облавы.
Иногда и в большом окладе зверь может тронуться без ершей, следовательно, тогда в работе их не окажется надобности.
…Заводка всегда начинается с вершины оклада. Ерши идут по

249

окладу ровно, соблюдая между собою известные промежутки и все время обязательно перекликаясь. Если видны следы медведя, то один из ершей должен идти следом. Ерш встретивши по дороге место поплотнее, годное для лежки зверя, должен криком предупредить об этом своих соседей, а те в свою очередь передают середине и следующему крылу. Вся линия ершей останавливается и кричит стоя на месте.
Ерш, нашедший плотное место, основательно осматривает его. Фланговые ерши должны идти все время вдоль крыльев облавы так, чтобы слышать крик крыла и передавать облаве распоряжения. Как только медведь тронется, ерши должны идти дальше, приближаясь к линии, на которой стоят номера. При первом выстреле на линии стрелков, ерши должны выходить — левый фланг на правое крыло облавы, и правый — на левое. Если, пройдя оклад в первый раз, ерши не подняли зверя, то, выйдя на стрелковую цепь, должны вернуться линией облавы к вершине оклада, откуда, разойдясь как прежде, снова проходят оклад, по прежним промежуткам. То же самое ерши обязаны сделать, когда одним из них будет обнаружен обратный след медведя.
Известив об этом соседей, ерши выходят на крылья облавы и затем опять идут к его вершине по окладу. Когда номера поставлены, крыловые размещены и облава установлена по номерам, необходимо до начала крика обрезать неровности и выдающиеся мыски оклада.
…При маленьких окладах — облава кричит вполголоса. При узком и длинном окладе следует начинать крик в одной только вершине, если номер на одном из узких краев. Если медведь прорвет линию ершей и будет бродить по окладу, следует сдвинуть облаву, для чего проложить лыжницу внутри оклада и приказать облаве двинуться до лыжницы. Стрелок, поставленный на номере, должен прежде всего наметить по деревьям ту линию, по которой стоят соседние стрелки или крыловые, чтобы определить, до какого места он должен стрелять.
…Стрелок для прикрытия может воткнуть перед собой елочки или врыться в снег, насыпав перед собой небольшой валик. Снег под собою хорошенько утоптать. Лыжи держат перед собой, припорошив их снегом.

250

…С деревьев снегового навеса не сбивать. До начала крика не следует держать ружья в руках. В ожидании зверя стоять без
резких движений, прислушиваясь ко всякому шороху, обращая внимание на навес снега на деревьях, часто осыпающийся при приближении зверя.
Князь Ширинский-Шихматов сообщает следующий способ заставить медведя при глубоких снегах выйти на заранее выбранный номер: «От номера, на который вызывается медведь, в средину оклада прокладывается лыжница длиной, смотря по величине оклада, от 15 до
25 сажен. От конца этой лыжницы, перпендикулярно к ней, производится другая лыжница, связанная с первой. Концы второй лыжницы несколько загнуты в оклад, так что по фигуре она напоминает дугу.
Концы этой дуги новыми лыжницами связываются с тем же номером, от которого проведена в окладе первая лыжница. Медведь, попав на дуговую лыжницу, воспользуется ею и выйдет на намеченный номер.
Зверя следует напускать как можно ближе, хоть на 5 шагов, а далее 15 стрелять не советуется. Стрелять медведя следует в голову.
Если медведь идет наискось к стрелку, следует напустить как можно ближе. Второй выстрел беречь до последней крайности, напустив зверя хотя бы на два аршина. Если зверь ранен тяжело и ползет перед номером, не следует торопиться разряжать по нему второй ствол, нужно зарядить сначала вновь первый ствол или переменить ружье на запасное и затем добивать раненого зверя.
Лончаки и пестун могут быть живьем взяты при помощи лайки. Если медведица вышла на номер без лончаков и убита, то лончаки ищут мать по окладу и приходят к берлоге. Ввиду этого следует подпускать медвежат ближе к берлоге и затем отгонять их самым решительным образом. Медвежата, всюду тревожимые, выходят на след матки и на стрелковую линию. Если охота производится на один номер, тогда на номер ставят крикуна, а стрелок идет к берлоге, где ждет лончаков. Иногда только что ощенившаяся медведица очень
неохотно идет на номер, продолжая путаться по окладу. Если облава не

251

выпустит зверя из оклада, то можно и к медведице применить тот же способ, какой применяется к лончакам.
Бить медвежат, вышедших на номер вместе с маткой, опасно в том случае, если стрелок не уверен, что убьет медведицу тотчас после лончаков.
…Расстановка стрелков на номера должна быть произведена по следующим правилам. Если ветер дует с предполагаемого номера на оклад, следует выбирать место левее пяты настолько, чтобы ветер стал боковым к охотнику. На чистой поляне становиться не следует. Хороший стрелок может стать в чаще, ибо мелкая медведица с лончаками и пестуном идет в большинстве случаев самой плотной чащей и ломом. Посредственный стрелок должен становиться в средней густоте. Если оклад состоит из полос редкого и густого леса, то типичный лаз — густой лес. Моховое болото со смешанным лесом и окаймленное с двух сторон более возвышенными грядами, представляет излюбленный ход зверя. Зверь охотнее идет из оклада в гору, чем под гору.
Поваленных деревьев медведь не боится и легко справляется с ними». Размещение по окладу всех участников облавы показано в книге «По
медвежьим следам» на плане под литерой XVI следующим образом.

252

В действительности, однако, желательное далеко не всегда совершается как пописанному.
Или к приезду охотников не представляется возможным собрать достаточное число загонщиков, или созванный народ совершенно незнаком с производством облавы, или оклад оказывается непомерно большим, или наконец, главный герой облавы, «Михаил Иванович Топтыгин», не изъявляет желания расстаться с берлогой, а когда его начинают из нее выпирать жердью, то обозленный или ошалевший спросонья от внезапного испуга бросается не на юг, а куда глаза глядят и прорывает облаву. Таким финалом облавы заканчиваются весьма нередко. Бывает и хуже. Слов нет, весело выстрелить по зверю на облаве, которая всеми участниками ведена образцово, разыграна, как по нотам, но если имеются данные ожидать противоположного, то целесообразнее устраивать облаву по разыскании медведя в окладе.
Князь Ширинский-Шихматов утверждает: 1) что медведь, направляясь к лежке, идет к ней с юга на север и что уклонение от этого направления в ту или другую сторону не превышает пяти градусов; 2) что медведь лежит всегда против пяты; если же в конце пяты у него сделана сметка, то сметка эта дается им исключительно в правую сторону от пяты, т.е. на восток; и 3) что истинная пята медведя смотрит всегда с юга на север, вот почему я и советую становиться на юг от берлоги, — это будет вход зверя, хотя бы пяты, запорошенной снегом, и не было видно.
В доказательство верности своих заключений князь прилагает планы хода медведя на лежку, в которых на каждом пята зверя имеет направление, как по струне прямо с юга на север. Между тем в той же книге (на странице 9-й), говорит: «следы по снегу принадлежат только таким медведям, лежку которых что-нибудь задержало; и, надо прибавить, медведям, в большинстве случаев, небольшим, малоопытным, так как медведь вообще чуток к погоде, в особенности матерый; предчувствуя раннюю зиму, он всегда ложится до снега, как бы рано зима не наступила», почему является предположение, что автором зарисованы (как он утверждает, с натуры) или следы медведей небольших и малоопытных, или следы медведей, выгнанных из берлог по снегу. В отношении преимущественно последних ни мои личные наблюдения, ни опыт известных мне окладчиков о направлении хода медвед я к л е жк е вс ег да на се ве р н е по д т ве р жда ю т , а, следовательно, и о направлении пяты, всегда глядящей с юга на север. Для примера воспроизвожу на чертеже под № 5 с натуры ход зверя в окладе одной из облав.

253

Кроме того, далеко не всегда пята, оканчивающаяся у лежки зверя, имеет прямое, как по струне, направление. Как упоминалось мною раньше, один медведь идет на берлогу заранее подготовленную; другой, устроив берлогу, временно лежит около нее, пока ходит на ваду и не очистит желудка, а третий, выбирая место для берлоги с хода и делая самые неожиданные повороты и круги, принимается иногда за устройство берлоги в разных местах, разрывает гнилой пень или землю в одном, ломает ветки хвои в другом и проч.
Пятою князь называет последнюю часть следа медведя, идущего с юга на север к берлоге, против которой он лежит; следовательно, по его определению, не всегда последний вход медведя в оклад может быть назван пятою, как это всеми охотниками принималось ранее.
Совершенно непонятно, каким образом князь угадал местоположение берлог в окладах, зарисованных им на планах под литерами IX и X, поставив стрелков в точках П и В.

254

Если бы берлоги оказались в показанных мною точках окладов А’ и Б’, то в обоих случаях медведи могли быть выставляемы на стрелков лишь при геройском, самоотверженном усердии загонщиков, ершей и молчунов.

255

Глава X. Собаки.

Охотники и промышленники северных губерний Европейской России и Сибири употребляют для охоты собак только местного происхождения, а собак иных пород не знают и по большей части даже не видывали.
Нельзя сказать, чтобы эти местные собаки были строго однотипны, но общие черты и близкое родство между ними несомненно. Наиболее отличительные внешние признаки их следующие: стоячие, реже полустоячие, широкие в основании и острые уши, удлиненная и невысокая голова с острой мордой и черным цветом чутья; весьма часто косой разрез глаз, лоб слегка выпуклый, умеренной ширины, губы плотно прилегают к деснам, нижняя челюсть короче верхней, слегка подтянутое в пахах недлинное туловище с несколько выгнутой спиной и мало выпуклой фудью: передние ноги сухи и прямы, лапы в комке, на задних не редкость пятый, а случается и шестой прибылой палец, псовина у всех без исключения густая и жесткая, весьма различных мастей; на шее, около щек и задних ног шерсть длиннее, пушистый хвост чаще загнут кольцом и в сторону, реже серпом; сложения легкого, развитие мускулатуры умеренное; из мастей более обыкновенны: темно- или светло-серая, желтоватая, черная и бурая; черный цвет масти неизменно сопровождается небольшими, желто-бурыми или бледно-желтыми пятнами над глазами и подпалинами на ногах. Встречаются экземпляры, весьма похожие на волка или лисицу. Кроме того, не редкость наблюдать собак того же типа с более тяглым, широким складом, коренастых, на толстых, коротких ногах с выпуклой фудью и широким лбом.
Судя по описаниям северной собаки князя Ширинского-Шихматова, Л.П. Сабанеева, М.Г. Дмитриевой-Сулимы, гг. Яшерова, Лобачевского, Муромцева, Косырева и других, следует признать, что внешние признаки обыкновенной дворняжки дают несомненно полное право отнести ее к той группе северных собак, которых принято теперь называть «лайками», от которых г. Дмитриева-Сулима требует:
1) стоячее ухо; 2) отсутствие выпуклого глаза; 3) острую морду; 4 )

256

широкую грудь, лапу в комке, сухую ногу, плотное сложение; 5) масть и цвет чут ья — черное или темное, особого значения не имеют; 6) хвост серпом, кольцом, поленом, султаном; 7) звериный характер псовины и 8) пятый прибылой палец.
По свидетельству г. Дмитриевой-Сулимы, «северная собака» —
«название многочисленной породы собак» — «разнообразна по типу»,
«безусловно не изучена и не исследована. Нет никаких научных трудов о северной собаке или лайке»; а князь Ширинский-Шихматов отмечает,
«что до сих пор даже не установлен точный коренной вид» северной собаки, «не говоря уже о массе разновидностей»51. На самом деле, до сих пор неизвестно: одну или несколько пород представляют собаки, обитающие на севере Европы, Азии и Америки, от этих ли пород произошли схожие с ними по внешним признакам собаки на Кавказе, в Монголии, в Турции и проч. или наоборот; следует ли признать родоначальником северной собаки особый вид дикой собаки в помесях с волком, лисицей, песцом, как предполагают Дмитриева-
Сулима и князь Ширинский-Шихматов, или происхождение ее, как и вообще всех собак, следует искать по гипотезе Палласа в приручении и смешении различных видов волков, встречающихся в различных странах. На это современная кинология не дает ответа, отк ладывая решение этих вопросов, быть может, до завершения подробного изучения сравнительной анатомии собак всех пород.
Натуралист Ф. Гибель однако и этой надежды не оставляет, а говорит, что «первоначальные породы собак были резко разграниченные отдельные виды. Попытки отыскать дикую, первоначальную собаку, от которой произошли будто бы все остальные, или определить те дикие виды, от скрещивания которых произошли собаки, — всегда останутся бесплодными и составляют только бесполезную трату времени».
Брэм, совершенно устранясь от решения общего вопроса о происхождении собак, обитающих на севере: камчатскую, лапландскую, эскимосскую, сибирскую, собаку Баффинова залива, исландскую вместе с пиренейской,

51 «Природа и охота». — Авт.

9 3ак. 2616

257

померанской, шпицем, венгерской цыганской и китайской относит к группе дворовых собак, и при этом замечает, что «настоящая дворовая собака принимается за оную из главных родоначальниц всех других собак. Некоторые натуралисты считают ее родиной Францию».
Князь Ширинский-Шихматов убежден, что «дальнейшая разработка пород северных собак откроет», между прочим, что «большое число позже образовавшихся пород корнем своего происхождения имеет все ту же северную собаку. Таковы: китайская собака, монгольская, собака башкиров, кавказские и пиренейские горные, шиперки, шпицы, колли, шавки, старинные французские собаки и все подлайки».
Если принять во внимание, что и в доисторическую эпоху собаки в качестве домашнего животного повсюду неизменно следовали за человеком, первоначальное расселение которого из Средней Азии шло от О к W и от 5 к N. а не наоборот, то появление собак на севере правдоподобнее отнести к более позднему периоду, а корень их происхождения искать на юге, около колыбели первобытного человека, где положено основание всемирной истории.
Остатки более 780 видов ископаемых млекопитающих52, бедность животного и растительного царства на севере, вместе с крайне неблагоприятными условиями для их размножения, свидетельствуют, что первоначальная жизнь на земле животных высшего порядка, развивалась и группировалась ближе к тропикам, чем к полярным кругам, около которых и сейчас плотность населения на громадных пространствах ничтожна.
Н.П. Кишенский, Л.П. Сабанеев на основании произведенных ими расследований утверждают, что гончие53, легавые54 и почти все охотничьи собаки западной Европы происхождениями своими обязаны средней Азии, северной Америке, а греческие античные вазы и барельефы, вместе с современными образчиками собак той же Азии и Кавказа указывают на давность существования в тех краях собак северного
типа.

52 Г.Ф.Майер. — Авт.

53 Опыт генеалогии собак. — Авт.

54 Журнал «Природа и охота» 94 и 97 гг. — Авт.

258

На берегах библейского Евфрата в Малой Азии я имел случай наблюдать у курдов породу собак желто-серой масти, весьма сходную с нашими лайками, несомненно местного и быть может такого же древнего происхождения, как и их хозяева.
Весьма возможно, что собаки различных южных пород, расселившись вместе с человеком по необъятному северу, от скрещивания между собою, а частью с волком, лисицею или песцом, образовали именно те современные нам разновидности, настолько различные между собою по внешним признакам, что общего между всеми ими бесспорно только и есть, что стоячее ухо, острая морда и густая псовина.
Таким образом, данные для определения чистокровности или типичности северной собаки весьма неопределенны и могут быть более или менее точно установлены только для отдельных пород или разновидностей, наиболее сохранившихся от посторонних примесей. А таких пород, по свидетельству знатоков, очень немного, причем не все они служат исключительно целям охоты, так что чистокровность лайки не всегда может служить гарантией пригодности ее для охоты. Собаки: эскимосская, камчатская, самоедская, юкагиров, коряков, лапландская — даже не лают, а только воют. К ним же следует отнести и собак юконских, о которых сообщают: «В Клондайке упряжное животное — собака, «маломут» или «сиваш». Маломут белого цвета или сероватый с черноватыми или белыми пятнами; эти животные ублюдки: помесь собаки с волком. Чтобы сохранить в чистоте свойства расы, хозяева собак каждый год весною ловят волчат и держат их до следующей весны; затем случают их с собаками и потом отпускают на свободу. Это самые вороватые собаки».
Если лайки той или другой местности в большинстве случаев не представляют собой одного выдержанного типа, весьма различны по статьям, мастям и росту, то это обстоятельство, по-видимому, также не оказывает влияния на их охотничьи таланты.
Г-жа Дмитриева-Сулима55 хотя и дает предпочтение чистокровной и типичной лайке, но вместе с тем говорит: «признаки чистокровности

55 «Ла й ка и ох ота с н ею ». — Ав т .

259

сплошь и рядом не соответствуют охотничьим достоинствам рабочей собаки; все эти требуемые качества (выставочной собаки) очень важны для собакозаводчика, для собак, предназначенных в производители, на выставки и проч. и проч., но наличность тех качеств не имеет того значения для рабочей собаки охотника, которому нужна собака для охоты, а не для ведения породы». Она же сообщает, что нечистокровность архангельских лаек некоторых уездов не мешает признать за ними «полнейшую пригодность для охотника по перу и по зверю», «надо меньше обращать внимания на внешние мелочи, неизвестно каким образом вошедшие в порочные признаки, по крайней мере, наука еще не сказала на этот счет своего последнего слова»: что, по удостоверению многих, лайка в помеси с посторонними породами теряет стоячие уши, но упорно сохраняет способности. Г.Муромцев замечает:
«Собака сибирского промышленника по внешности совершенная дворняга» и т.д., г. Белдыцкий о лайке Пермской губернии говорит: «Это обыкновенная русская простая дворняжка, небольшая, крючкохвостая, какой угодно масти» и т.д. («Прир. и Ох.» 1872 г.); г. Р. («Прир. и Ох.» 1894 г.) свидетельствует, что в Сибири нет породы промысловых собак, собаки выбираются с пробы.
Следовательно, если внешние отличия обыкновенной дворняжки от лайки почти неуловимы, а внутренние качества тождественны, то по каким же признакам отличить одну от другой?
Из опыта на деле нетрудно убедиться, что внешние признаки
«чистокровной лайки» действительно «сплошь и рядом не соответствуют охотничьим достоинствам рабочей собаки», почему выбор последней вполне справедливо обусловлен г-жой Дмитриевой-Сулимой только такими перечисленными выше наружными признаками, которые составляют неотъемлемую принадлежность почти каждой дворняжки.
Действительность вполне это и подтверждает в отношении собак, идущих на медведя, в числе которых встречаются безразлично, как вполне типичные лайки, так и такие, происхождение которых не определит и сам Аллах. Если на наших медвежьих охотах фигурируют почти исключительно дворовые собаки, которых так недавно стали называть лайками, то благодаря лишь тому, что в местах обитания медведей собак других пород у населения нет. Только одни лайки, проникая за своим

260

хозяином-промышленником в самые недоступные лесные дебри, поставлены в исключительно благоприятные условия к ближайшему знакомству с медведем, почему весьма естественно им на этом поприще и представляются случаи обнаружить свои таланты. Героев родит война. Таким героем, однако, является не каждая лайка. «Редко случается, чтобы одна и та же собака годилась для всех видов промысла. Обыкновенно попадаются специалистки по каждому отдельному роду промысла» — говорит автор «Заметок о восточной Сибири» г. Р. («Природа и Охота», сентябрь месяц 1894 г.). То же подтверждают гг. Белдыцкий и В. Белов в отношении вятских и пермских лаек («Природа и Охота», 1892 и 1891 гг.), удостоверяя, что многие лайки медведя боятся и проч.
Роль собаки на медвежьей охоте, как известно, не ограничивается только разыскиваниями медведя на берлогах: в случае надобности она должна упорно преследовать его по пятам, как по белой, так и по черной тропе, возможно чаще подрывая его за зад. А так как медведь на гону, несмотря на свою неуклюжесть, идет весьма быстро, так что и хорошие гончие отстают, то не давать ему хода постоянными хватками может только собака, обладающая выдающейся паратостью, выносливостью, вязкостью, отчаянной смелостью и злобой, каковые качества совмещаются в одной и той же собаке весьма редко. Кроме того, собака-медвежатница должна быть привычна к лесу, к глубокому снегу и зимней стуже, должна иметь широкий поиск и, причуяв медведя, оставлять преследование всякого другого зверя. Между лайками действительно встречаются дельные собаки, но они не всегда обладают вязкостью и выносливостью гончих, а между тем от этих качеств главным образом зависит успех охот на гонного зверя. М.Г.
Дмитриева-Сулима56 говорит: «Употребление лайки на лосей, как гончей по
чернотропу, — охота малодобычливая, особенно в глухих лесах, так как лоси делают огромные круги», «хотя лайки гонят лося, но для этого надо их специально наганивать, приучать, а иначе скоро бросают».
«Волк следом не вязок, в большинстве случаев, а привязчив только изредка, как и его прямые потомки — северные лайки»: свидетельствует Н.Р. Кишенский.

56 «Лайка и охота с нею» Дмитриевой-Сулимы, стр. 76, и стр. 81 книги. — Авт.

261

«У лайки никогда не бывает той вязкости, т.е. настойчивости в преследовании, присущей гончей, и первая гонит только по горячему следу или навзряч» — замечает Л.П. Сабанеев (Охотничий календарь, 1892 г.).
А Ауэрбах рассказывает о ручном волке («Природа и охота», 1890 г., октябрь), взятом с гнезда еще слепым и выкормленном щенной выжловкой, который вместе с гончими принимал участие во всех охотах, но не гнал голосом, а изредка как-то хрипло взбрехивал и при этом отличался редкосколостью и необычливостью и если терял зайца, то не старался его разыскивать, а добывал другого и проч.
Таким образом, ни волк, ни чистокровная лайка, как его ближайшая родственница, вязкостью и настойчивостью в преследовании добычи не отличаются, тогда как известно, что гончие этими качествами обладают в такой мере, что сганивают матерых лисиц и волков-переярков, а лосей, оленей, коз, кабанов и даже медведей гоняют по суткам. Удачные охоты на медведей с гончими описаны гг. Кишенским и Вилинским.
В отношении смелости гончим также следует отдать предпочтение. Ни одна лайка не погонит в одиночку волка, что не редкость между гончими.
Точно также, хотя из числа дворовых собак многие идут по кабану, но лучшие гонцы в одиночку за этим зверем встречаются только между гончими.
Судя по тем представителям собачьего рода, которые на моих глазах работали по медведям, приходится прийти к заключению, что у нас нет породы собак, исключительно пригодной для медвежьих охот; что из каждой породы возможно выбрать годных для такой охоты собак только с пробы и что иногда самые беспородные ублюдки по виду на деле оказываются лихими зверогонами. Одним собакам медведь внушает непреодолимый страх, в других не вызывает к своей особе никакого интереса, третьи не остаются равнодушными зрителями травли в том лишь случае, когда принимают участие в числе многих, и только весьма редкие экземпляры жадно и смело бросаются к медведю под самое рыло и, при первой его попытке показывать тыл, виснут у него на заду. Как ни странно может показаться с первого взгляда, что и собаки из пород, исключительно предназначенных для охоты на птицу, смело и страстно могут идти на медведя, тем не менее,

262

такие собаки не фикция и встречаются в действительности. Ручаться вперед за годность собаки той или иной породы невозможно. Для нападения на медведя, кабана, волка и т.п. собаке прежде всего необходима смелость — качество чисто индивидуальное, которым представители рода Саnis наделены далеко не все и не в одинаковой мере, вероятно, вследствие того, что каждая собака имеет свою особую психическую физиономию, свой определенно выраженный характер, образовавшийся, как и у человека, под влиянием весьма различных факторов. Предсказать вперед по каким- либо наружным признакам, как та или иная собака отнесется к медведю при первой с ним встрече, — возможно только гадательно. И у собаки наружность бывает обманчива. Одна наследственность может еще служить некоторым ручательством за передачу того иди другого из внутренних качеств, что не безызвестно и промышленникам-крестьянам, которые охотно разбирают щенков от «ведмедьних» собак. Поведение одной и той же собаки при встречах с одним и тем же опасным для нее зверем не всегда бывает одинаково и меняется в зависимости от обстоятельств, с которыми она, подобно человеку, соображается по силе своего разума.
Психические проявления животных высшего порядка и человека имеют немало общего между собой, так что от зоопсихологии в этой области возможно ожидать разрешения весьма важных проблем. А так как охотникам преимущественно представляются случаи изучать диких животных в условиях их свободной жизни, то наблюдения последних и для науки должны иметь важное значение. Правда, ученые философы всегда игнорировали материалы, собираемые о жизни животных не специалистами, любителями природы, и даже придумали таким материалам особое название «анекдотической зоологии», но зато современные представители науки не могли не прийти к заключению, что психология, как наука, именно потому и топчется на одном месте со времени Аристотеля, что жрецы ее всегда стремились проникнуть в тайны естествознания путем одного умозрения, не желая считаться с фактами действительности, начав изучение ее с конца, т.е. не с животных, а с человека. Приходилось наблюдать, что одна и та же собака медведя, связанного в движениях капканом на лапе, атакует чрезвычайно смело, надергивает из него не один клок шерсти и проч., а к такому же медведю без капкана близко не подходит; мелкого медведя с другими
собаками держит на месте и не дает хода, а крупного зверя отказывается

263

преследовать даже издали. Точно также поведение собаки меняется в зависимости от того, близко ли от нее охотник или далеко, глубок снег или мелок. Однажды, на моих глазах три лайки-дворняги не только остановили прорвавшегося через облаву легко раненного медведя около 3 пудов весом, но и держали его без отрыва так крепко, что дали возможность охотнику, без риска быть укушенным, ударить его ножом под лопатку. Через неделю те же лайки по крепкому насту, который держал повсюду их и охотников, совершенно не пошли за крупным зверем после того, как он бросился на них в пяту, а между тем с двумя из этих собак владельцем их были разысканы в разное время несколько берлог.
Крестьяне-промышленники не бракуют таких собак и ценят тех из них, которые, отыскав зверя на берлоге, не слишком наседают на него, не выгоняют, из тех соображений, что самое главное и трудное — найти зверя, а бить его возможно на берлоге и без собак.
Некоторые промышленники уверяют, что знают «секретные» приметы, по которым можно определить годность собаки для медвежьих охот. По моим наблюдениям, на деле оправдывавшимся, та собака, которая гонит и останавливает барсука и душит змей, пойдет смело и на медведя. Молодая собака, не сбежавшая домой при первой встрече с медведем, уже дает некоторую надежду при дальнейшем знакомстве с ним сделаться впоследствии медвежатницей. Услуги смелой, лихой собаки для охотника бесценны: с помощью ее он получает не только один из чудных даров нашей природы, но нередко избавляется от увечья, а, случается, и от смерти.
Подводят собак к берлоге обязательно на привязи и если зверь долго не выходит или неизвестно направление его выхода, то пускают не более одной собаки, чтобы собаки в большом числе не помешали удобному моменту для выстрела. Если снег глубок и берлога в точности известна, то жадных к зверю собак без крайней необходимости совсем не пускают.
Хорошо облежавшегося в окладе ищут обыкновенно с одной собакой, если не предполагают бить его немедленно; медведя гонного, лежащего «на
слуху», ищут в окладе без собак, стараясь оглядеть его на лежке издали.

264

Глава XI. Оружие.

Выбор ружья для медвежьих охот всецело зависит от мес т н о с т и , гд е п р о и з во д и т с я о хо т а , и ви да о хо т ы . Дальнобойное нарезное оружие предпочтительнее там, где приходится медведя стрелять не на близких расстояниях, например, в горах, во льдах океана и т.д. При охоте вдогонку в наших сплошных, северных лесах, где медведя приходится бить чаще всего накоротке, иногда почти в упор, двустволку следует предпочесть однозарядке, как бы ни были совершенны конструктивные и баллистические качества последней. Однозарядка неудобна главным образом потому, что после первого не вполне удачного выстрела зверь успевает скорее скрыться из глаз охотника, или подмять его под себя, чем тот перезарядить и выстрелить вторично, даже из магазинки. Поэтому, при стрельбе на близких расстояниях, в особенности по зверю, который мож е т з а с е б я п о с т о я т ь, ч р е з вы ч а й н о ва ж н о и м е т ь возможность сделать быстро, раз за разом, два выстрела, не отнимая ружья от плеча и не занимаясь с этим ружьем никакими другими манипуляциями, а таковым оружием, разумеется, являются только современные двустволки, гладкоствольная или нарезная.
Современная ружейная техника настолько быстро шагнула вперед сравнительно с недавним прошлым и выработала столько разнообразных типов и систем огнестрельного оружия, как специально военного, так и охотничьего, что для всякого рода и вида охоты вполне возможно выбрать соответствующее ружье.
Охотничьим пульным оружием на медвежьих охотах могут служить: 1) одноствольные однозарядные и магазинные карабины; 2) двустволки: а) гладкоствольные, б) двойники, называемые штуцерными ружьями или
«бюксфлинте», в) парадоксы, г) штуцеры большого калибра, д) штуцера экспрессы; 3) трехстволки и 4) автоматически действующие ружья, как
гладкоствольные, так и нарезные.

265

Охотничьи карабины представляют собой нарезное одноствольное оружие
450-500 калибров, обладающее наибольшей дальностью, настильностью траектории и меткостью. Между нашими охотниками на Кавказе, в Сибири и в Средней Азии для охоты на крупного зверя наиболее распространены американские карабины Винчестер и несколько видоизмененные военные винтовки Бердана и трехлинейка с экспрессными пулями, даюшими большую убойность перед сплошными боевыми пулями военных патронов.
Магазинные карабины перед остальными имеют преимущество в удобстве перезаряжения, избавляя охотника от необходимости после каждого выстрела доставать и вкладывать новый патрон. Общий недостаток этих карабинов при охоте на крупных и опасных зверей — невозможность сделать второй выстрел вслед за первым, важный в наиболее критический момент для охотника, когда после первого выстрела зверь бросается на него или уходит.
Многие из наших охотников в таких случаях охранили бы себя от увечья, а некоторые и от смерти, если бы вместо однозарядок были вооружены двустволками. Если же на наших окраинах карабины предпочитаются другим ружьям, то вследствие необходимости, по местным условиям, стрелять всякое зверье чаще всего с дальних расстояний и также из-за дороговизны хороших экспрессов.
Сибирские промышленники, главный объект охот которых составляет мелкий пушной зверь, бьют медведей попутно даже из малопульных винтовок из необходимости экономить на свинце и невозможности таскать с собою другое ружье.
Обыкновенная дробовая двустволка, из которой охотник стреляет птицу влет, прикладистая и верно бьющая пулей, на расстоянии до 50 аршин, является вполне надежным ружьем на берлогах и облавах, в особенности при разрывных пулях. Эти пули, как известно, производят такое разрушение и потрясение во внутренних органах зверя, что кладут его на месте и в том случае, когда не затронут ни головного, ни спинного мозга, что для безопасности охотника имеет весьма существенное значение.
В числе употребляемых разрывных пуль заслуживают внимания пули
Ушкова, имеющие два пистона и два металлические колечка, служащие

266

опорами штифту, составной жеребий князя Ширинского-Шихматова, пули штампованн ы е с п ус т о т о ю , с н а р я ж е н н ы е 2 5 % с е р ы и 7 5 % бертолетовой соли, и др.
Некоторое увеличение меткости гладкостволкам дают: 1) круглая калиберная пуля с гвоздем, который вставляется шляпкой в форму при отливке пули, а другим концом должен выходить из пули на 1 ½ диаметра и при снаряжении патрона через пыж проникать в пороховой заряд; 2) нарезная гильза с тремя, а лучше с пятью винтообразными выступами, по которым коническая пуля, с чашечкой снизу и углублениями, соответствующими выступам гильзы, получает при выстреле вращательное движение; 3) пули, вставленные в дерево, пули Жакана и Бреннеке, вставляемые в пыжи на шпеньках, составляющи х одно целое с пулями и др.
Все эти пули, повторяю, обыкновенно дают верные попадания до 50 аршин. Для более дальних расстояний, при преследовании медведя вдогонку или при охоте с подхода, является необходимость в двойнике или двустволке с нарезным стволом, в парадоксе или штуцере.
Гладкий ствол двойника выгоднее иметь не ниже 20-го калибра, а нарезной 450 или 500 калибров. Полярный путешественник Нансен всех белых медведей, как я упоминал ранее, бил исключительно из такого ружья
20-го калибра.
Штуцерная нарезка парадокса представляет собою для дроби тот же чокбор, не ухудшая стрельбы дробью, а пуле дает вращательное движение и вполне удовлетворительную меткость до 100 аршин. Преимущество парадоксов 16 калибра перед крупными штуцерами — значительно меньший вес.
Штуцером называется огнестрельное, преимущественно двуствольное ружье, калибров №, 8, 10, 12, 16, 20 и 24 со стволами, не превышающими длиною 15 вершков. Нарезы его должны быть не слишком глубоки и не мелки, параллельны одни другим, одинаково глубоки, иметь по крутизне не более 3/4 оборота по длине стволов. Если на расстоянии 100 аршин штуцер дает разброс пуль не более вершка от центра, то его можно признать годным для медвежьей охоты. Недостаток крупнокалиберных штуцеров представляет их непомерно большой вес и незначительная

267

дальность прямого выстрела. Так: штуцер 4-го калибра, весом до 26 фунтов, требует заряда пороха до 6 золотников и пули в 20-25 золотников, даже штуцера 12 и 16 калибров имеют вес до 15 фунтов и стреляют сплошными пулями в 7-11 золотников.
Штуцерами-экспресс называются малокалиберные штуцера от 400-
577 калибров с патронами, снаряженными сильным зарядом пороха и длинной, легкой пулей, имеющей в головной части пустоту, закрываемую пистоном, салом или воском. Эти штуцера выделываются под латунные, толстые гильзы бутылочной или цилиндрической формы и имеют вес от 8 до 13 ‘/4 фунтов. Их пули от 4 до 9 золотников веса имеют огромную разрушительную силу и употребляются для охоты на самых крупных зверей. Прямой выстрел экспрессов до 200 аршин, а дальность боя при сплошной пуле достигает 600 аршин. На медведей употребляются экспрессы 577, 500, 450 и 400 калибров.
Около двух десятков лет тому назад появились дальнобойные экспрессы новейшего типа 450 и 350 калибров с патронами, снаряженными бездымным порохом и длинными пулями в никелевой и мельхиоровой оболочках, или с пустотой в головной части, или с обнаженным от оболочки сердечком (мягконосые), или с продольными прорезями в оболочке. Эти штуцера-экспрессы обладают наибольшей скоростью до 2-х тысяч футов в секунду и убойностью пуль не менее предыдущих, так что являются вполне применимыми для медвежьих охот.
Трехстволки или тройники получили довольно широкое распространение у нас в России и являют собою оружие, сделавшее большой шаг вперед к разрешению вопроса о его универсальности. С помощью тройника необходимость на многих охотах с дробовиком в дальнем пулевом выстреле вполне удовлетворяется. На медвежьей охоте тройник с парою гладких стволов не ниже 20 калибра и нарезным стволом, под экспрессный патрон 500 или 450, также может быть признан весьма надежным оружием и должен быть предпочтен гладкостволке там, где можно встретить необходимость в дальнем выстреле пулей. Тройник с нарезным стволом под патрон Винчестер калибр 32-40-165 обладает достаточной меткостью для стрельбы до 200 аршин тетеревов, глухарей, журавлей, гусей и проч., а пуля того же патрона в полуникелевой

268

оболочке и при бездымном порохе может по убойному месту повалить и медведя.
Автоматически действующее оружие — последнее слово современной ружейной техники. Давно лелеемая мечта многих охотников осуществилась, воплотилась в действительность: вслед за изобретением пулемета Максимова появились револьверы-автоматы разных образцов и затем автоматы-дробовики Браунинг, Винчестер, Сьегрен и автоматы- винтовки и карабины Винчестер 22, 32, 351 и 401 кал и б р о в, п о с л е д н и й ( м о д е л ь 1 9 1 0 г . ) с п у л е ю в полуникелевой оболочке весом 250 гран.
Охотник получил возможность, не отнимая ружья от плеча и не нарушая прицельной линии, а лишь нажимая на спуск, делать один за другим по пяти выстрелов в секунду, до 60 в минуту.
Далее по пути совершенствования оружия идти, кажется, некуда.
Общая и весьма поверхностная характеристика разных типов огнестрельного оружия приведена мною лишь для того, чтобы охотник при выборе ружья для медвежьих охот мог бы ориентироваться, хотя бы приблизительно.
Подробные и вполне исчерпывающие сведения об огнестрельном оружии разных типов, систем и образцов изложены в превосходной книге С.А. Бутурлина «Охотничье пульное оружие».
Я лично медведей бил из гладкоствольной двустволки, и давно пришел к заключению, что такое ружье вполне пригодно для медвежьих охот, о чем писал еще в 1899 г., но при этом должен заметить, что охотник иногда лишен бывает возможности сделать дальний выстрел и не всегда успевает перезарядить двустволку для третьего и четвертого выстрелов. Необходимость в этом встречается в тех нередких случаях, когда при первых двух выстрелах охотник, за разными закрытиями, мог видеть лишь неубойные части медвежьей туши, после чего зверь, убегая, показывался далее или бросался на стрелка почти одновременно с его вторым, последним, выстрелом.
Бывали случаи, что медведь, после двух первых попавших в него пуль,

269

отбежав прочь от охотника, после 3-й пули вдогон возвращается, что ставило благополучие охотника в полную зависимость от быстрого перезаряжения. При охоте вдогонку, когда медведя приходится стрелять в зад, необходимость в другой паре пуль без перезаряжения, встречается еще чаще.
Однажды крестьянин не охотник, случайно наткнувшийся на медведя, указал мне его берлогу под выворотом, окруженную мелким ельником. Чтобы не упустить медведя без выстрела и убить его на месте, пришлось подойти шагов на шесть, первый выстрел сделать под лопатку, когда он начал подыматься, а второй — когда выскакивал из берлоги. После второго выстрела, пока я перезаряжал гладкие стволы 12-го калибра тройника Зауэра, медведь оставался неподвижно на месте между мною и берлогой и ревел. Пули 3-я и 4-я, направленные в голову, не повалили его и покончила с ним лишь пятая пуля в грудь. Нельзя сказать, что секунды, потребовавшиеся на перезаряжение, были из особенно приятных. Все пять выпущенных по зверю пуль были с деревянными хвостами, из которых в голове не оказалось ни одной; если бы вторая пуля не парализовала его движения, то зверь был бы упущен. К счастью первые две пули намеренно не были направлены мною в голову ввиду желания получить череп зверя для ковра в неразбитом состоянии, иначе и их не было бы в голове зверя, так как при проверке этого тройника Зауэра по мишени оказалось, что на расстоянии десяти аршин, при стрельбе с упора, он те же пули в дереве приносил ровно на семь вершков выше точки прицеливания.
Имея в виду приведенные выше обстоятельства, я позволю себе рекомендовать начинающему охотнику остановить свой выбор ружья на автомате экспресс калибра не менее 401, без прицельной колодки для удобства стрельбы навскидку и с пулями в полуникелевой оболочке весом
250-280 гран.
Из дробовика-автомата Браунинг 16 калибра мною убито было несколько штук медведей при весьма различных обстановках и обстоятельствах, причем на основании этого опыта я мог сказать лишь одно, что лучшего оружия, как автомат вообще для медвежьих охот желать невозможно. Для Браунинга гильзы Торбек 65 мм с пистоном Жевело мной снаряжались 42 долями пороха Лишева и пулей Бреннеке с

270

пыжом, что позволяло гильзу закручивать так же, как и дробовой патрон. Механизм Браунинга, как этим пулевым патроном, так и дробовыми, работает третий год отлично: патроны не застревают и гильзы превосходно экстрактируются. Уход за собой автомат требует не более, чем всякое другое ружье и предохранить его от пыли, сырости и грязи не трудно, если в дороге возить в ящике, а до места охоты носить в чехле. Требовательность автомата Браунинг к доброкачественности гильз и сортам пороха должна и может быть вполне удовлетворена, тем более, что стрелять по медведям приходится не часто. Браунинг и черным порохом работает безотказно, но тогда член пули Бреннеке помещения в гильзе с закруткой недостаточно.
Упрекать автомат в том, что он якобы приучает охотника стрелять на
«авось», едва ли справедливо ввиду того, что на медвежьей охоте стрелять на «авось», т.е. с надеждой на весьма гадательный результат, повелевает иногда обстановка, о чем я уже д ос та то ч но г о во ри л р ане е, н о пр и наличности автомата с тою разницею, что после первых выстрелов охотник не остается безоружным.
В прошлую зиму мне и товарищу моему А.Ф.С-ну пришлось бить в один и тот же день второго медведя под вечер в расстоянии 20 верст от ближайшего селения. Так как осмотренный ранее окладчиком еще по мелкому снегу медведь лежал под таким буреломом и колодником, что легко мог уйти в сторону не показавшись, то, чтобы выставить его на нас, три загонщика были нами направлены тревожить его с противоположной стороны. Медведь однако все же не вышел к нам, а бросился под бурелом в сторону, показав себя по частям четыре раза в отверстия между корягами и колодником. Благодаря автомату мне все четыре раза удалось попасть в него и положить на месте последним выстрелом в голову, тогда как первые пули попали: одна в заднюю ляжку зверя, другая в живот и третья — по ребрам позади лопатки.
В данном случае первые три пули были пущены на авось по мельчайшим клочкам шерсти, что, полагаю, должен был сделать на моем месте каждый порядочный охотник даже при двустволке, чтобы попытаться, если не убить, то хотя бы тяжело ранить зверя и тем сократить время
преследования.

271

На других охотах услуги, оказанные автоматом, были не менее ценны, в особенности при расстреливании почти в упор бросавшегося крупного медведя стервятника, но, к сожалению, недостаток времени лишает возможности передать подробности.
К недостаткам дробовика Браунинга следует отнести недостаточность длины патронника в 65 миллиметров, неуклюжесть его, недостаточную прикладистость и меткость, общую всем гладкостволкам далее 50 аршин; что, впрочем, поправимо при замене гладкого ствола парадоксом. Общий недостаток всех автоматов — это невозможность второго выстрела после осечки, пока не будет выброшен осекшийся патрон.
Недостатки автомата однако настолько окупаются его достоинствами, что на медвежьей охоте он является бесценным оружием; при нем нет надобности в запасном ружье57, а три лишних пули, за редкими исключениями, вполне могут заменить надежного товарища.
Дополнительным оружием на медвежьих охотах является много раз описанная разными авторами рогатина и нож, как последнее средство самозащиты. Между нашими промышленниками-зверовщиками рогатина пользуется большим почетом и употребляется ими главным образом для обороны или выручки товарища. В таких случаях она незаменима по следующим соображениям: ружья у них часто не стреляют, когда нужно, выстрел плохого стрелка весьма опасен для того, кого «мишка» облапил, рогатина и в слабых руках может нанести страшную рану и во всяком случае отвлечь зверя от его жертвы.

57 Князь Ширинский-Шихматов. «По медвежьим следам». — Авт.

272

Заключение

Заканчивая свою работу, я обратил внимание на досадный пропуск одного примечания, в котором мною указывалось, что рисунки с № 3 по № 20 заимствованы из упоминавшейся многократно книги Ю. Симашко «Русская фауна». Это я пользуюсь случаем сделать теперь.
Считаю нужным сообщить также, что, когда дописывались последние страницы настоящей книги, упоминаемый м н о ю р а н е е В ы т е г о р с к и й о х о т н и к , и н ж е н е р Л.Ф. Винницкий, на охотах которого им лично и его гостями было убито 800 штук медведей, на предложенные мною вопросы, относящиеся к различным сторонам жизни медведя, доставил о медведях Олонецкой губернии дополнительные сведения, за что считаю своим долгом выразить Л.Ф. свою искреннюю благодарность. Также искренно благодарю Алексея Федоровича Сукина за разысканных им медведей и исполненные фотографии.
Между прочим г. Винницкий сообщает: в отношении хода медведя на берлогу, якобы всегда с юга на север, и пяты, смотрящей всегда на юг,
«приходилось наблюдать самые разнообразные направления как выходного, так и входного следов. Подтверждения положения князя Ширинского-Шихматова не нашел», причем чело берлоги смотрит
«крайне разнообразно», что из числа убитых медведей совершенно черных было не более десяти штук, а черно-бурых не более 5%; что им наблюдались самые ранние роды медведицы 3 января и самое большое число медвежат в одном гнезде 4; о пяти медвежатах он слышал лишь один раз; пестунов при медведицах с медвежатами никогда не видал ни летом, ни зимою; гоньба или течка, по словам крестьян охотников, происходит осенью, за окончанием линьки; случаи нападения медведей были исключительно на облавных охотах, а потерпевшими от зубов или когтей зверя — загонщики или «ерши»; медведицы при случайных встречах с человеком оплевывают его, чем и ограничиваются в большинстве случаев, если человек не кричит, не машет руками и в особенности не бежит; на облавах «опытный и бывалый зверь ходит чашею, высматривая кричан и номера. Очень робкий или чрезвычайно смелый идет на номера или бросается на кричан; обычно медведь бросается на четвереньках по-собачьему, приложив уши и положив шерсть, как говор я т «щ ук о ю ». Тольк о п р ибл и з и вш ис ь вп ло т н ую ,
поднимается на дыбы. Подъем на дыбы в дальнем расстоянии от

273

человека показывает, что зверь пугает, а не нападает. Даже если после вздыбливания бросается, то на четвереньках и проч. «На флажки медведь реагирует очень мало. Шнур ставится лишь на фланги при недостаточности кричан, да и то приходится оставлять редкую цепь, чтобы двигать флагами при приближении зверя, даже и при таких условиях прорыв флагов — явление довольно обыденное, объясняю это плохим зрением медведя, который плохо видит флаги. Нарвавшись же вплотную, лезет уже напролом»; рогатина — «необходимейшая принадлежность медвежатника, спасающая его от всевозможных случайностей» и проч.
В последние годы медведи покупались г. Винницким по 20-25 р. за пуд живого веса, не считая добавочных расходов за караул берлоги и проч.
Подводя итог всему известному нам о медведях, обитающих в пределах нашего отечества, приходится констатировать, что главнейшие процессы их жизни, их видовые различия, биологические законы наследственности, их приспособляемость к окружающей среде и зависимость от нее и проч., еще далеко окончательно не изучены, зоологические материалы об этом звере при наших музеях скудны, а собранные недостаточно обработаны и исследованы.
Многие данные, приведенные в настоящей книге, хотя и базируются на недостаточном числе наблюдений охотников и натуралистов, дают однако возможность более или менее обоснованно принять по оспариваемым вопросам следующие заключения: 1) медведицы белого и бурого медведей щенятся в пределах сроков с 15 декабря по 15 февраля, преимущественно в январе месяце, как в Северном Ледовитом океане, так и в Европейской России, в Сибири и на Кавказе; 2) если гоньба медведей белого и бурого действительно происходит в августе и сентябре месяцах, то показанное время рождений определяет продолжительность щенности медведиц около 4 ½ м;
3) наличность пестуна при медведице с медвежатами летом или зимою явление весьма редкое; 4) белые медведи крупнее бурых, за исключением, быть может, медведей, обитающих на крайнем востоке Сибири. Максимальный вес бурого медведя не превышает 25 пудов, а средний, там, где его человек усиленно преследует, — шести пудов; 5) ход медведя на зимнюю лежку всегда с юга на север и пята его, всегда глядящая на юг, не подтверждаются; 6) медведи обоих родов нападают и пожирают себе
подобных.

 

 

 

Охота на медведей.

Составитель Королев В.В.

справочник